Неточные совпадения
Поэтому
в церкви,
в те минуты, когда сердце сжималось сладкой печалью о чем-то или когда его кусали и царапали маленькие обиды истекшего
дня, я старался сочинять
свои молитвы; стоило мне задуматься о невеселой доле моей — сами собою, без усилий, слова слагались
в жалобы...
Они вовлекали бога
своего во все
дела дома, во все углы
своей маленькой жизни, — от этого нищая жизнь приобретала внешнюю значительность и важность, казалась ежечасным служением высшей силе. Это вовлечение бога
в скучные пустяки подавляло меня, и невольно я все оглядывался по углам, чувствуя себя под чьим-то невидимым надзором, а ночами меня окутывал холодным облаком страх, — он исходил из угла кухни, где перед темными образами горела неугасимая лампада.
Эти разговоры под плачущий плеск воды, шлепанье мокрых тряпок, на
дне оврага,
в грязной щели, которую даже зимний снег не мог прикрыть
своим чистым покровом, эти бесстыдные, злые беседы о тайном, о том, откуда все племена и народы, вызывали у меня пугливое отвращение, отталкивая мысль и чувство
в сторону от «романов», назойливо окружавших меня; с понятием о «романе» у меня прочно связалось представление о грязной, распутной истории.
— Не совалась бы не
в свое дело-то!
В нем есть что-то всем чужое — как это было
в Хорошем
Деле, он, видимо, и сам уверен
в своей особенности,
в том, что люди не могут понять его.
— Кра-асивый попище, здоровенный! Стоит он пред аналоем, а из носу-то кап, кап! И не видит сраму
своего. Лют был поп, аки лев пустынный, голосище — колокол! А я его тихонько, да все
в душу, да между ребер ей словами-то
своими, как шильями!.. Он же прямо, как печь жаркая, накаляется злобой еретической… Эх, бывали дела-а!
Они держатся на
своих постах у погоста отживших истин мертвою силою воспоминаний о прошлом и
своей болезненной любовью к страданию, угнетению, но, если отнять у них возможность страдания, они, опустошенные, исчезают, как облака
в свежий ветреный
день.
Те, о ком говорят, незаметно исчезли. Жихарев явится
в мастерскую
дня через два-три, сходит
в баню и недели две будет работать
в своем углу молча, важный, всем чужой.
Ей особенно нравилась легенда о китайском черте Цинги Ю-тонге; Пашка изображал несчастного черта, которому вздумалось сделать доброе
дело, а я — все остальное: людей обоего пола, предметы, доброго духа и даже камень, на котором отдыхал китайский черт
в великом унынии после каждой из
своих безуспешных попыток сотворить добро.
Он не прекращал
своих попыток поймать меня двугривенными, и я понимал, что если
в то время, как метешь пол, монета закатится
в щель — он будет убежден, что я украл ее. Тогда я ему еще раз предложил оставить эту игру, но
в тот же
день, возвращаясь из трактира с кипятком, я услыхал, как он внушает недавно нанятому приказчику соседа...
Наверное, я и убежал бы куда-то, но на Пасхальной неделе, когда часть мастеров уехала домой,
в свои села, а оставшиеся пьянствовали, — гуляя
в солнечный
день по полю над Окой, я встретил моего хозяина, племянника бабушки.
Заметно было, что у него два порядка мыслей:
днем, за работой, на людях, его бойкие, простые мысли деловиты и более понятны, чем те, которые являются у него во время отдыха, по вечерам, когда он идет со мною
в город, к
своей куме, торговке оладьями, и ночами, когда ему не спится.
Анна Андреевна. Перестань, ты ничего не знаешь и не
в свое дело не мешайся! «Я, Анна Андреевна, изумляюсь…» В таких лестных рассыпался словах… И когда я хотела сказать: «Мы никак не смеем надеяться на такую честь», — он вдруг упал на колени и таким самым благороднейшим образом: «Анна Андреевна, не сделайте меня несчастнейшим! согласитесь отвечать моим чувствам, не то я смертью окончу жизнь свою».
Я на прошлой неделе заговорила было с князем — вым о Бисмарке, потому что очень интересовалась, а сама не умела решить, и вообразите, он сел подле и начал мне рассказывать, даже очень подробно, но все с какой-то иронией и с тою именно нестерпимою для меня снисходительностью, с которою обыкновенно говорят «великие мужи» с нами, женщинами, если те сунутся «не
в свое дело»…
Неточные совпадения
— Нет. Он
в своей каморочке // Шесть
дней лежал безвыходно, // Потом ушел
в леса, // Так пел, так плакал дедушка, // Что лес стонал! А осенью // Ушел на покаяние //
В Песочный монастырь.
Краса и гордость русская, // Белели церкви Божии // По горкам, по холмам, // И с ними
в славе спорили // Дворянские дома. // Дома с оранжереями, // С китайскими беседками // И с английскими парками; // На каждом флаг играл, // Играл-манил приветливо, // Гостеприимство русское // И ласку обещал. // Французу не привидится // Во сне, какие праздники, // Не
день, не два — по месяцу // Мы задавали тут. //
Свои индейки жирные, //
Свои наливки сочные, //
Свои актеры, музыка, // Прислуги — целый полк!
Гласит // Та грамота: «Татарину // Оболту Оболдуеву // Дано суконце доброе, // Ценою
в два рубля: // Волками и лисицами // Он тешил государыню, //
В день царских именин // Спускал медведя дикого // С
своим, и Оболдуева // Медведь тот ободрал…» // Ну, поняли, любезные?» // — Как не понять!
Правдин. Если вы приказываете. (Читает.) «Любезная племянница!
Дела мои принудили меня жить несколько лет
в разлуке с моими ближними; а дальность лишила меня удовольствия иметь о вас известии. Я теперь
в Москве, прожив несколько лет
в Сибири. Я могу служить примером, что трудами и честностию состояние
свое сделать можно. Сими средствами, с помощию счастия, нажил я десять тысяч рублей доходу…»
Я хотел бы, например, чтоб при воспитании сына знатного господина наставник его всякий
день разогнул ему Историю и указал ему
в ней два места:
в одном, как великие люди способствовали благу
своего отечества;
в другом, как вельможа недостойный, употребивший во зло
свою доверенность и силу, с высоты пышной
своей знатности низвергся
в бездну презрения и поношения.