Неточные совпадения
Вы
спрашиваете подробностей моего знакомства с морем, с моряками, с берегами Дании и Швеции, с Англией?
«Да как вы там будете ходить — качает?» —
спрашивали люди, которые находят, что если заказать карету не у такого-то каретника, так уж в ней качает.
Экспедиция в Японию — не иголка: ее не спрячешь, не потеряешь. Трудно теперь съездить и в Италию, без ведома публики, тому, кто раз брался за перо. А тут предстоит объехать весь мир и рассказать об этом так, чтоб слушали рассказ без скуки, без нетерпения. Но как и что рассказывать и описывать? Это одно и то же, что
спросить, с какою физиономией явиться в общество?
Но вы
спрашиваете чего-нибудь позанимательнее.
И то, что моему слуге стало бы на два утра работы, Фаддеев сделал в три приема — не
спрашивайте как.
«Где мы?» —
спросишь, проснувшись, утром у деда.
«Ну что, подвигаемся?» —
спросите потом вечером у деда, общего оракула.
«Достал, — говорил он радостно каждый раз, вбегая с кувшином в каюту, — на вот, ваше высокоблагородие, мойся скорее, чтоб не застали да не
спросили, где взял, а я пока достану тебе полотенце рожу вытереть!» (ей-богу, не лгу!).
Я взглядом
спросил кого-то: что это? «Англия», — отвечали мне. Я присоединился к толпе и молча, с другими, стал пристально смотреть на скалы. От берега прямо к нам шла шлюпка; долго кувыркалась она в волнах, наконец пристала к борту. На палубе показался низенький, приземистый человек в синей куртке, в синих панталонах. Это был лоцман, вызванный для провода фрегата по каналу.
Слушая пока мои жалобы и стоны, вы, пожалуй,
спросите, зачем я уехал?
Эдак, пожалуй, можно
спросить, зачем я на днях уехал из Лондона, а несколько лет тому назад из Москвы, зачем через две недели уеду из Портсмута и т. д.?
Теперь нужно только
спросить: к чему же этот ряд новых опытов выпал на долю человека, не имеющего запаса свежести и большей впечатлительности, который не может ни с успехом воспользоваться ими, ни оценить, который даже просто устал выносить их?
Прикажете повторить, что туннель под Темзой очень… не знаю, что сказать о нем: скажу — бесполезен, что церковь Св. Павла изящна и громадна, что Лондон многолюден, что королева до сих пор
спрашивает позволения лорда-мэра проехать через Сити и т. д. Не надо этого: не правда ли, вы все это знаете?
В одном магазине женщина
спросила с меня за какую-то безделку два шиллинга, а муж пришел и потребовал пять.
В одном магазине за пальто
спросят четыре фунта, а рядом, из той же материи, — семь.
Что касается до национальных английских кушаньев, например пудинга, то я где ни
спрашивал, нигде не было готового: надо было заказывать.
Но, может быть, это все равно для блага целого человечества: любить добро за его безусловное изящество и быть честным, добрым и справедливым — даром, без всякой цели, и не уметь нигде и никогда не быть таким или быть добродетельным по машине, по таблицам, по востребованию? Казалось бы, все равно, но отчего же это противно? Не все ли равно, что статую изваял Фидий, Канова или машина? — можно бы
спросить…
Они в ссоре за какие-то пять шиллингов и так поглощены ею, что, о чем ни
спросишь, они сейчас переходят к жалобам одна на другую.
«Что скажешь, Прохор?» — говорит барин небрежно. Но Прохор ничего не говорит; он еще небрежнее достает со стены машинку, то есть счеты, и подает барину, а сам, выставив одну ногу вперед, а руки заложив назад, становится поодаль. «Сколько чего?» —
спрашивает барин, готовясь класть на счетах.
— А наведывались купцы о хлебе? — вдруг
спросил барин, подняв очки на лоб и взглянув на приказчика.
— С гривной? —
спросил барин.
Барин помнит даже, что в третьем году Василий Васильевич продал хлеб по три рубля, в прошлом дешевле, а Иван Иваныч по три с четвертью. То в поле чужих мужиков встретит да
спросит, то напишет кто-нибудь из города, а не то так, видно, во сне приснится покупщик, и цена тоже. Недаром долго спит. И щелкают они на счетах с приказчиком иногда все утро или целый вечер, так что тоску наведут на жену и детей, а приказчик выйдет весь в поту из кабинета, как будто верст за тридцать на богомолье пешком ходил.
— Ну, что еще? —
спрашивает барин. Но в это время раздался стук на мосту. Барин поглядел в окно. «Кто-то едет?» — сказал он, и приказчик взглянул. «Иван Петрович, — говорит приказчик, — в двух колясках».
«Дедушка! —
спросил кто-то нашего Александра Антоновича, — когда же будем в океане?» — «Мы теперь в нем», — отвечал он.
«Так уж из канала вышли?» —
спросил другой, глядя по обеим сторонам канала.
«Паисов, что ли?» — «Паисов?» — «Да говори скорей, еще кто?» —
спросил опять рассыльный.
«Еще?» — продолжал Фаддеев
спрашивать.
«Да где мы теперь?» —
спрашивали опять. «В Божием мире!» — «Знаем; да где?» — «380˚ сев‹ерной› широты и 12˚ западной долготы».
«Мадера?» —
спросил Фаддеев, глядя на меня так тонко, как дай Бог хоть какому дипломату.
Что там наверху?» — «Господи! как тепло, хорошо ходить-то по палубе: мы все сапоги сняли», — отвечал он с своим равнодушием, не
спрашивая ни себя, ни меня и никого другого об этом внезапном тепле в январе, не делая никаких сближений, не задавая себе задач…
Он узнал сейчас корабль,
спросил, нет ли между плавателями старых знакомых, и пригласил нас несколько человек к себе на обед.
Прежде нежели я сел на лавку, проводники мои держали уже по кружке и пили. «A signor не хочет вина?» —
спросил хозяин.
А позвольте
спросить: разве есть что-нибудь не прекрасное в природе?
Эй, вахтенный! поди скажи Карпову, чтоб
спросил у Янцева еще зелени и положил в суп.
И про Южный Крест, увидя его в первый, второй и третий раз, вы
спросите: что в нем особенного?
Неточные совпадения
Слуга. Вы изволили в первый день
спросить обед, а на другой день только закусили семги и потом пошли всё в долг брать.
Где хватит силы — выручит, // Не
спросит благодарности, // И дашь, так не возьмет!
Влас наземь опускается. // «Что так?» —
спросили странники. // — Да отдохну пока! // Теперь не скоро князюшка // Сойдет с коня любимого! // С тех пор, как слух прошел, // Что воля нам готовится, // У князя речь одна: // Что мужику у барина // До светопреставления // Зажату быть в горсти!..
С утра встречались странникам // Все больше люди малые: // Свой брат крестьянин-лапотник, // Мастеровые, нищие, // Солдаты, ямщики. // У нищих, у солдатиков // Не
спрашивали странники, // Как им — легко ли, трудно ли // Живется на Руси? // Солдаты шилом бреются, // Солдаты дымом греются — // Какое счастье тут?..
«Что за мужчина? — старосту // Допытывали странники. — // За что его тузят?» // — Не знаем, так наказано // Нам из села из Тискова, // Что буде где покажется // Егорка Шутов — бить его! // И бьем. Подъедут тисковцы. // Расскажут. Удоволили? — //
Спросил старик вернувшихся // С погони молодцов.