Неточные совпадения
Райский между тем изучал портрет мужа: там видел он серые глаза, острый, небольшой
нос, иронически сжатые губы и коротко остриженные волосы, рыжеватые бакенбарды. Потом взглянул
на ее роскошную фигуру, полную красоты, и мысленно рисовал того счастливца, который мог бы, по праву сердца, велеть или не велеть этой богине.
Райский смотрел, как стоял директор, как говорил, какие злые и холодные у него были глаза, разбирал, отчего ему стало холодно, когда директор тронул его за ухо, представил себе, как поведут его сечь, как у Севастьянова от испуга вдруг побелеет
нос, и он весь будто похудеет немного, как Боровиков задрожит, запрыгает и захихикает от волнения, как добрый Масляников, с плачущим лицом, бросится обнимать его и прощаться с ним, точно с осужденным
на казнь.
Искусства дались ему лучше наук. Правда, он и тут затеял пустяки: учитель недели
на две посадил весь класс рисовать зрачки, а он не утерпел, приделал к зрачку
нос и даже начал было тушевать усы, но учитель застал его и сначала дернул за вихор, потом, вглядевшись, сказал...
Опекуну она не давала сунуть
носа в ее дела и, не признавая никаких документов, бумаг, записей и актов, поддерживала порядок, бывший при последних владельцах, и отзывалась в ответ
на письма опекуна, что все акты, записи и документы записаны у ней
на совести, и она отдаст отчет внуку, когда он вырастет, а до тех пор, по словесному завещанию отца и матери его, она полная хозяйка.
— Сделайте молящуюся фигуру! — сморщившись, говорил Кирилов, так что и
нос ушел у него в бороду, и все лицо казалось щеткой. — Долой этот бархат, шелк! поставьте ее
на колени, просто
на камне, набросьте ей
на плечи грубую мантию, сложите руки
на груди… Вот здесь, здесь, — он пальцем чертил около щек, — меньше свету, долой это мясо, смягчите глаза, накройте немного веки… и тогда сами станете
на колени и будете молиться…
В одну минуту, как будто по волшебству, все исчезло. Он не успел уловить, как и куда пропали девушка и девчонка: воробьи, мимо его
носа, проворно и дружно махнули
на кровлю. Голуби, похлопывая крыльями, точно ладонями, врассыпную кружились над его головой, как слепые.
У ней был прекрасный
нос и грациозный рот, с хорошеньким подбородком. Особенно профиль был правилен, линия его строга и красива. Волосы рыжеватые, немного потемнее
на затылке, но чем шли выше, тем светлее, и верхняя половина косы, лежавшая
на маковке, была золотисто-красноватого цвета: от этого у ней
на голове,
на лбу, отчасти и
на бровях, тоже немного рыжеватых, как будто постоянно горел луч солнца.
Около
носа и
на щеках роились веснушки и не совсем пропадали даже зимою. Из-под них пробивался пунцовый пламень румянца. Но веснушки скрадывали огонь и придавали лицу тень, без которой оно казалось как-то слишком ярко освещено и открыто.
— Ну, уж выдумают: труд! — с досадой отозвалась Ульяна Андреевна. — Состояние есть, собой молодец: только бы жить, а они — труд! Что это, право, скоро все
на Леонтья будут похожи: тот уткнет
нос в книги и знать ничего не хочет. Да пусть его! Вы-то зачем туда же!.. Пойдемте в сад… Помните наш сад!..
— А под
носом — вон что! — Леонтий указал
на книги, — мало, что ли? Книги, ученики… жена в придачу, — он засмеялся, — да душевный мир… Чего больше?
Оттого много
на свете погибших: праздных, пьяниц с разодранными локтями, одна нога в туфле, другая в калоше,
нос красный, губы растрескались, винищем разит!
— О, судьба-проказница! — продолжала она. — Когда ищешь в кошельке гривенника, попадают всё двугривенные, а гривенник после всех придет; ждешь кого-нибудь: приходят, да не те, кого ждешь, а дверь, как
на смех, хлопает да хлопает, а кровь у тебя кипит да кипит. Пропадет вещь: весь дом перероешь, а она у тебя под
носом — вот что!
