Неточные совпадения
Иногда вдруг появлялось
в ней что-то
сильное, властное, гордое: она выпрямлялась, лицо озарялось какою-то внезапною строгою или важною мыслию, как будто уносившею ее далеко от этой мелкой жизни
в какую-то другую жизнь.
Они — не жертвы общественного темперамента, как те несчастные создания, которые, за кусок хлеба, за одежду, за обувь и кров, служат животному голоду. Нет: там жрицы
сильных, хотя искусственных страстей, тонкие актрисы, играют
в любовь и жизнь, как игрок
в карты.
Профессор спросил Райского, где он учился, подтвердил, что у него талант, и разразился
сильной бранью, узнав, что Райский только раз десять был
в академии и с бюстов не рисует.
— Зачем гроза
в природе!.. Страсть — гроза жизни… О, если б испытать эту
сильную грозу! — с увлечением сказал он и задумался.
Звуки не те: не мычанье, не повторение трудных пассажей слышит он.
Сильная рука водила смычком, будто по нервам сердца: звуки послушно плакали и хохотали, обдавали слушателя точно морской волной, бросали
в пучину и вдруг выкидывали на высоту и несли
в воздушное пространство.
Полгода томилась мать на постели и умерла. Этот гроб, ставши между ими и браком — глубокий траур, вдруг облекший ее молодую жизнь, надломил и ее хрупкий, наследственно-болезненный организм,
в котором, еще
сильнее скорби и недуга, горела любовь и волновала нетерпением и жаждой счастья.
А он мечтал о страсти, о ее бесконечно разнообразных видах, о всех сверкающих молниях, о всем зное
сильной, пылкой, ревнивой любви, и тогда, когда они вошли
в ее лето,
в жаркую пору.
А он думал часто, сидя как убитый,
в злом молчании, около нее, не слушая ее простодушного лепета, не отвечая на кроткие ласки: «Нет — это не та женщина, которая, как
сильная река, ворвется
в жизнь, унесет все преграды, разольется по полям.
Леонтий взглянул на нее еще раз и потом уже никогда не забыл.
В нем зажглась вдруг
сильная, ровная и глубокая страсть.
Желания у ней вращаются
в кругу ее быта: она любит, чтобы Святая неделя была сухая, любит Святки,
сильный мороз, чтобы сани скрипели и за нос щипало. Любит катанье и танцы, толпу, праздники, приезд гостей и выезды с визитами — до страсти. Охотница до нарядов, украшений, мелких безделок на столе, на этажерках.
И сейчас
в голове у него быстро возник очерк народной драмы. Как этот угрюмый, сосредоточенный характер мужика мог сложиться
в цельную, оригинальную и
сильную фигуру? Как устояла страсть среди этого омута разврата?
Словом, те же желания и стремления, как при встрече с Беловодовой, с Марфенькой, заговорили и теперь, но только
сильнее, непобедимее, потому что Вера была заманчива, таинственно-прекрасна, потому что
в ней вся прелесть не являлась сразу, как
в тех двух, и
в многих других, а пряталась и раздражала воображение, и это еще при первом шаге!
Он верил
в идеальный прогресс —
в совершенствование как формы, так и духа,
сильнее, нежели материалисты верят
в утилитарный прогресс; но страдал за его черепаший шаг и впадал
в глубокую хандру, не вынося даже мелких царапин близкого ему безобразия.
Марфенька немного покраснела и поправила платье, косынку и мельком бросила взгляд
в зеркало, Райский тихонько погрозил ей пальцем; она покраснела еще
сильнее.
Наконец, на четвертый или пятый день после разговора с ней, он встал часов
в пять утра. Солнце еще было на дальнем горизонте, из сада несло здоровою свежестью, цветы разливали
сильный запах, роса блистала на траве.
С мыслью о письме и сама Вера засияла опять и приняла
в его воображении образ какого-то таинственного, могучего, облеченного
в красоту зла, и тем еще
сильнее и язвительнее казалась эта красота. Он стал чувствовать
в себе припадки ревности, перебирал всех, кто был вхож
в дом, осведомлялся осторожно у Марфеньки и бабушки, к кому они все пишут и кто пишет к ним.
Все это может быть, никогда, ни
в каком отчаянном положении нас не оставляющее, и ввергнуло Райского если еще не
в самую тучу страсти, то уже
в ее жаркую атмосферу, из которой счастливо спасаются только
сильные и
в самом деле «гордые» характеры.
— Странная просьба, брат, дать горячку! Я не верю страсти — что такое страсть? Счастье, говорят,
в глубокой,
сильной любви…
— Довольно, — перебила она. — Вы высказались
в коротких словах. Видите ли, вы дали бы мне счастье на полгода, на год, может быть, больше, словом до новой встречи, когда красота, новее и
сильнее, поразила бы вас и вы увлеклись бы за нею, а я потом — как себе хочу! Сознайтесь, что так?
