Неточные совпадения
— Я помню про детей и поэтому всё в мире сделала бы, чтобы спасти их; но я сама не знаю,
чем я спасу их: тем ли,
что увезу от отца, или тем,
что оставлю с развратным отцом, — да, с развратным отцом…
Ну, скажите, после того…
что было, разве возможно нам жить вместе? Разве это возможно? Скажите
же, разве это возможно? — повторяла она, возвышая голос. — После того как мой муж, отец моих детей, входит в любовную связь с гувернанткой своих детей…
—
Что ты! Вздор какой! Это ее манера….
Ну давай
же, братец, суп!… Это ее манера, grande dame, [важной дамы,] — сказал Степан Аркадьич. — Я тоже приеду, но мне на спевку к графине Бониной надо.
Ну как
же ты не дик?
Чем же объяснить то,
что ты вдруг исчез из Москвы? Щербацкие меня спрашивали о тебе беспрестанно, как будто я должен знать. А я знаю только одно: ты делаешь всегда то,
что никто не делает.
— Ах, как
же! Я всё записываю.
Ну что, Кити, ты опять каталась на коньках?..
—
Ну, хорошо, хорошо!… Да
что ж ужин? А, вот и он, — проговорил он, увидав лакея с подносом. — Сюда, сюда ставь, — проговорил он сердито и тотчас
же взял водку, налил рюмку и жадно выпил. — Выпей, хочешь? — обратился он к брату, тотчас
же повеселев.
—
Ну, будет о Сергее Иваныче. Я всё-таки рад тебя видеть.
Что там ни толкуй, а всё не чужие.
Ну, выпей
же. Расскажи,
что ты делаешь? — продолжал он, жадно пережевывая кусок хлеба и наливая другую рюмку. — Как ты живешь?
— Не может быть! — закричал он, отпустив педаль умывальника, которым он обливал свою красную здоровую шею. — Не может быть! — закричал он при известии о том,
что Лора сошлась с Милеевым и бросила Фертингофа. — И он всё так
же глуп и доволен?
Ну, а Бузулуков
что?
— Как
же решили, едете?
Ну, а со мной
что хотите делать?
— Со мной? — сказала она удивленно, вышла из двери и посмотрела на него. —
Что же это такое? О
чем это? — спросила она садясь. —
Ну, давай переговорим, если так нужно. А лучше бы спать.
— Ах, как неприятно! — сказала княгиня. —
Ну,
чем же кончилось?
—
Ну,
что же этот Левин? — спросила княгиня.
—
Ну, другое, — поспешно сказала она, перевертывая листы и тотчас
же поняв,
что с этою пиесой было соединено что-то.
— Да
что же интересного? Все они довольны, как медные гроши; всех победили.
Ну, а мне-то
чем же довольным быть? Я никого не победил, а только сапоги снимай сам, да еще за дверь их сам выставляй. Утром вставай, сейчас
же одевайся, иди в салон чай скверный пить. То ли дело дома! Проснешься не торопясь, посердишься на что-нибудь, поворчишь, опомнишься хорошенько, всё обдумаешь, не торопишься.
«
Ну, так
что же я сделаю?
— И я не один, — продолжал Левин, — я сошлюсь на всех хозяев, ведущих рационально дело; все, зa редкими исключениями, ведут дело в убыток.
Ну, вы скажите,
что̀ ваше хозяйство — выгодно? — сказал Левин, и тотчас
же во взгляде Свияжского Левин заметил то мимолетное выражение испуга, которое он замечал, когда хотел проникнуть далее приемных комнат ума Свияжского.
И он с свойственною ему ясностью рассказал вкратце эти новые, очень важные и интересные открытия. Несмотря на то,
что Левина занимала теперь больше всего мысль о хозяйстве, он, слушая хозяина, спрашивал себя: «
Что там в нем сидит? И почему, почему ему интересен раздел Польши?» Когда Свияжский кончил, Левин невольно спросил: «
Ну так
что же?» Но ничего не было. Было только интересно то,
что «оказывалось» Но Свияжский не объяснил и не нашел нужным объяснять, почему это было ему интересно.
—
Ну, скажи
же, пожалуйста,
что ты делал за границей? где был? — сказал Степан Аркадьич, когда мужик вышел.
— Войдем
же.
Ну,
что ты делаешь?
Ну, я приеду к Анне Аркадьевне; она поймет,
что я не могу ее звать к себе или должна это сделать так, чтобы она не встретила тех, кто смотрит иначе: это ее
же оскорбит.
—
Ну,
что ты скажешь про папа? — спросила Кити. —
Что же и он плох, потому
что ничего не делал для общего дела?
—
Ну,
что, дичь есть? — обратился к Левину Степан Аркадьич, едва поспевавший каждому сказать приветствие. — Мы вот с ним имеем самые жестокие намерения. — Как
же, maman, они с тех пор не были в Москве. —
Ну, Таня, вот тебе! — Достань, пожалуйста, в коляске сзади, — на все стороны говорил он. — Как ты посвежела, Долленька, — говорил он жене, еще раз целуя ее руку, удерживая ее в своей и по трепливая сверху другою.
