Неточные совпадения
—
Ну, нет, не одно и то
же: какой-то англичанин вывел комбинацию,
что одна и та
же сдача карт может повториться лет в тысячу только… А шансы? А характеры игроков, манера каждого, ошибки!.. Не одно и то
же! А вот с женщиной биться зиму и весну! Сегодня, завтра… вот этого я не понимаю!
—
Ну, играю, и
что же? Ты тоже играешь и обыгрываешь почти всегда, а я всегда проигрываю…
Что же тут дурного?
—
Ну, хозяин, смотри
же, замечай и, чуть
что неисправно, не давай потачки бабушке. Вот садик-то,
что у окошек, я, видишь, недавно разбила, — говорила она, проходя чрез цветник и направляясь к двору. — Верочка с Марфенькой тут у меня всё на глазах играют, роются в песке. На няньку надеяться нельзя: я и вижу из окошка,
что они делают. Вот подрастут, цветов не надо покупать: свои есть.
— Помешательства бывают разные, — заметил Райский, — эти все рехнулись на приличии…
Ну,
что же наутро?
—
Что же: вы бредили страстью для меня —
ну, вот я страстно влюблена, — смеялась она. — Разве мне не все равно — идти туда (она показала на улицу),
что с Ельниным,
что с графом? Ведь там я должна «увидеть счастье, упиться им»!
— Еще бы не помнить! — отвечал за него Леонтий. — Если ее забыл, так кашу не забывают… А Уленька правду говорит: ты очень возмужал, тебя узнать нельзя: с усами, с бородой!
Ну,
что бабушка? Как, я думаю, обрадовалась! Не больше, впрочем, меня. Да радуйся
же, Уля:
что ты уставила на него глаза и ничего не скажешь?
—
Ну, уж выдумают: труд! — с досадой отозвалась Ульяна Андреевна. — Состояние есть, собой молодец: только бы жить, а они — труд!
Что это, право, скоро все на Леонтья будут похожи: тот уткнет нос в книги и знать ничего не хочет. Да пусть его! Вы-то зачем туда
же!.. Пойдемте в сад… Помните наш сад!..
—
Ну, за это я не берусь: довольно с меня и того, если я дам образцы старой жизни из книг, а сам буду жить про себя и для себя. А живу я тихо, скромно, ем, как видишь, лапшу…
Что же делать? — Он задумался.
— Да, да, следовательно, вы делали,
что вам нравилось. А вот, как я вздумал захотеть,
что мне нравится, это расстроило ваши распоряжения, оскорбило ваш деспотизм. Так, бабушка, да?
Ну, поцелуйте
же меня, и дадим друг другу волю…
— Да как
же это, — говорила она, — счеты рвал, на письма не отвечал, имение бросил, а тут вспомнил,
что я люблю иногда рано утром одна напиться кофе: кофейник привез, не забыл,
что чай люблю, и чаю привез, да еще платье! Баловник, мот! Ах, Борюшка, Борюшка,
ну, не странный ли ты человек!
—
Ну, вот видите!
Что же вы сделали: вы ли виноваты?
«
Ну,
что ж я выражу этим, если изображу эту природу, этих людей: где
же смысл, ключ к этому созданию?»
— А! грешки есть:
ну, слава Богу! А я уже было отчаивался в тебе! Говори
же, говори,
что?
—
Ну, так
что же: поклоняюсь — видите…
— Как не готовили? Учили верхом ездить для военной службы, дали хороший почерк для гражданской. А в университете: и права, и греческую, и латинскую мудрость, и государственные науки,
чего не было? А все прахом пошло. Ну-с, продолжайте,
что же я такое?
— Не забудьте. Пока довольно с меня. Ну-с,
что же дальше: «занимают деньги и не отдают»? — говорил Марк, пряча ассигнации в карман.
—
Ну, хоть бы и так:
что же за беда: я ведь счастья тебе хочу!
—
Что же она? Или не поддается столичному дендизму? Да как она смеет, ничтожная провинциалка!
Ну,
что ж, старинную науку в ход: наружный холод и внутренний огонь, небрежность приемов, гордое пожимание плеч и презрительные улыбки — это действует! Порисуйтесь перед ней, это ваше дело…
— Да, и опять и опять! «Красота, красота»! Далась вам моя красота!
Ну, хорошо, красота: так
что же? Разве это яблоки, которые висят через забор и которые может рвать каждый прохожий?