Мы,
сильный пол, отцы, мужья, братья и дети этих женщин, мы важно осуждаем их за то, что сорят собой и валяются
в грязи, бегают по кровлям…
— Тише, молчите, помните ваше слово! —
сильным шепотом сказала она. — Прощайте теперь! Завтра пойдем с вами гулять, потом
в город, за покупками, потом туда, на Волгу… всюду! Я жить без вас не могу!.. — прибавила она почти грубо и сильно сжав ему плечо пальцами.
В это время кто-то легонько постучался к ней
в комнату. Она не двигалась. Потом
сильнее постучались. Она услыхала и встала вдруг с постели, взглянула
в зеркало и испугалась самой себя.
Его охватил трепет смешанных чувств, и тем
сильнее заговорила мука отчаяния за свой поступок. Все растопилось у него
в горячих слезах.
От этого она только
сильнее уверовала
в последнее и убедилась, что — как далеко человек ни иди вперед, он не уйдет от него, если только не бросится с прямой дороги
в сторону или не пойдет назад, что самые противники его черпают из него же, что, наконец, учение это — есть единственный, непогрешительный, совершеннейший идеал жизни, вне которого остаются только ошибки.
Она введет нового и
сильного человека
в общество. Он умен, настойчив, и если будет прост и деятелен, как Тушин, тогда… и ее жизнь угадана. Она не даром жила. А там она не знала, что будет.
Она видела теперь
в нем мерзость запустения — и целый мир опостылел ей. Когда она останавливалась, как будто набраться силы, глотнуть воздуха и освежить запекшиеся от
сильного и горячего дыхания губы, колени у ней дрожали; еще минута — и она готова рухнуть на землю, но чей-то голос, дающий силу, шептал ей: «Иди, не падай — дойдешь!»
В Вере оканчивалась его статуя гармонической красоты. А тут рядом возникла другая статуя —
сильной, античной женщины —
в бабушке. Та огнем страсти, испытания, очистилась до самопознания и самообладания, а эта…
Он не забирался при ней на диван прилечь, вставал, когда она подходила к нему, шел за ней послушно
в деревню и поле, когда она шла гулять, терпеливо слушал ее объяснения по хозяйству. Во все, даже мелкие отношения его к бабушке, проникло то удивление, какое вызывает невольно женщина с
сильной нравственной властью.
Прежде Вера прятала свои тайны, уходила
в себя, царствуя безраздельно
в своем внутреннем мире, чуждаясь общества, чувствуя себя
сильнее всех окружающих. Теперь стало наоборот. Одиночность сил, при первом тяжелом опыте, оказалась несостоятельною.
По впечатлительной натуре своей он пристрастился к этой новой, простой, мягкой и вместе
сильной личности. Он располагал пробыть
в «Дымке» и долее. Ему хотелось вникнуть
в порядок хозяйственного механизма Тушина. Он едва успел заметить только наружный порядок, видеть бросающиеся
в глаза результаты этого хозяйства, не успев вникнуть
в самый процесс его отправления.
И везде, среди этой горячей артистической жизни, он не изменял своей семье, своей группе, не врастал
в чужую почву, все чувствовал себя гостем и пришельцем там. Часто,
в часы досуга от работ и отрезвления от новых и
сильных впечатлений раздражительных красок юга — его тянуло назад, домой. Ему хотелось бы набраться этой вечной красоты природы и искусства, пропитаться насквозь духом окаменелых преданий и унести все с собой туда,
в свою Малиновку…
Неточные совпадения
Пир кончился, расходится // Народ. Уснув, осталися // Под ивой наши странники, // И тут же спал Ионушка // Да несколько упившихся // Не
в меру мужиков. // Качаясь, Савва с Гришею // Вели домой родителя // И пели;
в чистом воздухе // Над Волгой, как набатные, // Согласные и
сильные // Гремели голоса:
— По времени Шалашников // Удумал штуку новую, // Приходит к нам приказ: // «Явиться!» Не явились мы, // Притихли, не шелохнемся //
В болотине своей. // Была засу́ха
сильная, // Наехала полиция,
Поймал его Пахомушка, // Поднес к огню, разглядывал // И молвил: «Пташка малая, // А ноготок востер! // Дыхну — с ладони скатишься, // Чихну —
в огонь укатишься, // Щелкну — мертва покатишься, // А все ж ты, пташка малая, //
Сильнее мужика! // Окрепнут скоро крылышки, // Тю-тю! куда ни вздумаешь, // Туда и полетишь! // Ой ты, пичуга малая! // Отдай свои нам крылышки, // Все царство облетим, // Посмотрим, поразведаем, // Поспросим — и дознаемся: // Кому живется счастливо, // Вольготно на Руси?»
Прилетела
в дом // Сизым голубем… // Поклонился мне // Свекор-батюшка, // Поклонилася // Мать-свекровушка, // Деверья, зятья // Поклонилися, // Поклонилися, // Повинилися! // Вы садитесь-ка, // Вы не кланяйтесь, // Вы послушайте. // Что скажу я вам: // Тому кланяться, // Кто
сильней меня, — // Кто добрей меня, // Тому славу петь. // Кому славу петь? // Губернаторше! // Доброй душеньке // Александровне!
Судья, который, не убояся ни мщения, ни угроз
сильного, отдал справедливость беспомощному,
в моих глазах герой.