— Я сначала попробовал полететь по комнате, — продолжал он, — отлично! Вы все сидите в зале, на стульях, а я, как муха, под потолок залетел. Вы на меня кричать, пуще всех бабушка. Она даже велела Якову ткнуть меня половой щеткой, но я пробил
головой окно, вылетел и взвился над рощей… Какая прелесть, какое новое, чудесное ощущение! Сердце бьется, кровь замирает, глаза видят далеко. Я то поднимусь, то опущусь — и, когда однажды поднялся очень высоко, вдруг вижу, из-за куста, в меня целится из ружья Марк…
Неточные совпадения
Она, кажется, только тогда и была счастлива, когда вся вымажется, растреплется от натиранья полов, мытья
окон, посуды, дверей, когда лицо,
голова сделаются неузнаваемы, а руки до того выпачканы, что если понадобится почесать нос или бровь, так она прибегает к локтю.
Глаза, как у лунатика, широко открыты, не мигнут; они глядят куда-то и видят живую Софью, как она одна дома мечтает о нем, погруженная в задумчивость, не замечает, где сидит, или идет без цели по комнате, останавливается, будто внезапно пораженная каким-то новым лучом мысли, подходит к
окну, открывает портьеру и погружает любопытный взгляд в улицу, в живой поток
голов и лиц, зорко следит за общественным круговоротом, не дичится этого шума, не гнушается грубой толпы, как будто и она стала ее частью, будто понимает, куда так торопливо бежит какой-то господин, с боязнью опоздать; она уже, кажется, знает, что это чиновник, продающий за триста — четыреста рублей в год две трети жизни, кровь, мозг, нервы.
— Несчастный! а чем, позволь спросить? — заговорила она, — здоров, умен, имение есть, слава Богу, вон какое! — Она показала
головой в
окна. — Чего еще: рожна, что ли, надо?
Простор и пустота — как в пустыне. Кое-где высунется из
окна голова с седой бородой, в красной рубашке, поглядит, зевая, на обе стороны, плюнет и спрячется.
Верочка отворит
окно и сядет смотреть грозу, а я всегда спрячусь в постель, задерну занавески, и если молния очень блестит, то положу большую подушку на
голову, а уши заткну и ничего не вижу, не слышу…
Бабушка поглядела в
окно и покачала
головой. На дворе куры, петухи, утки с криком бросились в стороны, собаки с лаем поскакали за бегущими, из людских выглянули
головы лакеев, женщин и кучеров, в саду цветы и кусты зашевелились, точно живые, и не на одной гряде или клумбе остался след вдавленного каблука или маленькой женской ноги, два-три горшка с цветами опрокинулись, вершины тоненьких дерев, за которые хваталась рука, закачались, и птицы все до одной от испуга улетели в рощу.
Голова показалась с улицы в
окно столовой. Все трое, Татьяна Марковна, Марфенька и Викентьев, замерли, как были, каждый в своем положении.
Он, глядя в
окно, отрицательно покачал
головой.
Но он не смел сделать ни шагу, даже добросовестно отворачивался от ее
окна, прятался в простенок, когда она проходила мимо его
окон; молча, с дружеской улыбкой пожал ей, одинаково, как и Марфеньке, руку, когда они обе пришли к чаю, не пошевельнулся и не повернул
головы, когда Вера взяла зонтик и скрылась тотчас после чаю в сад, и целый день не знал, где она и что делает.
Он пошел с поникшей
головой домой, с тоской глядя на
окна Веры, а Савелий потупился, не надевая шапку, дивясь последним словам Райского.
— Постой… что это!.. Кто-то будто едет сюда… — заговорил Леонтий, привставая и глядя в
окно. Потом опустился и повесил
голову.
— Я очень обрадовалась вам, брат, все смотрела в
окно, прислушиваясь к стуку экипажей… — сказала она и, наклонив
голову, в раздумье, тише пошла подле него, все держа свою руку на его плече и по временам сжимая сильно, как птицы когти, свои тонкие пальцы.
Райский крякнул на всю комнату. Вера не подняла
головы от шитья, Татьяна Марковна стала смотреть в
окно.
Эта общая комната, хотя в ней и сидело теперь несколько человек, все почему-то невольно напоминала какой-то нежилой покой: совершенно голые стены,
голые окна, из которых в одном только висела, Бог весть для чего, коленкоровая штора, у стен в беспорядке приткнулись несколько плетеных стульев, в одном углу валялись какие-то вещи, что-то вроде столовой да кухонной посуды, какие-то картонки, какая-то литография в запыленной рамке, сухая трава какая-то в бумажном тюричке, ножка от сломанного кресла…
Неточные совпадения
Другой заседатель, Младенцев, вспомнил, что однажды, идя мимо мастерской часовщика Байбакова, он увидал в одном из ее
окон градоначальникову
голову, окруженную слесарным и столярным инструментом.
— Ну как не грех не прислать сказать! Давно ли? А я вчера был у Дюссо и вижу на доске «Каренин», а мне и в
голову не пришло, что это ты! — говорил Степан Аркадьич, всовываясь с
головой в
окно кареты. А то я бы зашел. Как я рад тебя видеть! — говорил он, похлопывая ногу об ногу, чтобы отряхнуть с них снег. — Как не грех не дать знать! — повторил он.
Он держался одною рукой за
окно остановившейся на углу кареты, из которой высовывались женская
голова в бархатной шляпе и две детские головки, и улыбался и манил рукой зятя.
Степан Аркадьич оглянулся. Landau сидел у
окна, облокотившись на ручку и спинку кресла, опустив
голову. Заметив обращенные на него взгляды, он поднял
голову и улыбнулся детски-наивною улыбкой.
Я подошел к
окну и посмотрел в щель ставня: бледный, он лежал на полу, держа в правой руке пистолет; окровавленная шашка лежала возле него. Выразительные глаза его страшно вращались кругом; порою он вздрагивал и хватал себя за
голову, как будто неясно припоминая вчерашнее. Я не прочел большой решимости в этом беспокойном взгляде и сказал майору, что напрасно он не велит выломать дверь и броситься туда казакам, потому что лучше это сделать теперь, нежели после, когда он совсем опомнится.