Неточные совпадения
Жизнь его была загадочна: подростком лет пятнадцати он вдруг исчез куда-то и лет пять пропадал, не давая о себе никаких вестей отцу, матери и сестре, потом вдруг был прислан из губернии этапным порядком, полубольной, без правого
глаза на темном и сухом
лице, с выбитыми зубами и с котомкой на спине, а в котомке две толстые, в кожаных переплетах, книги, одна — «Об изобретателях вещей», а другая — «Краткое всемирное позорище, или Малый феатрон».
Неизвестно было, на какие средства он живет; сам он явно избегал общения с людьми, разговаривал сухо и неохотно и не мог никому смотреть в
лицо, а всё прятал свой
глаз, прищуривая его и дергая головой снизу вверх.
Лежат они у корней ветел, точно куча сора, намытого рекой, все в грязных лохмотьях, нечесаные, ленивые, и почти на всех
лицах одна и та же маска надменного равнодушия людей многоопытных и недоступных чувству удивления. Смотрят полусонными
глазами на мутную воду Путаницы, на рыжий обрыв городского берега и в белесое окуровское небо над бульваром.
Лицо Симы Девушкина круглое, туповатое, робкие
глаза бесцветны и выпучены, как у овцы.
Бурмистров сидит, обняв колена руками, и, закрыв
глаза, слушает шум города. Его писаное
лицо хмуро, брови сдвинуты, и крылья прямого крупного носа тихонько вздрагивают. Волосы на голове у него рыжеватые, кудрявые, а брови — темные; из-под рыжих душистых усов красиво смотрят полные малиновые губы. Рубаха на груди расстегнута, видна белая кожа, поросшая золотистою шерстью; крепкое, стройное и гибкое тело его напоминает какого-то мягкого, ленивого зверя.
Заложив руки за спину, посвистывая, идет Артюшка Пистолет, рыболов, птичник, охотник по перу и пушнине.
Лицо у него скуластое, монгольское,
глаза узкие, косые, во всю левую щеку — глубокий шрам: он приподнял угол губ и положил на
лицо Артюшки бессменную кривую улыбку пренебрежения.
— Вот, тоже, песок… Что такое — песок, однако? Из сумрака появляется сутулая фигура Симы, на плечах у него удилища, и он похож на какое-то большое насекомое с длинными усами. Он подходит бесшумно и, встав на колени, смотрит в
лицо Бурмистрова, открыв немного большой рот и выкатывая бездонные
глаза. Сочный голос Вавилы тяжело вздыхает...
Его крик подчеркнул слова Тиунова, и все недоверчиво, с усмешками на удивленных
лицах, посмотрели друг на друга как бы несколько обновленными
глазами. Стали вспоминать о своих столкновениях с полицией и земской управой, заговорили громко и отрывисто, подшучивая друг над другом, и, ласково играючи, толкались.
Во дни таких подвигов его красивое законченное
лицо становилось плоским, некоторые черты как бы исчезали с него, на губах являлась растерянная, глуповатая улыбка, а
глаза, воспаленные бессонницей, наливались мутной влагой и смотрели на всё злобно, с тупой животной тоской.
На другой день утром он стоял в кабинете исправника, смотрел круглыми
глазами на красное, в седых баках, сердитое
лицо Вормса, бил себя кулаком в грудь против сердца и, захлебываясь новым для него чувством горечи и падения куда-то, рассказывал...
Он — играл, но играл искренно, во всю силу души:
лицо его побледнело,
глаза налились слезами, сердце горело острой тоской.
Но наконец утомился, и тогда пред ним отчетливо встало
лицо кривого: Яков Тиунов, сидя за столом, положил свои острые скулы на маленькие, всегда сухие ладони и, обнажив черные верхние зубы, смотрел в
глаза ему с улыбкой, охлаждавшей возбуждение Вавилы.
— Гляди вот, — говорил Тиунов, направляя
глаз в
лицо Вавилы, — ты на меня донес…
Лодка — женщина лет двадцати трех, высокая, дородная, с пышною грудью, круглым
лицом и большими серо-синего цвета наивно-наглыми
глазами.
— Малина с молоком! — называет, восхищаясь, Лодку веселый доктор Ряхин и осторожно, со смущенной улыбкой на костлявом
лице, отдаляется от нее. Он тяготеет к неугомонной певунье, гибкой и сухонькой Розке, похожей на бойкую черную собачку: кудрявая, капризная, с маленькими усиками на вздернутой губе и мелкими зубами, она обращается с Ряхиным дерзко, называя его в
глаза «зелененьким шкелетиком». Она всем дает прозвища: Жуков для нее — «Ушат Помоевич», уныло-злой помощник исправника Немцев — «Уксус Умирайлыч».
