Неточные совпадения
За ширмами, на постели, среди подушек, лежала, освещаемая темным светом маленького ночника,
как восковая, молодая белокурая женщина. Взгляд был горяч, но сух, губы тоже жаркие и сухие. Она
хотела повернуться, увидев его,
сделала живое движение и схватилась рукой за грудь.
Вы
хотите уверить меня, что у вас… что-то вроде страсти, — сказала она,
делая как будто уступку ему, чтоб отвлечь, затушевать его настойчивый анализ, — смотрите, не лжете ли вы… положим — невольно? — прибавила она, видя, что он собирается разразиться каким-нибудь монологом.
— И тут вы остались верны себе! — возразил он вдруг с радостью, хватаясь за соломинку, — завет предков висит над вами: ваш выбор пал все-таки на графа! Ха-ха-ха! — судорожно засмеялся он. — А остановили ли бы вы внимание на нем, если б он был не граф?
Делайте,
как хотите! — с досадой махнул он рукой. — Ведь… «что мне за дело»? — возразил он ее словами. — Я вижу, что он, этот homme distingue, изящным разговором, полным ума, новизны, какого-то трепета, уже тронул, пошевелил и… и… да, да?
— Бабушка! заключим договор, — сказал Райский, — предоставим полную свободу друг другу и не будем взыскательны! Вы
делайте,
как хотите, и я буду
делать, что и
как вздумаю… Обед я ваш съем сегодня за ужином, вино выпью и ночь всю пробуду до утра, по крайней мере сегодня. А куда завтра денусь, где буду обедать и где ночую — не знаю!
— Да, да, следовательно, вы
делали, что вам нравилось. А вот,
как я вздумал
захотеть, что мне нравится, это расстроило ваши распоряжения, оскорбило ваш деспотизм. Так, бабушка, да? Ну, поцелуйте же меня, и дадим друг другу волю…
— Не принуждайте себя: de grace, faites ce qu’il vous plaira. [о, пожалуйста, поступайте,
как вам будет угодно (фр.).] Теперь я знаю ваш образ мыслей, я уверена (она
сделала ударение на этих словах), что вы
хотите… и только свет… и злые языки…
— Нет, — сказала она, — чего не знаешь, так и не хочется. Вон Верочка, той все скучно, она часто грустит, сидит,
как каменная, все ей будто чужое здесь! Ей бы надо куда-нибудь уехать, она не здешняя. А я — ах,
как мне здесь хорошо: в поле, с цветами, с птицами
как дышится легко!
Как весело, когда съедутся знакомые!.. Нет, нет, я здешняя, я вся вот из этого песочку, из этой травки! не
хочу никуда. Что бы я одна
делала там в Петербурге, за границей? Я бы умерла с тоски…
— Нет… — Она задумчиво покачала головой. — Я многого не понимаю и оттого не знаю,
как мне иногда надо поступить. Вон Верочка знает, и если не
делает, так не
хочет, а я не умею…
— А! испугались полиции: что
сделает губернатор, что скажет Нил Андреич,
как примет это общество, дамы? — смеялся Марк. — Ну, прощайте, я есть
хочу и один
сделаю приступ…
— Здешнего изделия: чем богаты, тем и рады! — сказал, кланяясь, Марк. — Вам угодно, чтоб я согласился с верностью вашего очерка: если б я даже был стыдлив, обидчив,
как вы, если б и не
хотел согласиться, то принужден бы был
сделать это. Поэтому поздравляю вас: наружно очерк верен — почти совершенно…
Он нарочно станет думать о своих петербургских связях, о приятелях, о художниках, об академии, о Беловодовой — переберет два-три случая в памяти, два-три лица, а четвертое лицо выйдет — Вера. Возьмет бумагу, карандаш,
сделает два-три штриха — выходит ее лоб, нос, губы.
Хочет выглянуть из окна в сад, в поле, а глядит на ее окно: «Поднимает ли белая ручка лиловую занавеску»,
как говорит справедливо Марк. И почем он знает?
Как будто кто-нибудь подглядел да сказал ему!
— Знаю — и вот я и
хочу объяснить,
как ты одна можешь
сделать, чтоб ее не было и во мне!
А впрочем,
делайте,
как хотите! — равнодушно заключил Марк.
