Неточные совпадения
Офицер хотел что-то
закричать матросам, но вдруг отвернулся лицом к морю и оперся
на борт…
От этого всегда поднимается гвалт
на судне, когда завидят идущие навстречу огни,
кричат, бьют в барабан, жгут бенгальские огни, и если судно не меняет своего направления, палят из пушек.
Мальчишка догнал меня и, тыча монетой мне в спину, как зарезанный
кричал: «No use, no use (Не ходит)!» Глядя
на все фокусы и мелочи английской изобретательности, отец Аввакум, живший в Китае, сравнил англичан с китайцами по мелочной, микроскопической деятельности, по стремлению к торгашеству и по некоторым другим причинам.
— Вот, вот так! — учил он, опускаясь
на пол. — Ай, ай! —
закричал он потом, ища руками кругом, за что бы ухватиться. Его потащило с горы, а он стремительно домчался вплоть до меня…
на всегда готовом экипаже. Я только что успел подставить ноги, чтоб он своим ростом и дородством не сокрушил меня.
«Что же это? как можно?» —
закричите вы
на меня… «А что ж с ним делать? не послать же в самом деле в Россию». — «В стакан поставить да
на стол». — «Знаю, знаю.
На море это не совсем удобно». — «Так зачем и говорить хозяйке, что пошлете в Россию?» Что это за житье — никогда не солги!
«Смотрите, смотрите!» —
закричат все, но все и без того смотрят, как стадо бонитов гонится за несчастными летуньями, играя фиолетовой спиной
на поверхности.
Мы не могли добиться, что это значит: собственное ли имя, или так только, окрик
на лошадей, даже в каких случаях употреблял он его; он
кричал, когда лошадь пятилась, или слишком рвалась вперед, или оступалась.
«Надо вдруг всем
закричать что есть мочи, — научил Вандик, — и они
на несколько времени оцепенеют
на месте».
«Аппл!» —
крикнул Вандик
на лошадь, и мы поехали дальше.
Чрез полчаса стол опустошен был до основания. Вино было старый фронтиньяк, отличное. «Что это, — ворчал барон, — даже ни цыпленка! Охота таскаться по этаким местам!» Мы распрощались с гостеприимными, молчаливыми хозяевами и с смеющимся доктором. «Я надеюсь с вами увидеться, —
кричал доктор, — если не
на возвратном пути, так я приеду в Саймонстоун: там у меня служит брат, мы вместе поедем
на самый мыс смотреть соль в горах, которая там открылась».
А эта…» — говорил он, указывая бичом назад,
на луг… «Аппл!» — вдруг
крикнул он, видя, что одна из передних лошадей отвлекается от своей должности, протягивая морду к стоявшим по сторонам дороги деревьям.
Вандик
крикнул что-то другому кучеру, из другого карта выскочил наш коричневый спутник, мальчишка-готтентот, засучил панталоны и потащил лошадей в воду; но вскоре ему стало очень глубоко, и он воротился
на свое место, а лошади ушли по брюхо.
Получив желаемое, я ушел к себе, и только сел за стол писать, как вдруг слышу голос отца Аввакума, который, чистейшим русским языком,
кричит: «Нет ли здесь воды, нет ли здесь воды?» Сначала я не обратил внимания
на этот крик, но, вспомнив, что, кроме меня и натуралиста, в городе русских никого не было, я стал вслушиваться внимательнее.
Барон выглянул из своей каюты и
закричал на дневальных, чтоб сводили воду шваброй в трюм.
— В кусты ушел, вот сюда, —
закричали все, показывая
на кусты, которые совсем закрывали берег близ мостика.
— Он показался
на поверхности воды, проплыл под мостиком. Мы
закричали, погнались за ним; он перепугался и ушел туда. Вот, вот
на этом самом месте…
Он
крикнет что-нибудь
на полуанглийском-полукитайском языке и опять пропадет.
Шкуна возьмет вдруг направо и лезет почти
на самый берег, того и гляди коснется его; но шкипер издаст гортанный звук, китайцы, а более наши люди, кидаются к снастям, отдают их, и освобожденные
на минуту паруса хлещут, бьются о мачты, рвутся из рук, потом их усмиряют,
кричат: «Берегись!», мы нагнемся, паруса переносят налево, и шкуна быстро поворачивает.
Мы с любопытством смотрели
на все: я искал глазами Китая, и шкипер искал кого-то с нами вместе. «Берег очень близко, не пора ли поворачивать?» — с живостью кто-то сказал из наших. Шкипер схватился за руль,
крикнул — мы быстро нагнулись, паруса перенесли
на другую сторону, но шкуна не поворачивала; ветер ударил сильно — она все стоит: мы были
на мели. «Отдай шкоты!» —
закричали офицеры нашим матросам. Отдали, и шкуна, располагавшая лечь
на бок, выпрямилась, но с мели уже не сходила.
Всякий раз, при сильном ударе того или другого петуха, раздавались отрывистые восклицания зрителей; но когда побежденный побежал, толпа завыла дико, неистово, продолжительно, так что стало страшно. Все привстали с мест, все
кричали. Какие лица, какие страсти
на них! и все это по поводу петушьей драки! «Нет, этого у нас не увидите», — сказал барон. Действительно, этот момент был самый замечательный для постороннего зрителя.
«Ночью спокоя не дают, ваше высокоблагородие, — сказал матрос, ночевавший
на берегу, — забьются под шалаш и
кричат изо всей мочи».
Я думал, не оборвалась ли снасть или что-нибудь в этом роде, и не трогался с места; но вдруг слышу, многие голоса
кричат на юте: «Ташши, ташши!», а другие: «Нет, стой! не ташши, оборвется!»
«Вот так, вот так! —
кричали одобрительно голоса наверху, — под крылья-то подцепи ей!» (Под крыльями матросы разумели плавательные ласты, которые формой и величиной в самом деле походят
на крылья.)
Но ничто не спасло ее, час ее пробил. «Прочь, прочь!» —
кричали на юте, втаскивая туда акулу. Раздался тревожный топот людей, потом паденье тяжелого тела и вслед за тем удары в палубу.
«Сохрани вас Боже! —
закричал один бывалый человек, — жизнь проклянете! Я десять раз ездил по этой дороге и знаю этот путь как свои пять пальцев. И полверсты не проедете, бросите. Вообразите, грязь, брод; передняя лошадь ушла по пояс в воду, а задняя еще не сошла с пригорка, или наоборот. Не то так передняя вскакивает
на мост, а задняя задерживает: вы-то в каком положении в это время? Между тем придется ехать по ущельям, по лесу, по тропинкам, где качка не пройдет. Мученье!»
Я узнал, что жизнь их не неподвижная, не сонная, что она нисколько не похожа
на обыкновенную провинциальную жизнь; что в сумме здешней деятельности таится масса подвигов, о которых громко
кричали и печатали бы в других местах, а у нас, из скромности, молчат.
Тимофей советовал бить передовых лошадей (мы ехали гусем), я посоветовал запрячь тройку рядом и ушел опять
на холм петь, наконец ямщик нарубил кольев, и мы стали поднимать повозку сзади, а он
кричал на лошадей: «Эй, ну, дружки, чтоб вас задавило, проклятые!» Но дружки ни с места.
Я был внизу в каюте и располагался там с своими вещами, как вдруг бывший наверху командир ее, покойный В. А. Римский-Корсаков,
крикнул мне сверху: «Адмирал едет к нам: не за вами ли?» Я
на минуту остолбенел, потом побежал наверх, думая, что Корсаков шутит, пугает нарочно.