Неточные совпадения
«Нет, не в Париж хочу, — помните, твердил я вам, — не в Лондон, даже не в Италию,
как звучно бы о ней
ни пели [А. Н. Майков — примеч.
Наконец 7 октября фрегат «Паллада» снялся с якоря. С этим началась для меня жизнь, в которой каждое движение, каждый шаг, каждое впечатление были не похожи
ни на
какие прежние.
Такой ловкости и цепкости,
какою обладает матрос вообще, а Фаддеев в особенности, встретишь разве в кошке. Через полчаса все было на своем месте, между прочим и книги, которые он расположил на комоде в углу полукружием и перевязал, на случай качки, веревками так, что нельзя было вынуть
ни одной без его же чудовищной силы и ловкости, и я до Англии пользовался книгами из чужих библиотек.
Теперь еще у меня пока нет
ни ключа,
ни догадок,
ни даже воображения: все это подавлено рядом опытов, более или менее трудных, новых, иногда не совсем занимательных, вероятно, потому, что для многих из них нужен запас свежести взгляда и большей впечатлительности: в известные лета жизнь начинает отказывать человеку во многих приманках, на том основании, на
каком скупая мать отказывает в деньгах выделенному сыну.
Дружба,
как бы она
ни была сильна, едва ли удержит кого-нибудь от путешествия. Только любовникам позволительно плакать и рваться от тоски, прощаясь, потому что там другие двигатели: кровь и нервы; оттого и боль в разлуке. Дружба вьет гнездо не в нервах, не в крови, а в голове, в сознании.
Не лучше ли, когда порядочные люди называют друг друга просто Семеном Семеновичем или Васильем Васильевичем, не одолжив друг друга
ни разу, разве ненарочно, случайно, не ожидая ничего один от другого, живут десятки лет, не неся тяжеcти уз, которые несет одолженный перед одолжившим, и, наслаждаясь друг другом, если можно, бессознательно, если нельзя, то
как можно менее заметно,
как наслаждаются прекрасным небом, чудесным климатом в такой стране, где дает это природа без всякой платы, где этого нельзя
ни дать нарочно,
ни отнять?
Как я обрадовался вашим письмам — и обрадовался бескорыстно! в них нет
ни одной новости, и не могло быть: в какие-нибудь два месяца не могло ничего случиться; даже никто из знакомых не успел выехать из города или приехать туда.
Воля ваша,
как кто
ни расположен только забавляться, а, бродя в чужом городе и народе, не сможет отделаться от этих вопросов и закрыть глаза на то, чего не видал у себя.
«Зачем салфетка? — говорят англичане, — руки вытирать? да они не должны быть выпачканы», так же
как и рот, особенно у англичан, которые не носят
ни усов,
ни бород.
О
какой глупости
ни объявите,
какую цену
ни запросите, посетители явятся, и, по обыкновению, толпой.
Он внес на чужие берега свой костромской элемент и не разбавил его
ни каплей чужого. На всякий обычай, непохожий на свой, на учреждение он смотрел
как на ошибку, с большим недоброжелательством и даже с презрением.
Мы так глубоко вросли корнями у себя дома, что, куда и
как надолго бы я
ни заехал, я всюду унесу почву родной Обломовки на ногах, и никакие океаны не смоют ее!
Доска ли нейдет — мигом унесет ее, отпилит лишнее, и уж там,
как она
ни упрямься, а он втиснет ее в свое место.
Сядешь на эту софу, и
какая бы качка
ни была — килевая ли, то есть продольная, или боковая, поперечная, — упасть было некуда.
Какие бы, однако,
ни были взяты предосторожности против падения разных вещей, но почти при всяком толчке что-нибудь да найдет случай вырваться: или книга свалится с полки, или куча бумаг, карта поползет по столу и тут же захватит по дороге чернильницу или подсвечник.
Что там наверху?» — «Господи!
как тепло, хорошо ходить-то по палубе: мы все сапоги сняли», — отвечал он с своим равнодушием, не спрашивая
ни себя,
ни меня и никого другого об этом внезапном тепле в январе, не делая никаких сближений, не задавая себе задач…
Он представил нас ей, но, к сожалению, она не говорила
ни на
каком другом языке, кроме португальского, и потому мы только поглядели на нее, а она на нас.
