Неточные совпадения
Было у него
другое ожидание — поехать за границу, то есть в Париж, уже не
с оружием в руках, а
с золотом, и там
пожить, как живали в старину.
— Да, кузина: вы обмануты, и ваши тетки
прожили жизнь в страшном обмане и принесли себя в жертву призраку, мечте, пыльному воспоминанию… Он велел! — говорил он, глядя почти
с яростью на портрет, — сам
жил обманом, лукавством или силою, мотал, творил ужасы, а
другим велел не любить, не наслаждаться!
Оно все состояло из небольшой земли, лежащей вплоть у города, от которого отделялось полем и слободой близ Волги, из пятидесяти душ крестьян, да из двух домов — одного каменного, оставленного и запущенного, и
другого деревянного домика, выстроенного его отцом, и в этом-то домике и
жила Татьяна Марковна
с двумя, тоже двоюродными, внучками-сиротами, девочками по седьмому и шестому году, оставленными ей двоюродной племянницей, которую она любила, как дочь.
Перед окнами маленького домика пестрел на солнце большой цветник, из которого вела дверь во двор, а
другая, стеклянная дверь,
с большим балконом, вроде веранды, в деревянный
жилой дом.
— Какое неуважение? Ведь я
с вами
жить стану, каждый день вместе. Я зашел к старому
другу и заговорился…
С одной стороны, фантазия обольщает, возводит все в идеал: людей, природу, всю жизнь, все явления, а
с другой — холодный анализ разрушает все — и не дает забываться,
жить: оттуда вечное недовольство, холод…
— Да, какое бы это было счастье, — заговорила она вкрадчиво, —
жить, не стесняя воли
другого, не следя за
другим, не допытываясь, что у него на сердце, отчего он весел, отчего печален, задумчив? быть
с ним всегда одинаково, дорожить его покоем, даже уважать его тайны…
Другая причина — приезд нашего родственника Бориса Павловича Райского. Он
живет теперь
с нами и, на беду мою, почти не выходит из дома, так что я недели две только и делала, что пряталась от него. Какую бездну ума, разных знаний, блеска талантов и вместе шума, или «жизни», как говорит он, привез он
с собой и всем этим взбудоражил весь дом, начиная
с нас, то есть бабушки, Марфеньки, меня — и до Марфенькиных птиц! Может быть, это заняло бы и меня прежде, а теперь ты знаешь, как это для меня неловко, несносно…
Ивана Ивановича «лесничим» прозвали потому, что он
жил в самой чаще леса, в собственной усадьбе, сам занимался
с любовью этим лесом, растил, холил, берег его,
с одной стороны, а
с другой — рубил, продавал и сплавлял по Волге. Лесу было несколько тысяч десятин, и лесное хозяйство устроено и ведено было
с редкою аккуратностью; у него одного в той стороне устроен был паровой пильный завод, и всем заведовал, над всем наблюдал сам Тушин.
Она сбросила
с себя платок, встала на ноги и подошла к нему, забыв в эту секунду всю свою бурю. Она видела на
другом лице такое же смертельное страдание, какое
жило в ней самой.
«Уменье
жить» ставят в великую заслугу
друг другу, то есть уменье «казаться»,
с правом в действительности «не быть» тем, чем надо быть. А уменьем
жить называют уменье — ладить со всеми, чтоб было хорошо и
другим, и самому себе, уметь таить дурное и выставлять, что годится, — то есть приводить в данный момент нужные для этого свойства в движение, как трогать клавиши, большей частию не обладая самой музыкой.
Неточные совпадения
Почтмейстер. Сам не знаю, неестественная сила побудила. Призвал было уже курьера,
с тем чтобы отправить его
с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда не чувствовал. Не могу, не могу! слышу, что не могу! тянет, так вот и тянет! В одном ухе так вот и слышу: «Эй, не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в
другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч — по
жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И руки дрожат, и все помутилось.
«Это, говорит, молодой человек, чиновник, — да-с, — едущий из Петербурга, а по фамилии, говорит, Иван Александрович Хлестаков-с, а едет, говорит, в Саратовскую губернию и, говорит, престранно себя аттестует:
другую уж неделю
живет, из трактира не едет, забирает все на счет и ни копейки не хочет платить».
Беднее захудалого // Последнего крестьянина //
Жил Трифон. Две каморочки: // Одна
с дымящей печкою, //
Другая в сажень — летняя, // И вся тут недолга; // Коровы нет, лошадки нет, // Была собака Зудушка, // Был кот — и те ушли.
Г-жа Простакова. Ты же еще, старая ведьма, и разревелась. Поди, накорми их
с собою, а после обеда тотчас опять сюда. (К Митрофану.) Пойдем со мною, Митрофанушка. Я тебя из глаз теперь не выпущу. Как скажу я тебе нещечко, так
пожить на свете слюбится. Не век тебе, моему
другу, не век тебе учиться. Ты, благодаря Бога, столько уже смыслишь, что и сам взведешь деточек. (К Еремеевне.)
С братцем переведаюсь не по-твоему. Пусть же все добрые люди увидят, что мама и что мать родная. (Отходит
с Митрофаном.)
Г-жа Простакова. Без наук люди
живут и
жили. Покойник батюшка воеводою был пятнадцать лет, а
с тем и скончаться изволил, что не умел грамоте, а умел достаточек нажить и сохранить. Челобитчиков принимал всегда, бывало, сидя на железном сундуке. После всякого сундук отворит и что-нибудь положит. То-то эконом был! Жизни не жалел, чтоб из сундука ничего не вынуть. Перед
другим не похвалюсь, от вас не потаю: покойник-свет, лежа на сундуке
с деньгами, умер, так сказать,
с голоду. А! каково это?