Неточные совпадения
—
Не любят нас, —
заметил Пётр; отец, на ходу, взглянул в лицо ему...
— Вам жить трудно будет, вы сами себе закон и защита. Я вот жил
не своей волей, а — как велено. И вижу:
не так надо, а поправить
не могу, дело
не моё, господское.
Не только сделать по-своему боялся, а даже и думать
не смел, как бы свой разум
не спутать с господским. Слышишь, Пётр?
Пётр чувствует себя пьяным и боится, как бы молодая
не заметила этого.
— Крику —
не верь, слезам —
не верь. — Она, пошатываясь, вылезла из комнаты, оставив за собою пьяный запах, а Петром овладел припадок гнева, — сорвав с ног сапоги, он
метнул их под кровать, быстро разделся и прыгнул в постель, как на коня, сцепив зубы, боясь заплакать от какой-то большой обиды, душившей его.
«Плох я,
не смел, посмеётся надо мной она, дождусь…»
Вёл он себя буйно, пил много, точно огонь заливая внутри себя, пил
не пьянея и заметно похудел в эти дни. От Ульяны Баймаковой держался в стороне, но дети его
заметили, что он посматривает на неё требовательно, гневно. Он очень хвастался силой своей, тянулся на палке с гарнизонными солдатами, поборол пожарного и троих каменщиков, после этого к нему подошёл землекоп Тихон Вялов и
не предложил, а потребовал...
Илье Артамонову иногда казалось, что он уже преодолел ленивую неприязнь города; дрёмовцы почтительно снимали пред ним картузы, внимательно слушали его рассказы о князьях Ратских, но почти всегда тот или другой
не без гордости
замечал...
У городских — плоть хилая, умишко трёпаный, городской человек жаден, а —
не смел.
— Много ли ты знаешь про людей? — Но улыбнулся в бороду и, чтоб
не заметили улыбку, прикрыл её рукою; он вспомнил, как
смело и разумно спорил Алексей с горожанами о кладбище: дрёмовцы
не желали хоронить на своём погосте рабочих Артамонова. Пришлось купить у Помялова большой кусок ольховой рощи и устраивать свой погост.
У неё незаметно сложилась обидная мысль: горбун был фальшиво ласков с нею; муж приставил его к ней сторожем, чтоб следить за нею и Алексеем. Алексея она боялась, потому что он ей нравился; она знала: пожелай красавец деверь, и она
не устоит против него. Но он —
не желал, он даже
не замечал её; это было и обидно женщине и возбуждало в ней вражду к Алексею, дерзкому, бойкому.
«
Не надо этого», — хочет сказать Наталья, но —
не смеет и ещё больше обижается на мать за то, что та любима и счастлива.
Он говорил непрерывно,
не замечая попыток Петра прервать его речь, а когда Пётр сказал, наконец, что такова воля родителя, Житейкин сразу успокоился.
— Вот, гляди, как Алексей любит свою… И его любить легко — он весёлый, одевается барином, а ты — что? Ходишь, ни с кем
не ласков, никогда
не посмеёшься. С Алексеем я бы душа в душу жила, а я с ним слова сказать
не смела никогда, ты ко мне сторожем горбуна твоего приставил, нарочно, хитреца противного…
Она кормила девочку, глядя сквозь стеклянную плёнку слёз в угол,
не замечая, что ребёнку неудобно сосать её грудь, горизонтально торчавший сосок выскальзывал из его губ, ребёнок, хныкая, чмокал воздух и вращал головкой.
Он
не заметил, как дошёл до кустов сирени, под окном спальни своей, он долго сидел, упираясь локтями в колена, сжав лицо ладонями, глядя в чёрную землю, земля под ногами шевелилась и пузырилась, точно готовясь провалиться.
Не заметив, как подошла жена, он испуганно вскочил, когда пред ним, точно из земли, поднялась белая фигура, но знакомый голос успокоил его несколько...
— Я понимаю, что тебе скучно. Веселье у нас в доме
не живёт. Чему веселиться? Отец веселье в работе видел. У него так выходило: просто людей
мет — все работники, кроме нищих да господ. Все живут для дела. За делом людей
не видно.
— Рубахи твои целовал, — в саду сушились, — вот до чего обалдел! Как же ты —
не знала,
не замечала за ним этого?
После освящения, отслужив панихиду над могилами отца и детей своих, Артамоновы подождали, когда народ разошёлся с кладбища, и, деликатно
не заметив, что Ульяна Баймакова осталась в семейной ограде на скамье под берёзами, пошли
не спеша домой; торопиться было некуда, торжественный обед для духовенства, знакомых и служащих с рабочими назначен в три часа.
Иногда Илья целые дни
не замечал отца и вдруг, являясь в контору, влезал на колени, приказывал...
Отец рассказывал ей о работе, но, скоро
заметив, что она смотрит
не на станки, а под ноги себе, замолчал, почувствовав себя обиженным равнодушием дочери к его хлопотливому делу.
Да, Елена и Яков были скучнее, серей Ильи, он всё лучше видел это. И
не заметил, как постепенно на месте любви к сыну у него зародилась ненависть к Павлу Никонову. Встречая хилого мальчика, он думал...