Желания у ней вращаются в кругу ее быта: она любит, чтобы Святая неделя была сухая, любит Святки, сильный мороз, чтобы сани скрипели и за
нос щипало. Любит катанье и танцы, толпу, праздники, приезд гостей и выезды с визитами — до страсти. Охотница до нарядов, украшений, мелких безделок
на столе,
на этажерках.
Перед ней лежали
на бумажках кучки овса, ржи. Марфенька царапала иглой клочок кружева, нашитого
на бумажке, так пристально, что сжала губы и около
носа и лба у ней набежали морщинки. Веры, по обыкновению, не было.
Тогда у него не было ни лысины, ни лилового
носа. Это был скромный и тихий человек из семинаристов, отвлеченный от духовного звания женитьбой по любви
на дочери какого-то асессора, не желавшей быть ни дьяконицей, ни даже попадьей.
Райский пробрался до Козлова и, узнав, что он в школе, спросил про жену. Баба, отворившая ему калитку, стороной посмотрела
на него, потом высморкалась в фартук, отерла пальцем
нос и ушла в дом. Она не возвращалась.
Он нарочно станет думать о своих петербургских связях, о приятелях, о художниках, об академии, о Беловодовой — переберет два-три случая в памяти, два-три лица, а четвертое лицо выйдет — Вера. Возьмет бумагу, карандаш, сделает два-три штриха — выходит ее лоб,
нос, губы. Хочет выглянуть из окна в сад, в поле, а глядит
на ее окно: «Поднимает ли белая ручка лиловую занавеску», как говорит справедливо Марк. И почем он знает? Как будто кто-нибудь подглядел да сказал ему!
Райский сделал контур, взял палитру и, косясь неприязненно
на Крицкую, начал подмалевывать глаза,
нос…
— Куда ему? Умеет он любить! Он даже и слова о любви не умеет сказать: выпучит глаза
на меня — вот и вся любовь! точно пень! Дались ему книги, уткнет
нос в них и возится с ними. Пусть же они и любят его! Я буду для него исправной женой, а любовницей (она сильно потрясла головой) — никогда!
Он старался взглянуть
на лесничего. Но перед
носом у него тряслась только низенькая шляпа с большими круглыми полями да широкие плечи рослого человека, покрытые макинтошем. Сбоку он видел лишь силуэт
носа и — как казалось ему, бороду.
— Я не пойду за него, бабушка: посмотрите, он и плакать-то не умеет путем! У людей слезы по щекам текут, а у него по
носу: вон какая слеза, в горошину, повисла
на самом конце!..
— Я буду
на ночь
нос ватой затыкать, Марфа Васильевна, — сказал он.
Он смотрелся в зеркало и сам поражался переменой в себе. Желтые пятна легли
на висках и около
носа, а в черных густых волосах появились заметные седины.
Она звала его домой, говорила, что она воротилась, что «без него скучно», Малиновка опустела, все повесили
нос, что Марфенька собирается ехать гостить за Волгу, к матери своего жениха, тотчас после дня своего рождения, который будет
на следующей неделе, что бабушка останется одна и пропадет с тоски, если он не принесет этой жертвы… и бабушке, и ей…
Райский вполголоса сказал ей, что ему нужно поговорить с ней, чтоб она как-нибудь незаметно отослала людей. Она остановила
на нем неподвижный от ужаса взгляд. У ней побелел даже
нос.
После завтрака все окружили Райского. Марфенька заливалась слезами: она смочила три-четыре платка. Вера оперлась ему рукой
на плечо и глядела
на него с томной улыбкой, Тушин серьезно. У Викентьева лицо дружески улыбалось ему, а по
носу из глаз катилась слеза «с вишню», как заметила Марфенька и стыдливо сняла ее своим платком.
В Петербурге он прежде всего бросился к Кирилову. Он чуть не ощупывал его, он ли это, тут ли, не уехал ли без него, и повторил ему свои новые артистические упования
на скульптуру. Кирилов сморщился, так что
нос ушел совсем в бороду, — и отвернулся с неудовольствием.