Неточные совпадения
У всякого есть свой задор: у одного задор
обратился на борзых собак; другому кажется, что он сильный любитель музыки и удивительно чувствует все глубокие места в ней; третий мастер лихо пообедать; четвертый сыграть роль хоть одним вершком повыше той, которая ему назначена; пятый, с желанием более ограниченным, спит и грезит о том, как бы пройтиться на гулянье с флигель-адъютантом, напоказ своим приятелям, знакомым и даже незнакомым; шестой уже одарен такою рукою, которая чувствует желание сверхъестественное заломить угол какому-нибудь бубновому тузу или двойке, тогда как рука седьмого так и лезет произвести где-нибудь порядок, подобраться поближе
к личности станционного смотрителя или ямщиков, — словом, у всякого есть свое, но у Манилова ничего не было.
— Фемистоклюс! — сказал Манилов,
обратившись к старшему, который старался освободить свой подбородок, завязанный лакеем в салфетку.
— Умница, душенька! — сказал на это Чичиков. — Скажите, однако ж… — продолжал он,
обратившись тут же с некоторым видом изумления
к Маниловым, — в такие лета и уже такие сведения! Я должен вам сказать, что в этом ребенке будут большие способности.
Хозяйка очень часто
обращалась к Чичикову с словами: «Вы ничего не кушаете, вы очень мало взяли».
— Хорошо, я тебе привезу барабан. Такой славный барабан, этак все будет: туррр… ру… тра-та-та, та-та-та… Прощай, душенька! прощай! — Тут поцеловал он его в голову и
обратился к Манилову и его супруге с небольшим смехом, с каким обыкновенно
обращаются к родителям, давая им знать о невинности желаний их детей.
В один мешочек отбирают всё целковики, в другой полтиннички, в третий четвертачки, хотя с виду и кажется, будто бы в комоде ничего нет, кроме белья, да ночных кофточек, да нитяных моточков, да распоротого салопа, имеющего потом
обратиться в платье, если старое как-нибудь прогорит во время печения праздничных лепешек со всякими пряженцами [Пряженцы — «маленькие пирожки с мясом и луком; подается
к ним суп или бульон».
Но, однако ж,
обратимся к действующим лицам.
— Направо, что ли? — с таким сухим вопросом
обратился Селифан
к сидевшей возле него девчонке, показывая ей кнутом на почерневшую от дождя дорогу между ярко-зелеными, освеженными полями.
— Поросенок есть? — с таким вопросом
обратился Чичиков
к стоявшей бабе.
Каков щенок! — продолжал он,
обращаясь к Чичикову.
— Ты, однако ж, не сделал того, что я тебе говорил, — сказал Ноздрев,
обратившись к Порфирию и рассматривая тщательно брюхо щенка, — и не подумал вычесать его?
— А вот же поймал, нарочно поймал! — отвечал Ноздрев. — Теперь я поведу тебя посмотреть, — продолжал он,
обращаясь к Чичикову, — границу, где оканчивается моя земля.
— А! так ты не можешь, подлец! когда увидел, что не твоя берет, так и не можешь! Бейте его! — кричал он исступленно,
обратившись к Порфирию и Павлушке, а сам схватил в руку черешневый чубук. Чичиков стал бледен как полотно. Он хотел что-то сказать, но чувствовал, что губы его шевелились без звука.
— Щи, моя душа, сегодня очень хороши! — сказал Собакевич, хлебнувши щей и отваливши себе с блюда огромный кусок няни, известного блюда, которое подается
к щам и состоит из бараньего желудка, начиненного гречневой кашей, мозгом и ножками. — Эдакой няни, — продолжал он,
обратившись к Чичикову, — вы не будете есть в городе, там вам черт знает что подадут!
Возьмите барана, — продолжал он,
обращаясь к Чичикову, — это бараний бок с кашей!
Воспользовавшись ее отсутствием, Чичиков
обратился к Собакевичу, который, лежа в креслах, только покряхтывал после такого сытного обеда и издавал ртом какие-то невнятные звуки, крестясь и закрывая поминутно его рукою.
Последние слова он уже сказал,
обратившись к висевшим на стене портретам Багратиона и Колокотрони, [Колокотрони — участник национально-освободительного движения в Греции в 20-х г. XIX в.] как обыкновенно случается с разговаривающими, когда один из них вдруг, неизвестно почему,
обратится не
к тому лицу,
к которому относятся слова, а
к какому-нибудь нечаянно пришедшему третьему, даже вовсе незнакомому, от которого знает, что не услышит ни ответа, ни мнения, ни подтверждения, но на которого, однако ж, так устремит взгляд, как будто призывает его в посредники; и несколько смешавшийся в первую минуту незнакомец не знает, отвечать ли ему на то дело, о котором ничего не слышал, или так постоять, соблюдши надлежащее приличие, и потом уже уйти прочь.
