— Да, постараемся, Марк! — уныло произнесла она, — мы счастливы быть не можем… Ужели не можем! — всплеснув руками, сказала потом. — Что нам мешает! Послушайте… — остановила она его тихо, взяв за руку. — Объяснимся до конца… Посмотрим,
нельзя ли нам согласиться!..
Наконец он решил подойти стороной:
нельзя ли ему самому угадать что-нибудь из ее ответов на некоторые прежние свои вопросы, поймать имя, остановить ее на нем и облегчить ей признание, которое самой ей сделать, по-видимому, было трудно, хотя и хотелось, и даже обещала она сделать, да не может.
— «Нет, Иван Иванович, дайте мне (это она говорит) самой решить, могу ли я отвечать вам таким же полным, глубоким чувством, какое питаете вы ко мне. Дайте полгода, год срока, и тогда я скажу — или нет, или то да, какое…» Ах! какая духота у вас здесь!
нельзя ли сквозного ветра? («не будет ли сочинять? кажется, довольно?» — подумал Райский и взглянул на Полину Карповну).
Неточные совпадения
Райский расплакался, его прозвали «нюней». Он приуныл, три дня ходил мрачный, так что узнать
нельзя было: он
ли это? ничего не рассказывал товарищам, как они ни приставали к нему.
Марина была не то что хороша собой, а было в ней что-то втягивающее, раздражающее,
нельзя назвать, что именно, что привлекало к ней многочисленных поклонников: не то скользящий быстро по предметам, ни на чем не останавливающийся взгляд этих изжелта-серых лукавых и бесстыжих глаз, не то какая-то нервная дрожь плеч и бедр и подвижность, игра во всей фигуре, в щеках и в губах, в руках; легкий, будто летучий, шаг, широкая
ли, внезапно все лицо и ряд белых зубов освещавшая улыбка, как будто к нему вдруг поднесут в темноте фонарь, так же внезапно пропадающая и уступающая место слезам, даже когда нужно, воплям — бог знает что!
А со мной
нельзя, я под надзором, и он обязан каждый месяц доносить туда, здоров
ли я и каково поживаю?
— Ах, бабушка, какая вы самовластная женщина: все свое! Мало
ли я спорил с вами о том, что любить по приказу
нельзя!..
— Чему? знаете
ли сами? Тому
ли, о чем мы с вами год здесь спорим? ведь жить так
нельзя, как вы говорите. Это все очень ново, смело, занимательно…
— Да, я не смел вас спросить об этом, — вежливо вмешался Тит Никоныч, — но с некоторых пор (при этом Вера сделала движение плечами)
нельзя не заметить, что вы, Вера Васильевна, изменились… как будто похудели… и бледны немножко… Это к вам очень, очень идет, — любезно прибавил он, — но при этом надо обращать внимание на то, не суть
ли это признаки болезни?
«Какая же это жизнь? — думал он. — Той жизнью, какою я жил прежде, когда не знал, есть
ли на свете Вера Васильевна, жить дальше
нельзя. Без нее — дело станет, жизнь станет!»
— Татьяна Марковна остановила его за руку: «Ты, говорит, дворянин, а не разбойник — у тебя есть шпага!» и развела их. Драться было
нельзя, чтоб не огласить ее. Соперники дали друг другу слово: граф — молчать обо всем, а тот — не жениться… Вот отчего Татьяна Марковна осталась в девушках… Не подло
ли распускать такую… гнусную клевету!
Она угадывала состояние Веры и решила, что теперь рано,
нельзя. Но придет
ли когда-нибудь пора, что Вера успокоится? Она слишком своеобразна, судить ее по другим
нельзя.
Послушайте, Иван Кузьмич,
нельзя ли вам, для общей нашей пользы, всякое письмо, которое прибывает к вам в почтовую контору, входящее и исходящее, знаете, этак немножко распечатать и прочитать: не содержится ли нем какого-нибудь донесения или просто переписки.
Александра Степановна как-то приезжала раза два с маленьким сынком, пытаясь,
нельзя ли чего-нибудь получить; видно, походная жизнь с штабс-ротмистром не была так привлекательна, какою казалась до свадьбы.
— Сделайте божескую милость, Николай Дмитрич,
нельзя ли к вам будет баринову щикатулку положить, — сказал запыхавшийся камердинер папа, высовываясь из коляски, — она маленькая.
Неточные совпадения
Почему он молчал? потому
ли, что считал непонимание глуповцев не более как уловкой, скрывавшей за собой упорное противодействие, или потому, что хотел сделать обывателям сюрприз, — достоверно определить
нельзя.
— Вполне
ли они известны? — с тонкою улыбкой вмешался Сергей Иванович. — Теперь признано, что настоящее образование может быть только чисто классическое; но мы видим ожесточенные споры той и другой стороны, и
нельзя отрицать, чтоб и противный лагерь не имел сильных доводов в свою пользу.
— Впрочем, — нахмурившись сказал Сергей Иванович, не любивший противоречий и в особенности таких, которые беспрестанно перескакивали с одного на другое и без всякой связи вводили новые доводы, так что
нельзя было знать, на что отвечать, — впрочем, не в том дело. Позволь. Признаешь
ли ты, что образование есть благо для народа?
― Не угодно
ли? ― Он указал на кресло у письменного уложенного бумагами стола и сам сел на председательское место, потирая маленькие руки с короткими, обросшими белыми волосами пальцами, и склонив на бок голову. Но, только что он успокоился в своей позе, как над столом пролетела моль. Адвокат с быстротой, которой
нельзя было ожидать от него, рознял руки, поймал моль и опять принял прежнее положение.
— Ну, про это единомыслие еще другое можно сказать, — сказал князь. — Вот у меня зятек, Степан Аркадьич, вы его знаете. Он теперь получает место члена от комитета комиссии и еще что-то, я не помню. Только делать там нечего — что ж, Долли, это не секрет! — а 8000 жалованья. Попробуйте, спросите у него, полезна
ли его служба, — он вам докажет, что самая нужная. И он правдивый человек, но
нельзя же не верить в пользу восьми тысяч.