— Да нет, Костя, да постой, да послушай! — говорила она, с страдальчески-соболезнующим выражением глядя на него. —
Ну,
что же ты можешь думать? Когда для меня нет людей, нету, нету!…
Ну хочешь ты, чтоб я никого не видала?
—
Ну, так я тебе скажу: то,
что ты получаешь за свой труд в хозяйстве лишних, положим, пять тысяч, а наш хозяин мужик, как бы он ни трудился, не получит больше пятидесяти рублей, точно так
же бесчестно, как то,
что я получаю больше столоначальника и
что Мальтус получает больше дорожного мастера. Напротив, я вижу какое-то враждебное, ни на
чем не основанное отношение общества к этим людям, и мне кажется,
что тут зависть…
«
Ну,
что же, надо
же ему как-нибудь говорить с хозяйкой дома», сказал себе Левин. Ему опять что-то показалось в улыбке, в том победительном выражении, с которым гость обратился к Кити…
—
Ну, душенька, как я счастлива! — на минутку присев в своей амазонке подле Долли, сказала Анна. — Расскажи
же мне про своих. Стиву я видела мельком. Но он не может рассказать про детей.
Что моя любимица Таня? Большая девочка, я думаю?
Ну, так
что же он сказал тебе? — повторила она.
― Ах, как
же! Я теперь чувствую, как я мало образован. Мне для воспитания детей даже нужно много освежить в памяти и просто выучиться. Потому
что мало того, чтобы были учителя, нужно, чтобы был наблюдатель, как в вашем хозяйстве нужны работники и надсмотрщик. Вот я читаю ― он показал грамматику Буслаева, лежавшую на пюпитре ― требуют от Миши, и это так трудно…
Ну вот объясните мне. Здесь он говорит…
―
Ну,
что же золотое время терять. Я иду в инфернальную, ― сказал полковник и отошел от стола.
―
Ну, как
же!
Ну, князь Чеченский, известный.
Ну, всё равно. Вот он всегда на бильярде играет. Он еще года три тому назад не был в шлюпиках и храбрился. И сам других шлюпиками называл. Только приезжает он раз, а швейцар наш… ты знаешь, Василий?
Ну, этот толстый. Он бонмотист большой. Вот и спрашивает князь Чеченский у него: «
ну что, Василий, кто да кто приехал? А шлюпики есть?» А он ему говорит: «вы третий». Да, брат, так-то!
—
Ну, я очень рад был,
что встретил Вронского. Мне очень легко и просто было с ним. Понимаешь, теперь я постараюсь никогда не видаться с ним, но чтоб эта неловкость была кончена, — сказал он и, вспомнив,
что он, стараясь никогда не видаться, тотчас
же поехал к Анне, он покраснел. — Вот мы говорим,
что народ пьет; не знаю, кто больше пьет, народ или наше сословие; народ хоть в праздник, но…
—
Ну, скажи,
что я должен делать, чтобы ты была покойна? Я всё готов сделать для того, чтобы ты была счастлива, — говорил он, тронутый ее отчаянием, —
чего же я не сделаю, чтоб избавить тебя от горя какого-то, как теперь, Анна! — сказал он.
— А, и вы тут, — сказала она, увидав его. —
Ну,
что ваша бедная сестра? Вы не смотрите на меня так, — прибавила она. — С тех пор как все набросились на нее, все те, которые хуже ее во сто тысяч раз, я нахожу,
что она сделала прекрасно. Я не могу простить Вронскому,
что он не дал мне знать, когда она была в Петербурге. Я бы поехала к ней и с ней повсюду. Пожалуйста, передайте ей от меня мою любовь.
Ну, расскажите
же мне про нее.
— Да
что же в воскресенье в церкви? Священнику велели прочесть. Он прочел. Они ничего не поняли, вздыхали, как при всякой проповеди, — продолжал князь. — Потом им сказали,
что вот собирают на душеспасительное дело в церкви,
ну они вынули по копейке и дали. А на
что — они сами не знают.
—
Ну, про это единомыслие еще другое можно сказать, — сказал князь. — Вот у меня зятек, Степан Аркадьич, вы его знаете. Он теперь получает место члена от комитета комиссии и еще что-то, я не помню. Только делать там нечего —
что ж, Долли, это не секрет! — а 8000 жалованья. Попробуйте, спросите у него, полезна ли его служба, — он вам докажет,
что самая нужная. И он правдивый человек, но нельзя
же не верить в пользу восьми тысяч.
«
Ну,
что же смущает меня?» сказал себе Левин, вперед чувствуя,
что разрешение его сомнений, хотя он не знает еще его, уже готово в его душе.
Ну, а евреи, магометане, конфуцианцы, буддисты —
что же они такое? — задал он себе тот самый вопрос, который и казался ему опасным.