С каждым годом притворялись окна в его доме, наконец остались только два, из которых одно, как уже видел читатель, было заклеено бумагою; с каждым годом уходили из вида более и более главные части хозяйства, и мелкий взгляд его
обращался к бумажкам и перышкам, которые он собирал в своей комнате; неуступчивее становился он
к покупщикам, которые приезжали забирать у него хозяйственные произведения; покупщики торговались, торговались и наконец бросили его вовсе, сказавши, что это бес, а не человек; сено и хлеб гнили, клади и стоги
обращались в чистый навоз, хоть разводи на них капусту, мука в подвалах превратилась в камень, и нужно было ее рубить,
к сукнам, холстам и домашним материям страшно было притронуться: они
обращались в пыль.
Им ни в чем нельзя доверять, — продолжал он,
обратившись к Чичикову, после того как Прошка убрался вместе с своими сапогами.
Однако же он поблагодарил председателя и,
обратившись тут же
к Собакевичу, спросил...
— А, херсонский помещик, херсонский помещик! — кричал он, подходя и заливаясь смехом, от которого дрожали его свежие, румяные, как весенняя роза, щеки. — Что? много наторговал мертвых? Ведь вы не знаете, ваше превосходительство, — горланил он тут же,
обратившись к губернатору, — он торгует мертвыми душами! Ей-богу! Послушай, Чичиков! ведь ты, — я тебе говорю по дружбе, вот мы все здесь твои друзья, вот и его превосходительство здесь, — я бы тебя повесил, ей-богу, повесил!
Поди ты сладь с человеком! не верит в Бога, а верит, что если почешется переносье, то непременно умрет; пропустит мимо создание поэта, ясное как день, все проникнутое согласием и высокою мудростью простоты, а бросится именно на то, где какой-нибудь удалец напутает, наплетет, изломает, выворотит природу, и ему оно понравится, и он станет кричать: «Вот оно, вот настоящее знание тайн сердца!» Всю жизнь не ставит в грош докторов, а кончится тем, что
обратится наконец
к бабе, которая лечит зашептываньями и заплевками, или, еще лучше, выдумает сам какой-нибудь декохт из невесть какой дряни, которая, бог знает почему, вообразится ему именно средством против его болезни.
И в канцелярии не успели оглянуться, как устроилось дело так, что Чичиков переехал
к нему в дом, сделался нужным и необходимым человеком, закупал и муку и сахар, с дочерью
обращался, как с невестой, повытчика звал папенькой и целовал его в руку; все положили в палате, что в конце февраля перед Великим постом будет свадьба.
Он не
обращался наобум ко всякому помещику, но избирал людей более по своему вкусу или таких, с которыми бы можно было с меньшими затруднениями делать подобные сделки, стараясь прежде познакомиться, расположить
к себе, чтобы, если можно, более дружбою, а не покупкою приобрести мужиков.
Нет нужды, что ни лицо, ни весь образ его не метался бы как живой пред глазами; зато по окончании чтения душа не встревожена ничем, и можно
обратиться вновь
к карточному столу, тешащему всю Россию.
И, показав такое отеческое чувство, он оставлял Мокия Кифовича продолжать богатырские свои подвиги, а сам
обращался вновь
к любимому предмету, задав себе вдруг какой-нибудь подобный вопрос: «Ну а если бы слон родился в яйце, ведь скорлупа, чай, сильно бы толста была, пушкой не прошибешь; нужно какое-нибудь новое огнестрельное орудие выдумать».
Тентетникову показалось, что с самого дня приезда их генерал стал
к нему как-то холоднее, почти не замечал его и
обращался как с лицом бессловесным или с чиновником, употребляемым для переписки, самым мелким.
— Прекрасно! В какие же места, — спросил Костанжогло, приветливо
обращаясь к Чичикову, — предполагаете теперь ехать?
— Брат, оставайся этот день, — сказала хозяйка,
обращаясь к Платонову.
Видя, что здесь вещи не приятного препровождения <времени>, он
обратился к другому шкафу.
— А ведь точно, — сказал хозяин,
обратившись к Чичикову, тоже с приятной улыбкой, — что может быть завидней ребяческого возраста: никаких забот, никаких мыслей о будущем…
Старик раскланялся со всеми и
обратился прямо
к Хлобуеву...
В то время, когда Самосвистов подвизался в лице воина, юрисконсульт произвел чудеса на гражданском поприще: губернатору дал знать стороною, что прокурор на него пишет донос; жандармскому чиновнику дал знать, <что> секретно проживающий чиновник пишет на него доносы; секретно проживавшего чиновника уверил, что есть еще секретнейший чиновник, который на него доносит, — и всех привел в такое положение, что
к нему должны были
обратиться за советами.
— Ну, любезные, — сказал Чичиков,
обратившись <
к ним> милостиво, — нужно укладываться да ехать.
Как русский, как связанный с вами единокровным родством, одной и тою же кровью, я теперь
обращаюсь <
к> вам.
Я
обращаюсь к тем из вас, кто имеет понятье какое-нибудь о том, что такое благородство мыслей.