Кажется,
ни за что не умрешь в этом целебном, полном неги воздухе, в теплой атмосфере, то есть не умрешь от болезни, а от старости разве, и то когда заживешь чужой век. Однако здесь оканчивает жизнь дочь бразильской императрицы, сестра царствующего императора. Но она прибегла к целительности здешнего воздуха уже в последней крайности,
как прибегают к первому знаменитому врачу — поздно: с часу на час ожидают ее кончины.
Но пора кончить это письмо…
Как? что?.. А что ж о Мадере: об управлении города, о местных властях, о числе жителей, о количестве выделываемого вина, о торговле: цифры, факты — где же все? Вправе ли вы требовать этого от меня? Ведь вы просили писать вам о том, что я сам увижу, а не то, что написано в ведомостях, таблицах, календарях. Здесь все, что я видел в течение 10-ти или 12-ти часов пребывания на Мадере. Жителей всех я не видел, властей тоже и даже не успел хорошенько посетить
ни одного виноградника.
Вскоре мы поехали на берег: нас не встретили
ни ароматы,
ни музыка,
как на Мадере.
Море колыхается целой массой,
как густой расплавленный металл;
ни малейшей чешуи, даже никакого всплеска.
А есть ли там дрожжи?» Ну можно ли усерднее заботиться об исполнении своей обязанности,
как бы она священна
ни была,
как, например, обязанность о продовольствии товарищей?
Смотрите вы на все эти чудеса, миры и огни, и, ослепленные, уничтоженные величием, но богатые и счастливые небывалыми грезами, стоите,
как статуя, и шепчете задумчиво: «Нет, этого не сказали мне
ни карты,
ни англичане,
ни американцы,
ни мои учители; говорило, но бледно и смутно, только одно чуткое поэтическое чувство; оно таинственно манило меня еще ребенком сюда и шептало...
Промелькнет воробей — гораздо наряднее нашего, франт, а сейчас видно, что воробей,
как он
ни франти.
Некоторые женщины из коричневых племен поразительно сходны с нашими загорелыми деревенскими старухами; зато черные
ни на что не похожи: у всех толстые губы, выдавшиеся челюсти и подбородок, глаза
как смоль, с желтым белком, и ряд белейших зубов.
Экипажи
как будто сейчас из мастерской:
ни одного нет даже старого фасона, все выкрашены и содержатся чрезвычайно чисто.
Как кокетливо
ни одевалась она, но впалые и тусклые глаза, бледные губы могли внушить только разве сострадание к ее болезненному состоянию.
Доктор говорил по-французски прекрасно,
как не говорит
ни один англичанин, хоть он живи сто лет во Франции.
Доктор расспрашивал о службе нашей, о чинах, всего больше о жалованье, и вдруг,
ни с того
ни с сего, быстро спросил: «А на
каком положении живут у вас жиды?» Все сомнения исчезли.
А между тем,
каких усилий стоит каждый сделанный шаг вперед! Черные племена до сих пор не поддаются
ни силе проповеди,
ни удобствам европейской жизни,
ни очевидной пользе ремесел, наконец,
ни искушениям золота — словом, не признают выгод и необходимости порядка и благоустроенности.
Горы не смотрели так угрюмо и неприязненно,
как накануне; они старались выказать, что было у них получше, хотя хорошего, правду сказать, было мало,
как солнце
ни золотило их своими лучами.
Между тем птицы поминутно встречались, и мы удивлялись,
как это они не видали
ни одной.
Возьмет книгу, все равно
какую, и оставит ее без сожаления; ляжет и уснет где
ни попало и когда угодно; ест все без разбора, особенно фрукты.
Ни тех,
ни других она терпеть не могла,
как сказали нам хозяева.
Проезжая эти пространства, где на далекое друг от друга расстояние разбросаны фермы, невольно подумаешь, что пора бы уже этим фермам и полям сблизиться так, чтобы они касались друг друга,
как в самой Англии, чтоб соседние нивы разделялись только канавой, а не степями, чтоб
ни один клочок не пропал даром…
По-французски он не знал
ни слова. Пришел зять его, молодой доктор, очень любезный и разговорчивый. Он говорил по-английски и по-немецки; ему отвечали и на том и на другом языке. Он изъявил,
как и все почти встречавшиеся с нами иностранцы, удивление, что русские говорят на всех языках. Эту песню мы слышали везде. «Вы не русский, — сказали мы ему, — однако ж вот говорите же по-немецки, по-английски и по-голландски, да еще, вероятно, на каком-нибудь из здешних местных наречий».
