Неточные совпадения
Часто
с Райским
уходили они в эту жизнь. Райский как дилетант — для удовлетворения мгновенной вспышки воображения, Козлов — всем существом своим; и Райский видел в нем в эти минуты то же лицо, как у Васюкова за скрипкой, и слышал живой, вдохновенный рассказ о древнем быте или, напротив, сам увлекал его своей фантазией — и они полюбили
друг в
друге этот живой нерв, которым каждый был по-своему связан
с знанием.
Но Райский раза три повел его туда. Леонтий не обращал внимания на Ульяну Андреевну и жадно ел, чавкая вслух и думая о
другом, и потом робко
уходил домой, не говоря ни
с кем, кроме соседа, то есть Райского.
Он смущался,
уходил и сам не знал, что
с ним делается. Перед выходом у всех оказалось что-нибудь: у кого колечко, у кого вышитый кисет, не говоря о тех знаках нежности, которые не оставляют следа по себе. Иные удивлялись, кто почувствительнее, ударились в слезы, а большая часть посмеялись над собой и
друг над
другом.
Он,
с жадностью, одной дрожащей рукой, осторожно и плотно прижал ее к нижней губе, а
другую руку держал в виде подноса под рюмкой, чтоб не пролить ни капли, и залпом опрокинул рюмку в рот, потом отер губы и потянулся к ручке Марфеньки, но она
ушла и села в свой угол.
Райский постучал опять, собаки залаяли, вышла девочка, поглядела на него, разиня рот, и тоже
ушла. Райский обошел
с переулка и услыхал за забором голоса в садике Козлова: один говорил по-французски,
с парижским акцентом,
другой голос был женский. Слышен был смех, и даже будто раздался поцелуй…
Вскоре бабушка
с Марфенькой и подоспевшим Викентьевым уехали смотреть луга, и весь дом утонул в послеобеденном сне. Кто
ушел на сеновал, кто растянулся в сенях, в сарае;
другие, пользуясь отсутствием хозяйки,
ушли в слободу, и в доме воцарилась мертвая тишина. Двери и окна отворены настежь, в саду не шелохнется лист.
Все встали, окружили ее, и разговор принял
другое направление. Райскому надоела вся эта сцена и эти люди, он собирался уже
уйти, но
с приходом Веры у него заговорила такая сильная «дружба», что он остался, как пригвожденный к стулу.
Он
ушел, а Татьяна Марковна все еще стояла в своей позе,
с глазами, сверкающими гневом, передергивая на себе, от волнения, шаль. Райский очнулся от изумления и робко подошел к ней, как будто не узнавая ее, видя в ней не бабушку, а
другую, незнакомую ему до тех пор женщину.
И все раздумывал он: от кого
другое письмо? Он задумчиво ходил целый день, машинально обедал, не говорил
с бабушкой и Марфенькой,
ушел от ее гостей, не сказавши ни слова, велел Егорке вынести чемодан опять на чердак и ничего не делал.
На
другой день опять она
ушла с утра и вернулась вечером. Райский просто не знал, что делать от тоски и неизвестности. Он караулил ее в саду, в поле, ходил по деревне, спрашивал даже у мужиков, не видали ли ее, заглядывал к ним в избы, забыв об уговоре не следить за ней.
— Если хотите, расстанемтесь, вот теперь же… — уныло говорил он. — Я знаю, что будет со мной: я попрошусь куда-нибудь в
другое место, уеду в Петербург, на край света, если мне скажут это — не Татьяна Марковна, не маменька моя — они, пожалуй, наскажут, но я их не послушаю, — а если скажете вы. Я сейчас же
с этого места
уйду и никогда не ворочусь сюда! Я знаю, что уж любить больше в жизни никогда не буду… ей-богу, не буду… Марфа Васильевна!
Райский пришел домой злой, не ужинал, не пошутил
с Марфенькой, не подразнил бабушку и
ушел к себе. И на
другой день он сошел такой же мрачный и недовольный.
Райский махнул рукой,
ушел к себе в комнату и стал дочитывать письмо Аянова и
другие, полученные им письма из Петербурга, вместе
с журналами и газетами.
Райский на
другой день
с любопытством ждал пробуждения Веры. Он забыл о своей собственной страсти, воображение робко молчало и
ушло все в наблюдение за этой ползущей в его глазах, как «удав», по его выражению, чужой страстью, выглянувшей из Веры,
с своими острыми зубами.
Она
ушла, очень озабоченная, и
с другого дня послушно начала исполнять новое обещание, со вздохом отворачивая нос от кипящего кофейника, который носила по утрам барыне.
Татьяна Марковна будто
с укором покачала головой, но Марфенька видела, что это притворно, что она думает о
другом или
уйдет и сядет подле Веры.
Неточные совпадения
Городничий (делая Бобчинскому укорительный знак, Хлестакову).Это-с ничего. Прошу покорнейше, пожалуйте! А слуге вашему я скажу, чтобы перенес чемодан. (Осипу.)Любезнейший, ты перенеси все ко мне, к городничему, — тебе всякий покажет. Прошу покорнейше! (Пропускает вперед Хлестакова и следует за ним, но, оборотившись, говорит
с укоризной Бобчинскому.)Уж и вы! не нашли
другого места упасть! И растянулся, как черт знает что такое. (
Уходит; за ним Бобчинский.)
Беднее захудалого // Последнего крестьянина // Жил Трифон. Две каморочки: // Одна
с дымящей печкою, //
Другая в сажень — летняя, // И вся тут недолга; // Коровы нет, лошадки нет, // Была собака Зудушка, // Был кот — и те
ушли.
Все эти следы его жизни как будто охватили его и говорили ему: «нет, ты не
уйдешь от нас и не будешь
другим, а будешь такой же, каков был:
с сомнениями, вечным недовольством собой, напрасными попытками исправления и падениями и вечным ожиданием счастья, которое не далось и невозможно тебе».
На дороге ли ты отдал душу Богу, или
уходили тебя твои же приятели за какую-нибудь толстую и краснощекую солдатку, или пригляделись лесному бродяге ременные твои рукавицы и тройка приземистых, но крепких коньков, или, может, и сам, лежа на полатях, думал, думал, да ни
с того ни
с другого заворотил в кабак, а потом прямо в прорубь, и поминай как звали.
Он даже до того был неучтив, что скоро
ушел от них в
другую сторону, желая повысмотреть, куда
ушла губернаторша
с своей дочкой.