—
Ну, если б и любила:
что же, грех, нельзя, стыдно… вы не позволите, братец? — с насмешкой сказала она.
—
Ну, ветреность, легкомыслие, кокетство еще не важные преступления, — сказал Райский, — а вот про вас тоже весь город знает,
что вы взятками награбили кучу денег да обобрали и заперли в сумасшедший дом родную племянницу, — однако
же и бабушка, и я пустили вас, а ведь это важнее кокетства! Вот за это пожурите нас!
—
Ну,
что же, панталоны где? — сказал он.
—
Ну, так не мудрено,
что вы можете влюбиться и плакать… Зачем
же вы выгнали Тычкова: он тоже — верующий!
— Ведь это верно, бабушка: вы мудрец. Да здесь, я вижу, — непочатый угол мудрости! Бабушка, я отказываюсь перевоспитывать вас и отныне ваш послушный ученик, только прошу об одном — не жените меня. Во всем остальном буду слушаться вас.
Ну, так
что же попадья?
— Я заметил то
же,
что и вы, — говорил он, — не больше.
Ну скажет ли она мне, если от всех вас таится? Я даже, видите, не знал, куда она ездит,
что это за попадья такая — спрашивал, спрашивал — ни слова! Вы
же мне рассказали.
— Словом, молодец-мужчина!
Ну,
что же, поздравляю, Вера, — и затем прощай!
—
Ну,
что же вы, Марфа Васильевна? — спросил Викентьев.
—
Ну, так вы верите
же в истины,
что преподала вам бабушка…
—
Ну, «стало быть», так
что же? Вы видите,
что это не притворство! Отчего
же не верите?
— Может быть, — говорила она, как будто отряхивая хмель от головы. — Так
что же?
что вам? не все ли равно? вы этого хотели! «Природа влагает страсть только в живые организмы, — твердили вы, — страсть прекрасна!..»
Ну вот она — любуйтесь!..
— Дайте мне силу не ходить туда! — почти крикнула она… — Вот вы то
же самое теперь испытываете,
что я: да?
Ну, попробуйте завтра усидеть в комнате, когда я буду гулять в саду одна… Да нет, вы усидите! Вы сочинили себе страсть, вы только умеете красноречиво говорить о ней, завлекать, играть с женщиной! Лиса, лиса! вот я вас за это, постойте, еще не то будет! — с принужденным смехом и будто шутя, но горячо говорила она, впуская опять ему в плечо свои тонкие пальцы.
— Страсти без бурь нет, или это не страсть! — сказала она. — А кроме честности или нечестности, другого разлада, других пропастей разве не бывает? — спросила она после некоторого молчания. —
Ну вот, я люблю, меня любят: никто не обманывает. А страсть рвет меня… Научите
же теперь,
что мне делать?
—
Ну пусть для семьи,
что же? В
чем тут помеха нам? Надо кормить и воспитать детей? Это уже не любовь, а особая забота, дело нянек, старых баб! Вы хотите драпировки: все эти чувства, симпатии и прочее — только драпировка, те листья, которыми, говорят, прикрывались люди еще в раю…
—
Ну, я знаю. И я вас тоже…
что за новость!
Что же дальше!.. Вы… слышали что-нибудь…
Неточные совпадения
Городничий. И не рад,
что напоил.
Ну что, если хоть одна половина из того,
что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как
же и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу:
что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право,
чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь,
что и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
Анна Андреевна.
Ну да, Добчинский, теперь я вижу, — из
чего же ты споришь? (Кричит в окно.)Скорей, скорей! вы тихо идете.
Ну что, где они? А? Да говорите
же оттуда — все равно.
Что? очень строгий? А? А муж, муж? (Немного отступя от окна, с досадою.)Такой глупый: до тех пор, пока не войдет в комнату, ничего не расскажет!
— Да
чем же ситцы красные // Тут провинились, матушка? // Ума не приложу! — // «А ситцы те французские — // Собачьей кровью крашены! //
Ну… поняла теперь?..»
Ну, в
чем же ваша речь?..» // — Спрячь пистолетик! выслушай!
Г-жа Простакова. Бредит, бестия! Как будто благородная! Зови
же ты мужа, сына. Скажи им,
что, по милости Божией, дождались мы дядюшку любезной нашей Софьюшки;
что второй наш родитель к нам теперь пожаловал, по милости Божией.
Ну, беги, переваливайся!