Неточные совпадения
Я после каждой прогулки возвращаюсь домой с набитыми всякой всячиной карманами,
и потом, выкладывая каждую вещь на стол, принужден сознаваться, что вот это
вовсе не нужно, это у меня есть
и т. д.
Так называемого простого или, еще хуже, «черного» народа не видать, потому что он здесь — не черный: мужик в плисовой куртке
и панталонах, в белой рубашке
вовсе не покажется мужиком.
И вот к концу года выходит
вовсе не тот счет в деньгах, какой он прикинул в уме, ходя по полям, когда хлеб был еще на корню…
Португальцы поставили носилки на траву. «Bella vischta, signor!» — сказали они. В самом деле, прекрасный вид! Описывать его смешно. Уж лучше снять фотографию: та, по крайней мере, передаст все подробности. Мы были на одном из уступов горы, на половине ее высоты…
и того нет: под ногами нашими целое море зелени, внизу город, точно игрушка; там чуть-чуть видно, как ползают люди
и животные, а дальше
вовсе не игрушка — океан; на рейде опять игрушки — корабли, в том числе
и наш.
Из плодов видели фиги, кокосы, много апельсинных деревьев, но без апельсинов, цветов
вовсе почти не видать; мало
и насекомых, все по случаю зимы.
Он был чрезвычайно воздержан в пище, вина не пил
вовсе и не мог нахвалиться нами, что мы почти тоже ничего не пили.
О деревнях я не говорю: их
вовсе нет, все местечки
и города; в немногих из них есть предместья, состоящие из бедных, низеньких мазанок, где живут нанимающиеся в городах чернорабочие.
Мы все поднимались, но это заметно было для глаз
и почти
вовсе незаметно для лошадей — так дорога идет раскидисто
и отлого; лошади не переставали бежать легкой рысью.
Одни утверждают, что у китайцев
вовсе нет чистого вкуса, что они насилуют природу, устраивая у себя в садах миньятюрные горы, озера, скалы, что давно признано смешным
и уродливым; а один из наших спутников, проживший десять лет в Пекине, сказывал, что китайцы, напротив, вернее всех понимают искусство садоводства, что они прорывают скалы, дают по произволу течение ручьям
и устраивают все то, о чем сказано, но не в таких жалких, а, напротив, грандиозных размерах
и что пекинские богдыханские сады представляют неподражаемый образец в этом роде.
Но не все имеют право носить по две сабли за поясом: эта честь предоставлена только высшему классу
и офицерам; солдаты носят по одной, а простой класс
вовсе не носит; да он же ходит голый, так ему не за что было бы
и прицепить ее, разве зимой.
Например, не могли
вовсе сидеть в каюте, беспрестанно отирали пот с головы
и лица, отдувались
и обмахивались веерами.
Вон деревни жмутся в теснинах, кое-где разбросаны хижины. А это что: какие-то занавески с нарисованными на них, белой
и черной краской, кругами? гербы Физенского
и Сатсумского удельных князей, сказали нам гости. Дунул ветерок, занавески заколебались
и обнаружили пушки: в одном месте три, с развалившимися станками, в другом одна
вовсе без станка — как страшно! Наши артиллеристы подозревают, что на этих батареях есть
и деревянные пушки.
Льода
и Садагора стояли согнувшись, так что лиц их
вовсе было не видать
и только шпаги торчали вверх.
Пока читали бумаги, я всматривался в лица губернатора
и его придворных, занимаясь сортировкою физиономий на смышленые, живые,
вовсе глупые или только затупелые от недостатка умственного движения.
«Точно так-с, — отвечал он с той улыбкой человека навеселе, в которой умещаются
и обида
и удовольствие, — писать
вовсе не могу», — прибавил он, с влажными глазами
и с той же улыбкой,
и старался водить рукой по воздуху, будто пишет.
Наконец показалась полоса с левой стороны, а с правой вода —
и только: правого берега не видать
вовсе.
Доктора
и жрецы не носят
вовсе волос.
Им нужно было не давать повадки иностранцам съезжать на берег: если б они дали место нам, надо было бы давать
и другим, а они надеялись или
вовсе уклониться от этой необходимости, или, по возможности, ограничить ее, наконец, хоть отдалить, сколько можно, это событие.
Тунгусы — охотники, оленные промышленники
и ямщики. Они возят зимой на оленях, но, говорят, эта езда
вовсе не так приятна, как на Неве, где какой-то выходец из Архангельска катал публику: издали все ведь кажется или хуже, или лучше, но во всяком случае иначе, нежели вблизи. А здесь езда на оленях даже опасна, потому что Мая становится неровно, с полыньями, да, кроме того, олени падают во множестве, не выдерживая гоньбы.
«А там есть какая-нибудь юрта, на том берегу, чтоб можно было переждать?» — спросил я. «Однако нет, — сказал он, — кусты есть… Да почто вам юрта?» — «Куда же чемоданы сложить, пока лошадей приведут?» — «А на берегу: что им доспеется? А не то так в лодке останутся: не азойно будет» (то есть: «Не тяжело»). Я задумался: провести ночь на пустом берегу
вовсе не занимательно; посылать ночью в город за лошадьми взад
и вперед восемь верст — когда будешь под кровлей? Я поверил свои сомнения старику.
Они начали с того, что позвали к себе обедать
и меня
и товарищей,
и хотя извинялись простотой угощения, но угощение было
вовсе не простое для скромного городка.
Есть места
вовсе бесплодные: с них, по распоряжению начальства, поселенцы переселяются на другие участки. Подъезжая к реке Амге (это уже ближе к Якутску), я вдруг как будто перенесся на берега Волги: передо мной раскинулись поля, пестреющие хлебом. «Ужели это пшеница?» — с изумлением спросил я, завидя пушистые, знакомые мне золотистые колосья. «Пшеница
и есть, — сказал мне человек, — а вон
и яровое!»
Так
и мне, не ходившему дотоле никуда в море далее Кронштадта
и Петергофа, приходилось часто впадать в сомнение при этих, по непривычке «страшных», но
вовсе не «опасных», шумах, тресках, беготне, пока я не ознакомился с правилами
и обычаями морского быта.
Другое дело «опасные» минуты: они нечасты,
и даже иногда
вовсе незаметны, пока опасность не превратится в прямую беду.
И мне случалось забывать или, по неведению, прозевать испугаться там, где бы к этому было больше повода, нежели при падении посуды из шкафа, иногда самого шкафа или дивана.
Впрочем, нельзя сказать, чтобы
и сами моряки были
вовсе нечувствительны ко всем случайностям, постигающим плавателей.