Неточные совпадения
— Если б вы любили, кузина, — продолжал он,
не слушая ее, — вы должны помнить, как дорого вам
было проснуться после такой
ночи, как радостно знать, что вы существуете, что
есть мир, люди и он…
Жизнь красавицы этого мира или «тряпичного царства», как называл его Райский, — мелкий, пестрый, вечно движущийся узор: визиты в своем кругу, театр, катанье, роскошные до безобразия завтраки и обеды до утра, и
ночи, продолжающиеся до обеда. Забота одна — чтоб
не было остановок от пестроты.
— Вы
были в отчаянии? — перебил Райский, — плакали,
не спали
ночей и молились за него? Да? Вам
было…
Вы
не будете обедать,
не уснете и просидите
ночь вот тут в кресле, без сна, без покоя.
— Да, кузина, вы
будете считать потерянною всякую минуту, прожитую, как вы жили и как живете теперь… Пропадет этот величавый, стройный вид,
будете задумываться, забудете одеться в это несгибающееся платье… с досадой бросите массивный браслет, и крестик на груди
не будет лежать так правильно и покойно. Потом, когда преодолеете предков, тетушек, перейдете Рубикон — тогда начнется жизнь… мимо вас
будут мелькать дни, часы,
ночи…
— Да,
не погневайтесь! — перебил Кирилов. — Если хотите в искусстве чего-нибудь прочнее сладеньких улыбок да пухлых плеч или почище задних дворов и пьяного мужичья, так бросьте красавиц и пирушки, а
будьте трезвы, работайте до тумана, до обморока в голове; надо падать и вставать, умирать с отчаяния и опять понемногу оживать, вскакивать
ночью…
— Да как это ты подкрался: караулили, ждали, и всё даром! — говорила Татьяна Марковна. — Мужики караулили у меня по
ночам. Вот и теперь послала
было Егорку верхом на большую дорогу,
не увидит ли тебя? А Савелья в город — узнать. А ты опять — как тогда! Да дайте же завтракать! Что это
не дождешься? Помещик приехал в свое родовое имение, а ничего
не готово: точно на станции! Что прежде готово, то и подавайте.
— Бабушка! заключим договор, — сказал Райский, — предоставим полную свободу друг другу и
не будем взыскательны! Вы делайте, как хотите, и я
буду делать, что и как вздумаю… Обед я ваш съем сегодня за ужином, вино
выпью и
ночь всю пробуду до утра, по крайней мере сегодня. А куда завтра денусь, где
буду обедать и где ночую —
не знаю!
— Неужели! Этот сахарный маркиз! Кажется, я ему оставил кое-какие сувениры:
ночью будил
не раз, окна отворял у него в спальне. Он все, видите, нездоров, а как приехал сюда, лет сорок назад, никто
не помнит, чтоб он
был болен. Деньги, что занял у него,
не отдам никогда. Что же ему еще? А хвалит!
— Да, оставь козла в огороде! А книги-то? Если б можно
было передвинуть его с креслом сюда, в темненькую комнату, да запереть! — мечтал Козлов, но тотчас же отказался от этой мечты. — С ним после и
не разделаешься! — сказал он, — да еще, пожалуй, проснется
ночью, кровлю с дома снесет!
— Марк!
Не послать ли за полицией? Где ты взял его? Как ты с ним связался? — шептала она в изумлении. — По
ночам с Марком
пьет пунш! Да что с тобой сделалось, Борис Павлович?
— Нет, — начал он, —
есть ли кто-нибудь, с кем бы вы могли стать вон там, на краю утеса, или сесть в чаще этих кустов — там и скамья
есть — и просидеть утро или вечер, или всю
ночь, и
не заметить времени, проговорить без умолку или промолчать полдня, только чувствуя счастье — понимать друг друга, и понимать
не только слова, но знать, о чем молчит другой, и чтоб он умел читать в этом вашем бездонном взгляде вашу душу, шепот сердца… вот что!
—
Есть ли такой ваш двойник, — продолжал он, глядя на нее пытливо, — который бы невидимо ходил тут около вас, хотя бы сам
был далеко, чтобы вы чувствовали, что он близко, что в нем носится частица вашего существования, и что вы сами носите в себе будто часть чужого сердца, чужих мыслей, чужую долю на плечах, и что
не одними только своими глазами смотрите на эти горы и лес,
не одними своими ушами слушаете этот шум и
пьете жадно воздух теплой и темной
ночи, а вместе…
Ночью он
не спал, днем ни с кем
не говорил, мало
ел и даже похудел немного — и все от таких пустяков, от ничтожного вопроса: от кого письмо?
Но ей
не суждено
было уснуть в ту
ночь. Только что она хотела лечь, как кто-то поцарапался к ней в дверь.