Он, казалось, избегал путешественников и
ни во что не вмешивался,
как человек, не привыкший содержать трактир.
Но стекло
ни завтра,
ни послезавтра,
ни во вторичный мой приезд в Капштат вставлено не было, да и теперь, я уверен, так же точно,
как и прежде, в него дует ветер и хлещет дождь, а в хорошую погоду летают комары.
Дальнейшее тридцатиоднодневное плавание по Индийскому океану было довольно однообразно. Начало мая не лучше,
как у нас: небо постоянно облачно; редко проглядывало солнце.
Ни тепло,
ни холодно. Некоторые, однако ж, оделись в суконные платья — и умно сделали. Я упрямился, ходил в летнем, зато у меня не раз схватывало зубы и висок. Ожидали зюйд-вестовых ветров и громадного волнения, которому было где разгуляться в огромном бассейне, чистом от самого полюса; но ветры стояли нордовые и все-таки благоприятные.
Жар несносный; движения никакого,
ни в воздухе,
ни на море. Море —
как зеркало,
как ртуть:
ни малейшей ряби. Вид пролива и обоих берегов поразителен под лучами утреннего солнца.
Какие мягкие, нежащие глаз цвета небес и воды!
Как ослепительно ярко блещет солнце и разнообразно играет лучами в воде! В ином месте пучина кипит золотом, там
как будто горит масса раскаленных угольев: нельзя смотреть; а подальше, кругом до горизонта, распростерлась лазурная гладь. Глаз глубоко проникает в прозрачные воды.
На другой день утром мы ушли, не видав
ни одного европейца, которых всего трое в Анжере. Мы плыли дальше по проливу между влажными, цветущими берегами Явы и Суматры. Местами, на гладком зеркале пролива, лежали,
как корзинки с зеленью, маленькие островки, означенные только на морских картах под именем Двух братьев, Трех сестер. Кое-где были отдельно брошенные каменья, без имени, и те обросли густою зеленью.
Это британский тип красоты, нежной, чистой и умной, если можно так выразиться: тут не было никаких роз,
ни лилий,
ни бровей дугой; все дело было в чистоте и гармонии линий и оттенков,
как в отлично составленном букете.
Или не безумие ли обедать на таком сервизе,
какого нет
ни у кого, хоть бы пришлось отдать за него половину имения?
Представьте, что из шестидесяти тысяч жителей женщин только около семисот. Европеянок, жен, дочерей консулов и других живущих по торговле лиц немного, и те,
как цветы севера, прячутся в тень, а китаянок и индианок еще меньше. Мы видели в предместьях несколько китайских противных старух; молодых почти
ни одной; но зато видели несколько молодых и довольно красивых индианок. Огромные золотые серьги, кольца, серебряные браслеты на руках и ногах бросались в глаза.
Что это такое?
как я
ни был приготовлен найти что-нибудь оригинальное,
как много
ни слышал о том, что Вампоа богат, что он живет хорошо, но то, что мы увидели, далеко превзошло ожидание. Он тотчас повел нас показать сад, которым окружена дача. Про китайские сады говорят много хорошего и дурного.
Тут не добудешь дров и не насытишь грубого голода, не выстроишь
ни дома,
ни корабля: наслаждаешься этими тонкими изделиями природы,
как произведениями искусств.
Все комнаты оживлены чьим-то таинственным присутствием: много цветов, китайская библиотека, вазы, ларчики. Мы приездом своим
как будто спугнули кого-то. Но в доме не слыхать
ни шороха,
ни шелеста. А вон два-три туалета: нет сомнения, у Вампоа есть жена, может быть, две-три. Где ж они?
С первого раза,
как станешь на гонконгский рейд, подумаешь, что приехал в путное место: куда
ни оглянешься, все высокие зеленые холмы, без деревьев правда, но приморские места, чуть подальше от экватора и тропиков, почти все лишены растительности.
Все это сделано. Город Виктория состоит из одной, правда, улицы, но на ней почти нет
ни одного дома; я ошибкой сказал выше домы: это все дворцы, которые основаниями своими купаются в заливе. На море обращены балконы этих дворцов, осененные теми тощими бананами и пальмами, которые видны с рейда и которые придают такой же эффект пейзажу,
как принужденная улыбка грустному лицу.
К нам не выехало
ни одной лодки,
как это всегда бывает в жилых местах; на берегу не видно было
ни одного человека; только около самого берега,
как будто в белых бурунах, мелькнули два огня и исчезли.