Неточные совпадения
Повыситься из статских в действительные статские, а под конец, за долговременную и полезную службу и «неусыпные
труды», как по службе, так и в картах, — в тайные советники, и бросить якорь в порте, в какой-нибудь нетленной комиссии или в комитете,
с сохранением окладов, — а там, волнуйся себе человеческий океан, меняйся век, лети в пучину судьба народов, царств, — все пролетит мимо его, пока апоплексический или другой удар не остановит течение его жизни.
Он решился показать профессору: профессор не заносчив, снисходителен и, вероятно, оценит
труд по достоинству.
С замирающим сердцем принес он картину и оставил в коридоре.
А ведь есть упорство и у него, у Райского! Какие усилия напрягал он, чтоб… сладить
с кузиной, сколько ума, игры воображения,
труда положил он, чтоб пробудить в ней огонь, жизнь, страсть… Вот куда уходят эти силы!
Через неделю после того он шел
с поникшей головой за гробом Наташи, то читая себе проклятия за то, что разлюбил ее скоро, забывал подолгу и почасту, не берег, то утешаясь тем, что он не властен был в своей любви, что сознательно он никогда не огорчил ее, был
с нею нежен, внимателен, что, наконец, не в нем, а в ней недоставало материала, чтоб поддержать неугасимое пламя, что она уснула в своей любви и уже никогда не выходила из тихого сна, не будила и его, что в ней не было признака страсти, этого бича, которым подгоняется жизнь, от которой рождается благотворная сила, производительный
труд…
— Ну, уж выдумают:
труд! —
с досадой отозвалась Ульяна Андреевна. — Состояние есть, собой молодец: только бы жить, а они —
труд! Что это, право, скоро все на Леонтья будут похожи: тот уткнет нос в книги и знать ничего не хочет. Да пусть его! Вы-то зачем туда же!.. Пойдемте в сад… Помните наш сад!..
Утром он чувствовал себя всегда бодрее и мужественнее для всякой борьбы: утро приносит
с собою силу, целый запас надежд, мыслей и намерений на весь день: человек упорнее налегает на
труд, мужественнее несет тяжесть жизни.
Его отвлекали, кроме его
труда, некоторые знакомства в городе, которые он успел сделать. Иногда он обедывал у губернатора, даже был
с Марфенькой, и
с Верой на загородном летнем празднике у откупщика, но, к сожалению Татьяны Марковны, не пленился его дочерью, сухо ответив на ее вопросы о ней, что она «барышня».
Он только хотел уличить ее, что он там караулил и что ее не было, но удержался, зато у него вырвался взгляд изумления и был ею замечен. Но она даже не дала себе
труда объясниться, отчего вышло противоречие и каким путем она воротилась
с берега.
Наконец он уткнулся в плетень, ощупал его рукой, хотел поставить ногу в траву — поскользнулся и провалился в канаву.
С большим
трудом выкарабкался он из нее, перелез через плетень и вышел на дорогу. По этой крутой и опасной горе ездили мало, больше мужики, порожняком, чтобы не делать большого объезда, в телегах, на своих смирных, запаленных, маленьких лошадях в одиночку.
Она готовилась пока разделить
с сестрой ее
труды — лишь только, так или иначе, выйдет из этой тяжкой борьбы
с Марком, которая кончилась наконец недавно, не победой того или другого, а взаимным поражением и разлукой навсегда.
И мужья, преклоняя колена перед этой новой для них красотой, мужественнее несли кару. Обожженные, изможденные
трудом и горем, они хранили величие духа и сияли, среди испытания, нетленной красотой, как великие статуи, пролежавшие тысячелетия в земле, выходили
с язвами времени на теле, но сияющие вечной красотой великого мастера.
Не манил я вас в глубокую бездну учености, ни на грубый, неженский
труд, не входил
с вами в споры о правах, отдавая вам первенство без спора.
Мы тронулись в путь;
с трудом пять худых кляч тащили наши повозки по извилистой дороге на Гуд-гору; мы шли пешком сзади, подкладывая камни под колеса, когда лошади выбивались из сил; казалось, дорога вела на небо, потому что, сколько глаз мог разглядеть, она все поднималась и наконец пропадала в облаке, которое еще с вечера отдыхало на вершине Гуд-горы, как коршун, ожидающий добычу; снег хрустел под ногами нашими; воздух становился так редок, что было больно дышать; кровь поминутно приливала в голову, но со всем тем какое-то отрадное чувство распространилось по всем моим жилам, и мне было как-то весело, что я так высоко над миром: чувство детское, не спорю, но, удаляясь от условий общества и приближаясь к природе, мы невольно становимся детьми; все приобретенное отпадает от души, и она делается вновь такою, какой была некогда и, верно, будет когда-нибудь опять.
Мужчины здесь, как и везде, были двух родов: одни тоненькие, которые всё увивались около дам; некоторые из них были такого рода, что
с трудом можно было отличить их от петербургских, имели так же весьма обдуманно и со вкусом зачесанные бакенбарды или просто благовидные, весьма гладко выбритые овалы лиц, так же небрежно подседали к дамам, так же говорили по-французски и смешили дам так же, как и в Петербурге.
Я знаю: дам хотят заставить // Читать по-русски. Право, страх! // Могу ли их себе представить // С «Благонамеренным» в руках! // Я шлюсь на вас, мои поэты; // Не правда ль: милые предметы, // Которым, за свои грехи, // Писали втайне вы стихи, // Которым сердце посвящали, // Не все ли, русским языком // Владея слабо и
с трудом, // Его так мило искажали, // И в их устах язык чужой // Не обратился ли в родной?
Неточные совпадения
С таких
трудов копейками // Живиться тяжело!
«Давно мы не работали, // Давайте — покосим!» // Семь баб им косы отдали. // Проснулась, разгорелася // Привычка позабытая // К
труду! Как зубы
с голоду, // Работает у каждого // Проворная рука. // Валят траву высокую, // Под песню, незнакомую // Вахлацкой стороне; // Под песню, что навеяна // Метелями и вьюгами // Родимых деревень: // Заплатова, Дырявина, // Разутова, Знобишина, // Горелова, Неелова — // Неурожайка тож…
Правдин. Если вы приказываете. (Читает.) «Любезная племянница! Дела мои принудили меня жить несколько лет в разлуке
с моими ближними; а дальность лишила меня удовольствия иметь о вас известии. Я теперь в Москве, прожив несколько лет в Сибири. Я могу служить примером, что
трудами и честностию состояние свое сделать можно. Сими средствами,
с помощию счастия, нажил я десять тысяч рублей доходу…»
Стародум(читает). «…Я теперь только узнал… ведет в Москву свою команду… Он
с вами должен встретиться… Сердечно буду рад, если он увидится
с вами… Возьмите
труд узнать образ мыслей его». (В сторону.) Конечно. Без того ее не выдам… «Вы найдете… Ваш истинный друг…» Хорошо. Это письмо до тебя принадлежит. Я сказывал тебе, что молодой человек, похвальных свойств, представлен… Слова мои тебя смущают, друг мой сердечный. Я это и давеча приметил и теперь вижу. Доверенность твоя ко мне…
Во всяком случае, в видах предотвращения злонамеренных толкований, издатель считает долгом оговориться, что весь его
труд в настоящем случае заключается только в том, что он исправил тяжелый и устарелый слог «Летописца» и имел надлежащий надзор за орфографией, нимало не касаясь самого содержания летописи.
С первой минуты до последней издателя не покидал грозный образ Михаила Петровича Погодина, и это одно уже может служить ручательством,
с каким почтительным трепетом он относился к своей задаче.