Неточные совпадения
Все четыреста
человек экипажа столпились на палубе, раздались командные слова, многие матросы поползли вверх по вантам, как мухи облепили реи, и
судно окрылилось парусами.
Робко ходит в первый раз
человек на корабле: каюта ему кажется гробом, а между тем едва ли он безопаснее в многолюдном городе, на шумной улице, чем на крепком парусном
судне, в океане.
Это от непривычки: если б пароходы существовали несколько тысяч лет, а парусные
суда недавно, глаз людской, конечно, находил бы больше поэзии в этом быстром, видимом стремлении
судна, на котором не мечется из угла в угол измученная толпа
людей, стараясь угодить ветру, а стоит в бездействии, скрестив руки на груди,
человек, с покойным сознанием, что под ногами его сжата сила, равная силе моря, заставляющая служить себе и бурю, и штиль.
Потом, вникая в устройство
судна, в историю всех этих рассказов о кораблекрушениях, видишь, что корабль погибает не легко и не скоро, что он до последней доски борется с морем и носит в себе пропасть средств к защите и самохранению, между которыми есть много предвиденных и непредвиденных, что, лишась почти всех своих членов и частей, он еще тысячи миль носится по волнам, в виде остова, и долго хранит жизнь
человека.
Оторвется ли руль: надежда спастись придает изумительное проворство, и делается фальшивый руль. Оказывается ли сильная пробоина, ее затягивают на первый случай просто парусом — и отверстие «засасывается» холстом и не пропускает воду, а между тем десятки рук изготовляют новые доски, и пробоина заколачивается. Наконец
судно отказывается от битвы, идет ко дну:
люди бросаются в шлюпку и на этой скорлупке достигают ближайшего берега, иногда за тысячу миль.
Наконец поехали на шлюпке к нему — на нем ни одного
человека:
судно было брошено на гибель.
К нам приехал чиновник, негр, в форменном фраке, с галунами. Он, по обыкновению, осведомился о здоровье
людей, потом об имени
судна, о числе
людей, о цели путешествия и все это тщательно, но с большим трудом, с гримасами, записал в тетрадь. Я стоял подле него и смотрел, как он выводил каракули. Нелегко далась ему грамота.
Были примеры: однажды отравилось несколько
человек с голландского
судна.
Мы шутя делали предположения: не пираты ли это, которые подосланы своею шайкою выведать, какого рода
судно идет, сколько на нем
людей и оружия, чтоб потом решить, напасть на него или нет.
Однажды они явились, также в числе трех-четырех
человек, на палубу голландского
судна с фруктами, напитанными ядом, и, отравив экипаж, потом нагрянули целой ватагой и овладели
судном.
Людей, как это они всегда делают, отвели на один из Зондских островов в плен, а
судно утопили.
Мы ушли и свободно вздохнули на катере, дивясь, как
люди могут пускаться на таких
судах в море до этих мест, за 1800 морских миль от Кантона!
Лодки, с семействами, стоят рядами на одном месте или разъезжают по рейду, занимаясь рыбной ловлей, торгуют, не то так перевозят
людей с
судов на берег и обратно. Все они с навесом, вроде кают. Везде увидишь семейные сцены: обедают, занимаются рукодельем, или мать кормит грудью ребенка.
Можно определить и так: это такой ветер, который большие военные
суда, купеческие корабли, пароходы, джонки, лодки и все, что попадется на море, иногда и самое море, кидает на берег, а крыши, стены домов, деревья,
людей и все, что попадется на берегу, иногда и самый берег, кидает в море.
— Бог знает, где лучше! — отвечал он. — Последний раз во время урагана потонуло до восьмидесяти
судов в море, а на берегу опрокинуло целый дом и задавило пять
человек; в гонконгской гавани погибло без счета лодок и с ними до ста
человек.
Года четыре назад приходили два китоловные
судна и, постояв несколько времени, ушли, как делают все порядочные
люди и корабли.
Но один потерпел при выходе какое-то повреждение, воротился и получил помощь от жителей: он был так тронут этим, что, на прощанье, съехал с
людьми на берег, поколотил и обобрал поселенцев. У одного забрал всех кур, уток и тринадцатилетнюю дочь, у другого отнял свиней и жену, у старика же Севри, сверх того, две тысячи долларов — и ушел. Но прибывший вслед за тем английский военный корабль дал об этом знать на Сандвичевы острова и в Сан-Франциско, и преступник был схвачен, с
судном, где-то в Новой Зеландии.
А теперь они еще пока боятся и подумать выглянуть на свет Божий из-под этого колпака, которым так плотно сами накрыли себя. Как они испуганы и огорчены нашим внезапным появлением у их берегов! Четыре большие
судна, огромные пушки, множество
людей и твердый, небывалый тон в предложениях, самостоятельность в поступках! Что ж это такое?
Низший класс тоже с завистью и удивлением поглядывает на наши
суда, на
людей, просит у нас вина, пьет жадно водку, хватает брошенный кусок хлеба, с детским любопытством вглядывается в безделки, ловит на лету в своих лодках какую-нибудь тряпку, прячет.
