Неточные совпадения
Сколько раз во время своей восьмилетней счастливой жизни с женой, глядя на чужих неверных жен
и обманутых мужей, говорил себе Алексей Александрович: «как допустить до этого? как не развязать этого безобразного положения?» Но теперь, когда беда пала на его голову, он не только не думал о том, как развязать это положение, но
вовсе не хотел знать его, не хотел знать именно потому, что оно было слишком ужасно, слишком неестественно.
Левин слушал их
и ясно видел, что ни этих отчисленных сумм, ни труб, ничего этого не было
и что они
вовсе не сердились, а что они были все такие добрые, славные люди,
и так всё это хорошо, мило шло между ними.
Он понимал все роды
и мог вдохновляться
и тем
и другим; но он не мог себе представить того, чтобы можно было
вовсе не знать, какие есть роды живописи,
и вдохновляться непосредственно тем, что есть в душе, не заботясь, будет ли то, что он напишет, принадлежать к какому-нибудь известному роду.
С рукой мертвеца в своей руке он сидел полчаса, час, еще час. Он теперь уже
вовсе не думал о смерти. Он думал о том, что делает Кити, кто живет в соседнем нумере, свой ли дом у доктора. Ему захотелось есть
и спать. Он осторожно выпростал руку
и ощупал ноги. Ноги были холодны, но больной дышал. Левин опять на цыпочках хотел выйти, но больной опять зашевелился
и сказал...
Алексей Александрович, так же как
и Лидия Ивановна
и другие люди, разделявшие их воззрения, был
вовсе лишен глубины воображения, той душевной способности, благодаря которой представления, вызываемые воображением, становятся так действительны, что требуют соответствия с другими представлениями
и с действительностью.
Правда, что легкость
и ошибочность этого представления о своей вере смутно чувствовалась Алексею Александровичу,
и он знал, что когда он,
вовсе не думая о том, что его прощение есть действие высшей силы, отдался этому непосредственному чувству, он испытал больше счастья, чем когда он, как теперь, каждую минуту думал, что в его душе живет Христос
и что, подписывая бумаги, он исполняет Его волю; но для Алексея Александровича было необходимо так думать, ему было так необходимо в его унижении иметь ту, хотя бы
и выдуманную, высоту, с которой он, презираемый всеми, мог бы презирать других, что он держался, как за спасение, за свое мнимое спасение.
— Я
вовсе не убежден. Я, напротив, чувствую, что не имею права отдать, что у меня есть обязанности
и к земле
и к семье.
— Ах, нисколько! Это щекотит Алексея
и больше ничего; но он мальчик
и весь у меня в руках; ты понимаешь, я им управляю как хочу. Он всё равно, что твой Гриша… Долли! — вдруг переменила она речь — ты говоришь, что я мрачно смотрю. Ты не можешь понимать. Это слишком ужасно. Я стараюсь
вовсе не смотреть.
Он неуважительно отнесся к женскому образованию вообще
и сказал, что Ганна, покровительствуемая Анной Англичанка,
вовсе не нуждалась в знании физики.
Но прошла неделя, другая, третья,
и в обществе не было заметно никакого впечатления; друзья его, специалисты
и ученые, иногда, очевидно из учтивости, заговаривали о ней. Остальные же его знакомые, не интересуясь книгой ученого содержания,
вовсе не говорили с ним о ней.
И в обществе, в особенности теперь занятом другим, было совершенное равнодушие. В литературе тоже в продолжение месяца не было ни слова о книге.
В большом зале генерал-губернаторского дома собралось все чиновное сословие города, начиная от губернатора до титулярного советника: правители канцелярий и дел, советники, асессоры, Кислоедов, Красноносов, Самосвистов, не бравшие, бравшие, кривившие душой, полукривившие
и вовсе не кривившие, — все ожидало с некоторым не совсем спокойным ожиданием генеральского выхода.
— Ой, простите, глупо я пошутил, уподобив вас гривеннику! Вы, Клим Иваныч, поверьте слову: я цену вам как раз весьма чувствую! Душевнейше рад встретить в лице вашем не пустозвона и празднослова, не злыдня, подобного, скажем, зятьку моему, а человека сосредоточенного ума, философически обдумывающего видимое и творимое. Эдакие люди — редки, как, примерно… двуглавые рыбы, каких
и вовсе нет. Мне знакомство с вами — удача, праздник…