Неточные совпадения
Она была отличнейшая женщина по сердцу, но далее своего уголка ничего знать не хотела, и там в тиши, среди
садов и рощ, среди семейных и хозяйственных хлопот маленького размера, провел
Райский несколько лет, а чуть подрос, опекун поместил его в гимназию, где окончательно изгладились из памяти мальчика все родовые предания фамилии о прежнем богатстве и родстве с другими старыми домами.
Вся Малиновка, слобода и дом
Райских, и город были поражены ужасом. В народе, как всегда в таких случаях, возникли слухи, что самоубийца, весь в белом, блуждает по лесу, взбирается иногда на обрыв, смотрит на жилые места и исчезает. От суеверного страха ту часть
сада, которая шла с обрыва по горе и отделялась плетнем от ельника и кустов шиповника, забросили.
Плетень, отделявший
сад Райских от леса, давно упал и исчез. Деревья из
сада смешались с ельником и кустами шиповника и жимолости, переплелись между собою и образовали глухое, дикое место, в котором пряталась заброшенная, полуразвалившаяся беседка.
Отец
Райского велел даже в верхнем
саду выкопать ров, который и составлял границу
сада, недалеко от того места, где начинался обрыв.
Бабушка с княгиней пила кофе,
Райский смотрел на комнаты, на портреты, на мебель и на весело глядевшую в комнаты из
сада зелень; видел расчищенную дорожку, везде чистоту, чопорность, порядок: слушал, как во всех комнатах попеременно пробили с полдюжины столовых, стенных, бронзовых и малахитовых часов; рассматривал портрет косого князя, в красной ленте, самой княгини, с белой розой в волосах, с румянцем, живыми глазами, и сравнивал с оригиналом.
В университете
Райский делит время, по утрам, между лекциями и Кремлевским
садом, в воскресенье ходит в Никитский монастырь к обедне, заглядывает на развод и посещает кондитеров Пеэра и Педотти. По вечерам сидит в «своем кружке», то есть избранных товарищей, горячих голов, великодушных сердец.
И все успел зорким взглядом окинуть
Райский, пробираясь пешком подле экипажа, мимо решетчатого забора, отделяющего дом, двор, цветник и
сад от проезжей дороги.
Райский взял фуражку и собрался идти в
сад. Марфенька вызвалась показать ему все хозяйство: и свой садик, и большой
сад, и огород, цветник, беседки.
Райский провел уже несколько таких дней и ночей, и еще больше предстояло ему провести их под этой кровлей, между огородом, цветником, старым, запущенным
садом и рощей, между новым, полным жизни, уютным домиком и старым, полинявшим, частию с обвалившейся штукатуркой домом, в полях, на берегах, над Волгой, между бабушкой и двумя девочками, между Леонтьем и Титом Никонычем.
Райский подошел сначала к одному, потом к другому окну. Из окон открывались виды на поля, деревню с одной стороны, на
сад, обрыв и новый дом с другой.
«Не любит прямой дороги!..» — думал
Райский, глядя, как Марк прокрадывался через цветник, через
сад и скрылся в чаще деревьев, у самого обрыва.
Райский походил по
саду. Там уже началась жизнь; птицы пели дружно, суетились во все стороны, отыскивая завтрак; пчелы, шмели жужжали около цветов.
С тех пор как у
Райского явилась новая задача — Вера, он реже и холоднее спорил с бабушкой и почти не занимался Марфенькой, особенно после вечера в
саду, когда она не подала никаких надежд на превращение из наивного, подчас ограниченного, ребенка в женщину.
На другой день опять она ушла с утра и вернулась вечером.
Райский просто не знал, что делать от тоски и неизвестности. Он караулил ее в
саду, в поле, ходил по деревне, спрашивал даже у мужиков, не видали ли ее, заглядывал к ним в избы, забыв об уговоре не следить за ней.
Райский и Вера бросились к ней и посадили ее на диван. Принесли воды, веер, одеколону — и Вера помогала ей оправиться. Крицкая вышла в
сад, а
Райский остался с Верой. Он быстро и злобно взглянул на нее.
Райский схватил фуражку, зонтик и пошел проворно в
сад, с тем, чтобы поближе наблюдать картину, поместиться самому в нее, списать детали и наблюдать свои ощущения.
Она была тоже в каком-то ненарушимо-тихом торжественном покое счастья или удовлетворения, молча чем-то наслаждалась, была добра, ласкова с бабушкой и Марфенькой и только в некоторые дни приходила в беспокойство, уходила к себе, или в
сад, или с обрыва в рощу, и тогда лишь нахмуривалась, когда
Райский или Марфенька тревожили ее уединение в старом доме или напрашивались ей в товарищи в прогулке.
Викентьев вызвал Марфеньку в
сад,
Райский ушел к себе, а бабушка долго молчала, сидела на своем канапе, погруженная в задумчивость.
Марк, по-своему, опять ночью, пробрался к нему через
сад, чтоб узнать, чем кончилось дело. Он и не думал благодарить за эту услугу
Райского, а только сказал, что так и следовало сделать и что он ему,
Райскому, уже тем одним много сделал чести, что ожидал от него такого простого поступка, потому что поступить иначе значило бы быть «доносчиком и шпионом».
Весь день все просидели, как мокрые куры, рано разошлись и легли спать. В десять часов вечера все умолкло в доме. Между тем дождь перестал,
Райский надел пальто, пошел пройтись около дома. Ворота были заперты, на улице стояла непроходимая грязь, и
Райский пошел в
сад.
Было тихо, кусты и деревья едва шевелились, с них капал дождь.
Райский обошел раза три
сад и прошел через огород, чтоб посмотреть, что делается в поле и на Волге.
Райский сунул письмо в ящик, а сам, взяв фуражку, пошел в
сад, внутренне сознаваясь, что он идет взглянуть на места, где вчера ходила, сидела, скользила, может быть, как змея, с обрыва вниз, сверкая красотой, как ночь, — Вера, все она, его мучительница и идол, которому он еще лихорадочно дочитывал про себя — и молитвы, как идеалу, и шептал проклятия, как живой красавице, кидая мысленно в нее каменья.
Проходя мимо часовни, она на минуту остановилась перед ней. Там было темно. Она, с медленным, затаенным вздохом, пошла дальше, к
саду, и шла все тише и тише. Дойдя до старого дома, она остановилась и знаком головы подозвала к себе
Райского.
Райский по утрам опять начал вносить заметки в программу своего романа, потом шел навещать Козлова, заходил на минуту к губернатору и еще к двум, трем лицам в городе, с которыми успел покороче познакомиться. А вечер проводил в
саду, стараясь не терять из вида Веры, по ее просьбе, и прислушиваясь к каждому звуку в роще.
Утром рано
Райский, не ложившийся спать, да Яков с Василисой видели, как Татьяна Марковна, в чем была накануне и с открытой головой, с наброшенной на плечи турецкой шалью, пошла из дому, ногой отворяя двери, прошла все комнаты, коридор, спустилась в
сад и шла, как будто бронзовый монумент встал с пьедестала и двинулся, ни на кого и ни на что не глядя.
Вера была не в лучшем положении.
Райский поспешил передать ей разговор с бабушкой, — и когда, на другой день, она, бледная, измученная, утром рано послала за ним и спросила: «Что бабушка?» — он, вместо ответа, указал ей на Татьяну Марковну, как она шла по
саду и по аллеям в поле.