Мы пришли в самую пору, то есть последние. В гостиной собралось
человек восемь. Кроме нас четверых или пятерых тут были командиры английских и американских
судов и еще какие-то негоцианты да молодые
люди, служащие в конторе Каннингама, тоже будущие негоцианты.
На последнее полномочные сказали, что дадут знать о салюте за день до своего приезда. Но адмирал решил, не дожидаясь ответа о том, примут ли они салют себе, салютовать своему флагу, как только наши катера отвалят от фрегата. То-то будет переполох у них! Все остальное будет по-прежнему, то есть
суда расцветятся флагами,
люди станут по реям и — так далее.
Порядок тот же, как и в первую поездку в город, то есть впереди ехал капитан-лейтенант Посьет, на адмиральской гичке, чтоб встретить и расставить на берегу караул; далее, на баркасе, самый караул, в числе пятидесяти
человек; за ним катер с музыкантами, потом катер со стульями и слугами; следующие два занимали офицеры:
человек пятнадцать со всех
судов.
Полномочные вели себя как тонкие, век жившие в свете,
люди; все должно было поражать их, не видавших никогда европейского
судна, мебели, украшений.
Тронет, и уж тронула. Американцы, или
люди Соединенных Штатов, как их называют японцы, за два дня до нас ушли отсюда, оставив здесь больных матросов да двух офицеров, а с ними бумагу, в которой уведомляют
суда других наций, что они взяли эти острова под свое покровительство против ига японцев, на которых имеют какую-то претензию, и потому просят других не распоряжаться. Они выстроили и сарай для склада каменного угля, и после этого
человек Соединенных Штатов, коммодор Перри, отплыл в Японию.
Японцы осматривали до сих пор каждое
судно, записывали каждую вещь, не в видах торгового соперничества, а чтоб не прокралась к ним христианская книга, крест — все, что относится до религии; замечали число
людей, чтоб не пробрался в Японию священник проповедовать религию, которой они так боятся.
«На берег кому угодно! — говорят часу во втором, — сейчас шлюпка идет». Нас несколько
человек село в катер, все в белом, — иначе под этим солнцем показаться нельзя — и поехали, прикрывшись холстинным тентом; но и то жарко: выставишь нечаянно руку, ногу, плечо — жжет. Голубая вода не струится нисколько;
суда, мимо которых мы ехали, будто спят: ни малейшего движения на них; на палубе ни души. По огромному заливу кое-где ползают лодки, как сонные мухи.
Другой переводчик, Эйноске, был в Едо и возился там «с
людьми Соединенных Штатов». Мы узнали, что эти «
люди» ведут переговоры мирно; что их точно так же провожают в прогулках лодки и не пускают на берег и т. п. Еще узнали, что у них один пароход приткнулся к мели и начал было погружаться на рейде;
люди уже бросились на японские лодки, но пробитое отверстие успели заткнуть. Американцы в Едо не были, а только в его заливе, который мелководен, и на
судах к столице верст за тридцать подойти нельзя.
Около них толпится
человек десять
людей, с
судов же; бегают собаки.
Я пробрался как-то сквозь чащу и увидел двух
человек, сидевших верхом на обоих концах толстого бревна, которое понадобилось для какой-то починки на наших
судах.
Странно, однако ж, устроен
человек: хочется на берег, а жаль покидать и фрегат! Но если б вы знали, что это за изящное, за благородное
судно, что за
люди на нем, так не удивились бы, что я скрепя сердце покидаю «Палладу»!
Если все, что грузится в
судно, выложить на свободное место, то неосторожный
человек непременно подержит пари, что это не войдет туда, — и проиграет.
Вот положение
судна и
людей.
Решились искать помощи в самих себе — и для этого, ни больше ни меньше, положил адмирал построить
судно собственными руками с помощью, конечно, японских услуг, особенно по снабжению всем необходимым материалом: деревом, железом и проч. Плотники, столяры, кузнецы были свои: в команду всегда выбираются
люди, знающие все необходимые в корабельном деле мастерства. Так и сделали. Через четыре месяца уже готова была шкуна, названная в память бухты, приютившей разбившихся плавателей, «Хеда».
Наконец, сам адмирал на самодельной шкуне «Хеда», с остальною партиею около сорока
человек, прибыл тоже, едва избежав погони английского военного
судна, в устья Амура и по этой реке поднялся вверх до русского поста Усть-Стрелки, на слиянии Шилки и Аргуни, и достиг Петербурга.
И это правда. Обыкновенно ссылаются на то, как много погибает
судов. А если счесть, сколько поездов сталкивается на железных дорогах, сваливается с высот, сколько гибнет
людей в огне пожаров и т. д., то на которой стороне окажется перевес? И сколько вообще расходуется бедного человечества по мелочам, в одиночку, не всегда в глуши каких-нибудь пустынь, лесов, а в многолюдных городах!