Неточные совпадения
— Скажи Николаю Васильевичу, что мы садимся обедать, — с холодным достоинством
обратилась старуха
к человеку. — Да кушать давать! Ты что, Борис, опоздал сегодня: четверть шестого! — упрекнула она Райского. Он был двоюродным племянником старух и троюродным братом Софьи. Дом его, тоже старый и когда-то богатый, был связан родством с домом Пахотиных. Но познакомился он с своей родней не больше года тому назад.
— Ах, ma soeur! [сестрица (фр.).] два слова, —
обратился он
к старшей сестре и, нагнувшись, тихо, с умоляющим видом, что-то говорил ей.
Вот послушайте, —
обратилась она
к папа, — что говорит ваша дочь… как вам нравится это признание!..» Он, бедный, был смущен и жалок больше меня и смотрел вниз; я знала, что он один не сердится, а мне хотелось бы умереть в эту минуту со стыда…
— Ты ехал
к себе, в бабушкино гнездо, и не постыдился есть всякую дрянь. С утра пряники! Вот бы Марфеньку туда: и до свадьбы и до пряников охотница. Да войди сюда, не дичись! — сказала она,
обращаясь к двери. — Стыдится, что ты застал ее в утреннем неглиже. Выйди, это не чужой — брат.
— Та совсем дикарка — странная такая у меня. Бог знает в кого уродилась! — серьезно заметила Татьяна Марковна и вздохнула. — Не надоедай же пустяками брату, —
обратилась она
к Марфеньке, — он устал с дороги, а ты глупости ему показываешь. Дай лучше нам поговорить о серьезном, об имении.
— Марфенька! Я тебя просвещу! —
обратился он
к ней. — Видите ли, бабушка: этот домик, со всем, что здесь есть, как будто для Марфеньки выстроен, — сказал Райский, — только детские надо надстроить. Люби, Марфенька, не бойся бабушки. А вы, бабушка, мешаете принять подарок!
— За словом в карман не пойдет! — сказал Козлов. — На каком же условии? Говори! —
обратился он
к Райскому.
— Да, это правда: надо крепкие замки приделать, — заметил Леонтий. — Да и ты хороша: вот, — говорил он,
обращаясь к Райскому, — любит меня, как дай Бог, чтоб всякого так любила жена…
— Ну, мы затеяли с тобой опять старый, бесконечный спор, — сказал Райский, — когда ты оседлаешь своего конька, за тобой не угоняешься: оставим это пока.
Обращусь опять
к своему вопросу: ужели тебе не хочется никуда отсюда, дальше этой жизни и занятий?
— Нет, вам не угодно, чтоб я его принимал, я и отказываю, — сказал Ватутин. — Он однажды пришел ко мне с охоты ночью и попросил кушать: сутки не кушал, — сказал Тит Никоныч,
обращаясь к Райскому, — я накормил его, и мы приятно провели время…
— Какой странный человек! Слышите, Тит Никоныч, что он говорит! —
обратилась бабушка
к Ватутину, отталкивая Райского.
С этим она ушла. Райский
обратился к Марфеньке, взглядом спрашивая, что это такое.
— Что такое? — повторил Райский,
обращаясь к Марфеньке.
— Вот, посмотри, каково ее муж отделал! —
обратилась бабушка
к Райскому. — А за дело, негодяйка, за дело!
— Что вы намерены сегодня делать? Я обедаю у вас: се projet vous sourit-il? [нравится вам этот проект? (фр.)] —
обратилась она
к Райскому.
— В городе все говорят о вас и все в претензии, что вы до сих пор ни у кого не были, ни у губернатора, ни у архиерея, ни у предводителя, —
обратилась Крицкая
к Райскому.
Марк мельком взглянул на Райского и
обратился к Леонтью.
Посидев немного с зажмуренными глазами, он вдруг открыл их и
обратился к Райскому.
— Как же! — вмешался Леонтий, — я тебе говорил: живописец, музыкант… Теперь роман пишет: смотри, брат, как раз тебя туда упечет. Что ты: уж далеко? —
обратился он
к Райскому.
— А что, бабушка, — вдруг
обратился он
к ней, — если б я стал уговаривать вас выйти замуж?
— А ты не шути этим, — остановила ее бабушка, — он, пожалуй, и убежит. И видно, что вы давно не были, —
обратилась она
к Викентьеву, — стали спрашивать позволения отобедать!
Красавица вы, птичка садовая, бабочка цветная! —
обратился он опять
к Марфеньке, — изгоните вы его с ясных глаз долой, злодея безжалостного — ох, ох, Господи, Господи!
— Водки! — передразнил Опенкин, — с месяц ее не видал, забыл, чем пахнет. Ей-богу, матушка! —
обратился он
к бабушке, — вчера у Горошкина насильно заставляли: бросил все, без шапки ушел!
Обращаясь от двора
к дому, Райский в сотый раз усмотрел там, в маленькой горенке, рядом с бабушкиным кабинетом, неизменную картину: молчаливая, вечно шепчущая про себя Василиса, со впалыми глазами, сидела у окна, век свой на одном месте, на одном стуле, с высокой спинкой и кожаным, глубоко продавленным сиденьем, глядя на дрова да на копавшихся в куче сора кур.
— Что же ты, сударь, молчишь? Яков, —
обратилась она
к стоявшему за ее стулом Якову, — купцы завтра хотели побывать: как приедут, проводи их вот
к Борису Павловичу…
— Не мешайте ему, матушка, — сказал Нил Андреич, — на здоровье, народ молодой! Так как же вы понимаете людей, батюшка? —
обратился он
к Райскому, — это любопытно!