— Кто навязывал: спроси ее? Если б они у меня были запуганные или забитые, какие-нибудь несчастные, а ты видишь, что они живут у меня,
как птички,
делают, что
хотят…
—
Как — за что? — сказала она. — Я
хотела тебе удовольствие
сделать…
— Я не
хочу, не пойду… вы дерзкий! забываетесь… — говорила она, стараясь нейти за ним и вырывая у него руку, и против воли шла. — Что вы
делаете,
как смеете! Пустите, я закричу!.. Не
хочу слушать вашего соловья!
— Прощайте, Вера, вы не любите меня, вы следите за мной,
как шпион, ловите слова,
делаете выводы… И вот, всякий раз,
как мы наедине, вы — или спорите, или пытаете меня, — а на пункте счастья мы все там же, где были… Любите Райского: вот вам задача! Из него,
как из куклы, будете
делать что
хотите, наряжать во все бабушкины отрепья или
делать из него каждый день нового героя романа, и этому конца не будет. А мне некогда, у меня есть дела…
— А вы
хотели бы, по-старому, из одной любви
сделать жизнь, гнездо — вон такое,
как у ласточек, сидеть в нем и вылетать за кормом? В этом и вся жизнь!
— Никогда! — повторил он с досадой, —
какая ложь в этих словах: «никогда», «всегда»!.. Конечно, «никогда»: год, может быть, два… три… Разве это не — «никогда»? Вы
хотите бессрочного чувства? Да разве оно есть? Вы пересчитайте всех ваших голубей и голубок: ведь никто бессрочно не любит. Загляните в их гнезда — что там?
Сделают свое дело, выведут детей, а потом воротят носы в разные стороны. А только от тупоумия сидят вместе…
— Если б я была сильна, вы не уходили бы так отсюда, — а пошли бы со мной туда, на гору, не украдкой, а смело опираясь на мою руку. Пойдемте!
хотите моего счастья и моей жизни? — заговорила она живо, вдруг ослепившись опять надеждой и подходя к нему. — Не может быть, чтоб вы не верили мне, не может быть тоже, чтоб вы и притворялись, — это было бы преступление! — с отчаянием договорила она. — Что
делать, Боже мой! Он не верит, нейдет!
Как вразумить вас?
— Икру? Даже затрясся весь,
как увидал! А это что? — с новым удовольствием заговорил он, приподнимая крышки серебряных блюд, одну за другой. —
Какая вы кокетка, Полина Карповна: даже котлетки без папильоток не можете кушать! Ах, и трюфли — роскошь юных лет! — petit-fours, bouchees de dames! Ax, что вы
хотите со мной
делать? — обратился он к ней, потирая от удовольствия руки —
Какие замыслы у вас?
Неточные совпадения
Городничий. Мотает или не мотает, а я вас, господа, предуведомил. Смотрите, по своей части я кое-какие распоряженья
сделал, советую и вам. Особенно вам, Артемий Филиппович! Без сомнения, проезжающий чиновник
захочет прежде всего осмотреть подведомственные вам богоугодные заведения — и потому вы
сделайте так, чтобы все было прилично: колпаки были бы чистые, и больные не походили бы на кузнецов,
как обыкновенно они ходят по-домашнему.
Почему он молчал? потому ли, что считал непонимание глуповцев не более
как уловкой, скрывавшей за собой упорное противодействие, или потому, что
хотел сделать обывателям сюрприз, — достоверно определить нельзя.
Напротив того, бывали другие,
хотя и не то чтобы очень глупые — таких не бывало, — а такие, которые
делали дела средние, то есть секли и взыскивали недоимки, но так
как они при этом всегда приговаривали что-нибудь любезное, то имена их не только были занесены на скрижали, [Скрижа́ли (церковно-славянск.) — каменные доски, на которых, по библейскому преданию, были написаны заповеди Моисея.] но даже послужили предметом самых разнообразных устных легенд.
Содержание было то самое,
как он ожидал, но форма была неожиданная и особенно неприятная ему. «Ани очень больна, доктор говорит, что может быть воспаление. Я одна теряю голову. Княжна Варвара не помощница, а помеха. Я ждала тебя третьего дня, вчера и теперь посылаю узнать, где ты и что ты? Я сама
хотела ехать, но раздумала, зная, что это будет тебе неприятно. Дай ответ какой-нибудь, чтоб я знала, что
делать».
И
хотя он тотчас же подумал о том,
как бессмысленна его просьба о том, чтоб они не были убиты дубом, который уже упал теперь, он повторил ее, зная, что лучше этой бессмысленной молитвы он ничего не может
сделать.