Кочегара Волкова пришлось отправить в губернию, в дом умалишённых, а всего лишь пять лет тому назад он, погорелец, красивый, здоровый, явился на фабрику вместе с бойкой женою. Через год жена его загуляла, он стал бить её, вогнал в чахотку, и вот уж обоих нет. Таких случаев быстрого сгорания людей Артамонов наблюдал
не мало. За пять лет было четыре убийства, два — в драке, одно из
мести, а один пожилой ткач зарезал девку-шпульницу из ревности. Часто дрались до крови, до серьёзных поранений.
Пётр угрюмо отошёл от него. Если
не играли в карты, он одиноко сидел в кресле, излюбленном им, широком и мягком, как постель; смотрел на людей, дёргая себя за ухо, и,
не желая соглашаться ни с кем из них, хотел бы спорить со всеми; спорить хотелось
не только потому, что все эти люди
не замечали его, старшего в деле, но ещё и по другим каким-то основаниям. Эти основания были неясны ему, говорить он
не умел и лишь изредка, натужно, вставлял своё слово...
В молодости, разъезжая с отцом по губернии, он часто бывал в барских домах, но ничего особенного
не замечал в них, чувствуя только стеснение от людей и вещей, а в этом доме ничто
не стесняло; здесь было что-то ласковое и праведное.
Он надел фуражку и, внезапно охваченный немой скукой, ушёл, думая о жене, — он давно уж
не думал о ней, почти
не замечал её, хотя она, каждую ночь, пошептавшись с богом, заученно ласково укладывалась под бок мужа.
— Он уже мнит себя судьёй богу, для него уж бог миру
не хозяин. Теперь таких, дерзких, немало. Тут ещё безбородый один, —
заметил ты? Это — злой человек, этот всему миру недруг. Приходят, пытают. Что им скажешь? Они затем приходят, чтобы смущать.
Монах говорил всё живее. Вспоминая, каким видел он брата в прежние посещения, Пётр
заметил, что глаза Никиты мигают
не так виновато, как прежде. Раньше ощущение горбуном своей виновности успокаивало — виноватому жаловаться
не надлежит. А теперь вот он жалуется, заявляет, что неправильно осуждён. И старший Артамонов боялся, что брат скажет ему...
Завтракая, обедая с ним в кабинетах лучших трактиров ярмарки, в компании именитых купцов, Пётр с немалым изумлением видел, что Алексей держится как будто шутом, стараясь смешить, забавлять богачей, но они, должно быть,
не замечая шутовского, явно любили, уважали Алексея, внимательно слушали сорочий треск его речей.
«Жулик. Без совести. Может по миру пустить меня и сам этого
не заметит. И
не из жадности разорит, а просто — заиграется».
По двору ходил тяжёлый, аккуратный, как машина, строгий к людям Тихон Вялов с метлой, с лопатой в руках, с топором; он
не торопясь
мёл, копал, рубил, покрикивал на мужиков, на рабочих.
Обидно было видеть, как брат, племянник и разные люди, окружающие их, кричат, размахивают руками, точно цыгане на базаре, спорят,
не замечая его, человека старшего в деле.
За два, три мятежных года Яков
не заметил ничего особенно опасного на фабрике, но речи Мирона, тревожные вздохи дяди Алексея, газеты, которые Артамонов младший
не любил читать, но которые с навязчивой услужливостью и нескрываемой, злорадной угрозой рассказывали о рабочем движении, печатали речи представителей рабочих в Думе, — всё это внушало Якову чувство вражды к людям фабрики, обидное чувство зависимости от них.
Вообще же он думал трудно, а задумываясь, двигался тяжело, как бы неся большую тяжесть, и, склонив голову, смотрел под ноги. Так шёл он и в ту ночь от Полины; поэтому и
не заметил, откуда явилась пред ним приземистая, серая фигура, высоко взмахнула рукою. Яков быстро опустился на колено, тотчас выхватил револьвер из кармана пальто, ткнул в ногу нападавшего человека, выстрелил; выстрел был глух и слаб, но человек отскочил, ударился плечом о забор, замычал и съехал по забору на землю.
— Да, — говорил он, сверкая зубами, — шевелимся, просыпаемся! Люди становятся похожи на обленившуюся прислугу, которая, узнав о внезапном,
не ожиданном ею возвращении хозяина и боясь расчёта, торопливо, нахлёстанная испугом,
метёт, чистит, хочет привести в порядок запущенный дом.
— Возьмёте меня, старика? — спросил он, улыбаясь, — Яков
не посмел отказать ему.
—
Не заметила я когда… Вдруг плечико у него стало смертно холодное, ротик открылся.
Не успел, родной, сказать мне последнее слово своё. Вчера пожаловался: сердце колет.
— Чувствует, —
заметил Яков. Ему
не ответили, а он очень хотел говорить, чтоб
не думать.
— Верно, да —
не всякий целую жизнь дворы
метёт, сор убирает…
—
Не сметь меня касаться! — рявкнул поручик и, оттолкнув его, посадил в кресло, на револьвер. Тогда Яков, закрыв лицо руками, скрывая слёзы, замер в полуобмороке, едва слыша, сквозь гул в голове, крики Полины...