— А тебя журил? —
обратился он
к другому.
— Я спрашиваю вас:
к добру или
к худу! А послушаешь: «Все старое нехорошо, и сами старики глупы, пора их долой!» — продолжал Тычков, — дай волю, они бы и того… готовы нас всех заживо похоронить, а сами сели бы на наше место, — вот ведь
к чему все клонится! Как это по-французски есть и поговорка такая, Наталья Ивановна? —
обратился он
к одной барыне.
— Так изволите видеть: лишь замечу в молодом человеке этакую прыть, — продолжал он,
обращаясь к Райскому, — дескать, «я сам умен, никого и знать не хочу» — и пожурю, и пожурю, не прогневайтесь!
— Куда мне! — скромно возразил гость, — я только так, из любопытства… Вот теперь я хотел спросить еще вас… — продолжал он,
обращаясь к Райскому.
— Плутовка! — говорил Нил Андреич, грозя ей пальцем, — что, батюшка, —
обратился он
к священнику, — не жаловалась ли она вам на исповеди на мужа, что он…
Иван Петрович с нетерпением ждал, когда кончит Нил Андреич, и опять
обратился к Райскому,
к которому, как с ножом, приступал с вопросами.
— Скажите на милость, —
обратился опять Иван Петрович
к Райскому, — отчего это всё волнуются народы?
— Что это вы ко мне привязались! — сказала Полина Карповна, — est-il bête, grossier? [он глуп, груб? (фр.)] —
обратилась она
к Райскому.
— Какая жара — on etouffe ici allons au jardin! [здесь душно: пойдемте в сад! (фр.)] Мишель, дайте мантилью!.. —
обратилась она
к кадету.
— То-то отстал! Какой пример для молодых женщин и девиц? А ведь ей давно за сорок! Ходит в розовом, бантики да ленточки… Как не пожурить! Видите ли, —
обратился он
к Райскому, — что я страшен только для порока, а вы боитесь меня! Кто это вам наговорил на меня страхи!
— Так вы с ним по ночам шатаетесь! —
обратился он
к Райскому. — А знаете ли вы, что он подозрительный человек, враг правительства, отверженец церкви и общества?
Дружба ее не дошла еще до того, чтоб она поверила ему если не тайны свои, так хоть
обратилась бы
к его мнению,
к авторитету его опытности в чем-нибудь,
к его дружбе, наконец сказала бы ему, что ее занимает, кто ей нравится, кто нет.
— Я еще зайду
к тебе, Козлов… я на той неделе еду, —
обратился Райский
к Леонтью.
— Это опять не то письмо: то на синей бумаге написано! — резко сказал он,
обращаясь к Вере, — а это на белой…
— Я не спрашиваю вас, веруете ли вы: если вы уж не уверовали в полкового командира в полку, в ректора в университете, а теперь отрицаете губернатора и полицию — такие очевидности, то где вам уверовать в Бога! — сказал Райский. —
Обратимся к предмету вашего посещения: какое вы дело имеете до меня?
— Как угодно! — с торопливой покорностью говорил Иван Иванович и
обращался к лошадям.
— Сейчас, сейчас — вот и прекрасно: все, все — будет! — А где ж Иван Иваныч? — Иван Иваныч! —
обратилась бабушка
к лесничему, — подите сюда, что вы там делаете? — Марфенька, где Марфенька? Что она забилась там
к себе?
Тут был и Викентьев. Ему не сиделось на месте, он вскакивал, подбегал
к Марфеньке, просил дать и ему почитать вслух, а когда ему давали, то он вставлял в роман от себя целые тирады или читал разными голосами. Когда говорила угнетенная героиня, он читал тоненьким, жалобным голосом, а за героя читал своим голосом,
обращаясь к Марфеньке, отчего та поминутно краснела и делала ему сердитое лицо.
— Вы хотите, чтоб я поступил, как послушный благонравный мальчик, то есть съездил бы
к тебе, маменька, и спросил твоего благословения, потом
обратился бы
к вам, Татьяна Марковна, и просил бы быть истолковательницей моих чувств, потом через вас получил бы да и при свидетелях выслушал бы признание невесты, с глупой рожей поцеловал бы у ней руку, и оба, не смея взглянуть друг на друга, играли бы комедию, любя с позволения старших…
— Ну, Вера, скажи свой сон — твоя очередь! —
обратился Райский
к Вере.
—
К вашим услугам, Марфа Васильевна!.. сочту себя счастливым… — приговаривал он. — Какая отменная девица! — вполголоса добавил он,
обращаясь к Райскому, — это распускающаяся, так сказать, роза на стебельке, до коей даже дыхание ветерка не смеет коснуться!
Он забыл свои сомнения, тревоги, синие письма, обрыв, бросился
к столу и написал коротенький нежный ответ, отослал его
к Вере, а сам погрузился в какие-то хаотические ощущения страсти. Веры не было перед глазами; сосредоточенное, напряженное наблюдение за ней раздробилось в мечты или
обращалось к прошлому, уже испытанному. Он от мечтаний бросался
к пытливому исканию «ключей»
к ее тайнам.
— Где monsieur Борис? — спрашивала уже в пятый раз Полина Карповна, и до ужина, и после ужина, у всех. Наконец
обратилась с этим вопросом и
к бабушке.
Райский зашел
к нему и с удивлением услышал эту новость.
Обратился к бабушке, та сказала, что у него в деревне что-то непокойно.