Марк, по-своему, опять
ночью, пробрался к нему через сад, чтоб узнать, чем кончилось дело. Он и
не думал благодарить за эту услугу Райского, а только сказал, что так и следовало сделать и что он ему, Райскому, уже тем одним много сделал чести, что ожидал от него такого простого поступка, потому что поступить иначе значило бы
быть «доносчиком и шпионом».
Вера
была тоже
не весела. Она закутана
была в большой платок и на вопрос бабушки, что с ней, отвечала, что у ней
был ночью озноб.
— Я будто, бабушка… Послушай, Верочка, какой сон! Слушайте, говорят вам, Николай Андреич, что вы
не посидите!.. На дворе будто
ночь лунная, светлая, так пахнет цветами, птицы
поют…
— Ну, тебе, батюшка, ужо на
ночь дам ревеню или постного масла с серой. У тебя глисты должны
быть. И ужинать
не надо.
«Куда „туда же“? — спрашивал он мучительно себя, проклиная чьи-то шаги, помешавшие услышать продолжение разговора. — Боже! так это правда: тайна
есть (а он все
не верил) — письмо на синей бумаге —
не сон! Свидания! Вот она, таинственная „
Ночь“! А мне проповедовала о нравственности!»
Райский почти
не спал целую
ночь и на другой день явился в кабинет бабушки с сухими и горячими глазами. День
был ясный. Все собрались к чаю. Вера весело поздоровалась с ним. Он лихорадочно пожал ей руку и пристально поглядел ей в глаза. Она — ничего, ясна и покойна…
— Экая здоровая старуха, эта ваша бабушка! — заметил Марк, — я когда-нибудь к ней на пирог приду! Жаль, что старой дури набито в ней много!.. Ну я пойду, а вы присматривайте за Козловым, — если
не сами, так посадите кого-нибудь. Вон третьего дня ему мочили голову и велели на
ночь сырой капустой обложить. Я заснул нечаянно, а он, в забытьи, всю капусту с головы потаскал да съел… Прощайте! я
не спал и
не ел сам. Авдотья меня тут какой-то бурдой из кофе потчевала…
— Нет, нет, — у меня теперь
есть деньги… — сказал он, глядя загадочно на Райского. — Да я еще в баню до ужина пойду. Я весь выпачкался,
не одевался и
не раздевался почти. Я, видите ли, живу теперь
не у огородника на квартире, а у одной духовной особы. Сегодня там баню топят, я схожу в баню, потом поужинаю и лягу уж на всю
ночь.
Он
не узнал бабушку. На лице у ней легла точно туча, и туча эта
была — горе, та «беда», которую он в эту
ночь возложил ей на плечи. Он видел, что нет руки, которая бы сняла это горе.
Так
было и
ночью. Просыпаясь в забытьи, Вера постоянно шептала: «Бабушка нейдет! бабушка
не любит! бабушка
не простит!»
Неточные совпадения
Городничий (в сторону).Славно завязал узелок! Врет, врет — и нигде
не оборвется! А ведь какой невзрачный, низенький, кажется, ногтем бы придавил его. Ну, да постой, ты у меня проговоришься. Я тебя уж заставлю побольше рассказать! (Вслух.)Справедливо изволили заметить. Что можно сделать в глуши? Ведь вот хоть бы здесь:
ночь не спишь, стараешься для отечества,
не жалеешь ничего, а награда неизвестно еще когда
будет. (Окидывает глазами комнату.)Кажется, эта комната несколько сыра?
«Ну полно, полно, миленький! // Ну,
не сердись! — за валиком // Неподалеку слышится. — // Я ничего… пойдем!» // Такая
ночь бедовая! // Направо ли, налево ли // С дороги поглядишь: // Идут дружненько парочки, //
Не к той ли роще правятся? // Та роща манит всякого, // В той роще голосистые // Соловушки
поют…
«Избави Бог, Парашенька, // Ты в Питер
не ходи! // Такие
есть чиновники, // Ты день у них кухаркою, // А
ночь у них сударкою — // Так это наплевать!» // «Куда ты скачешь, Саввушка?» // (Кричит священник сотскому // Верхом, с казенной бляхою.) // — В Кузьминское скачу // За становым. Оказия: // Там впереди крестьянина // Убили… — «Эх!.. грехи!..»
Г-жа Простакова (увидя Кутейкина и Цыфиркина). Вот и учители! Митрофанушка мой ни днем, ни
ночью покою
не имеет. Свое дитя хвалить дурно, а куда
не бессчастна
будет та, которую приведет Бог
быть его женою.
Таким образом оказывалось, что Бородавкин
поспел как раз кстати, чтобы спасти погибавшую цивилизацию. Страсть строить на"песце"
была доведена в нем почти до исступления. Дни и
ночи он все выдумывал, что бы такое выстроить, чтобы оно вдруг, по выстройке, грохнулось и наполнило вселенную пылью и мусором. И так думал и этак, но настоящим манером додуматься все-таки
не мог. Наконец, за недостатком оригинальных мыслей, остановился на том, что буквально пошел по стопам своего знаменитого предшественника.