Лицо у нее хорошее, доброе, в
глазах, всегда как бы полупьяных, светится странная, полувеселая улыбка.
— Нету воли мне, нет мне свободы! — причитает Вавило и верит себе, а она смотрит в
глаза ему со слезами на ресницах, смотрит заглатывающим взглядом, горячо дышит ему в
лицо и обнимает, как влажная туча истощенную зноем землю.
Случалось, что после такой сцены Бурмистров, осторожно поднимая голову с подушки, долго и опасливо рассматривал утомленное и бледное
лицо женщины.
Глаза у нее закрыты, губы сладко вздрагивают, слышно частое биение сердца, и на белой шее, около уха, трепещет что-то живое. Он осторожно спускает ноги на пол — ему вдруг хочется уйти поскорее и тихо, чтобы не разбудить ее.
— Скоро начнется самый клев, — объяснил юноша, не сводя пустых
глаз с
лица девушки.
«Некрасивый какой!» — заставила она себя подумать, пристально рассматривая желтоватое голодное
лицо, измеряя сутулое тело с длинными, как плети, руками и неподвижными, точно из дерева, пальцами. Но взгляд ее утопал в
глазах Симы, уходя куда-то всё дальше в их светлую глубину; беспокойное тяготение заставляло ее подвигаться вплоть к юноше, вызывая желание дотронуться до него.
Сима взглянул в
лицо ей и уныло замолчал, ему показалось, что она сердится: щеки у нее побелели,
глаза стали темно-синими, а губы крепко сжались. Сима стал виновато объяснять...
Девушкин начал прятаться от людей, ходил в город всё реже и только когда не мог избежать этого. Ясно видел, что никому не нравится, все смотрят на него с любопытством и нет людей, которые привлекали бы его сердце. Его длинная фигура, с неуклюжею головою на уродливо тонкой шее, желтое, костлявое
лицо и пустые
глаза, его робость, скрипучий, срывающийся голос и неподвижные, лишние руки — весь он не возбуждал в людях симпатии.
Кривой нацелился
глазом в
лицо юноши и, усмехаясь, спросил...
Когда он сказал стихи свои, кривой ткнул в
лицо ему темный свой
глаз и одобрительно заметил...
Юноша приподнял голову — ее рука соскользнула со лба его. Он посмотрел
глазами нищего в
лицо ей и, печально улыбаясь, проговорил...
Глаза ее были широко открыты, в них сверкали зеленоватые искры,
лицо горело румянцем, дышала она часто, и груди ее трепетали, как два белые голубя.
Он любил видеть, как на бледном
лице вздрагивают тонкие губы жадного рта, играют насмешливо прищуренные
глаза.
Осталась с кривым старуха Маврухина — красные
глаза ее, залитые мутной влагой, смотрели в
лицо ему, чего-то ожидая, и Тиунову неловко было уйти от них.
Мелькало больное
лицо Кожемякина, его печальные
глаза и желтая, дрожащая рука, теребившая белую бороду.
Бурмистров на секунду остановился в двери, потом шагнул к женщине и широко открытыми
глазами уставился в
лицо ей — бледное, нахмуренное, злое. Босая, в рубашке и нижней юбке, она стояла прямо, держа правую руку за спиной, а левую у горла.
Упираясь руками в кровать, Бурмистров сидел и молчал. Дворник подвинулся к нему, взял со стола свечу, осветил
лицо, увидал на лбу его крупные капли пота, остановившиеся
глаза и нижнюю челюсть, дрожавшую мелкою дрожью.
Пистолет шел рядом с Вавилой, но не смотрел на него. Ружье держал под мышкой вниз дулом, руки в карманах потертой короткой куртки из толстого синего драпа. На голове его кожаный картуз, большой козырек закрывал
глаза, бросая на
лицо черную тень.
Податной инспектор шумно поставил пустой стакан на стол, схватился рукой за спинку стула,
глаза его страшно выкатились,
лицо посинело.
Она приподняла голову, посмотрела на него, медленно облизывая губы, —
лицо Жукова показалось ей страшным: желтое, синее,
глаза, налитые кровью, казались ранами. Полуодетый, он стоял у кровати, оскалив зубы, и тыкал в рот себе зубной щеткой.
— Врет! — крикнул он в огромное живое
лицо перед собой; обернулся, увидал сухую руку, протянутую к нему, темный
глаз, голый — дынею — черен, бросился, схватил Тиунова, швырнул его куда-то вниз и взревел...
Вавило бил людей молча, слепо: крепко стиснув зубы, он высоко взмахивал рукою, ударял человека в
лицо и, когда этот падал, не спеша, искал
глазами другого.