— Что вы, оставьте, я сама!.. — говорила она
в испуге, но не успела договорить, как он, обняв ее за талию, перенес через канаву.
Средство или ключ к ее горю, если и есть — в руках самой Веры, но она никому не вверяет его, и едва теперь только, когда силы изменяют, она обронит намек, слово, и опять
в испуге отнимет и спрячется. Очевидно — она не в силах одна рассечь своего гордиева узла, а гордость или привычка жить своими силами — хоть погибать, да жить ими — мешает ей высказаться!
Неточные совпадения
— Что ты, Бог с тобой: я
в кофте! — с
испугом отговаривалась Татьяна Марковна, прячась
в коридоре. — Бог с ним: пусть его спит! Да как он спит-то: свернулся, точно собачонка! — косясь на Марка, говорила она. — Стыд, Борис Павлович, стыд: разве перин нет
в доме? Ах ты, Боже мой! Да потуши ты этот проклятый огонь! Без пирожного!
Бабушка поглядела
в окно и покачала головой. На дворе куры, петухи, утки с криком бросились
в стороны, собаки с лаем поскакали за бегущими, из людских выглянули головы лакеев, женщин и кучеров,
в саду цветы и кусты зашевелились, точно живые, и не на одной гряде или клумбе остался след вдавленного каблука или маленькой женской ноги, два-три горшка с цветами опрокинулись, вершины тоненьких дерев, за которые хваталась рука, закачались, и птицы все до одной от
испуга улетели
в рощу.
Он наскоро оделся и пошел
в сад, прошел две-три аллеи и — вдруг наткнулся на Веру. Он задрожал от нечаянности и
испуга.
Она вздрогнула от
испуга так, что и он задрожал.
В это же мгновение рука ее с письмом быстро опустилась
в карман.
Она молчала и мало-помалу приходила от
испуга в себя, не спуская с него глаз и все стоя, как встала с места, не вынимая руки из кармана.
— Не дышу! — пролепетала с
испугом Полина Карповна и замерла
в своей позе.
— Как можно! — с
испугом сказал Леонтий, выхватывая письмо и пряча его опять
в ящик. — Ведь это единственные ее строки ко мне, других у меня нет… Это одно только и осталось у меня на память от нее… — добавил он, глотая слезы.
В глазах был
испуг и тревога. Она несколько раз трогала лоб рукой и села было к столу, но
в ту же минуту встала опять, быстро сдернула с плеч платок и бросила
в угол за занавес, на постель, еще быстрее отворила шкаф, затворила опять, ища чего-то глазами по стульям, на диване — и, не найдя, что ей нужно, села на стул, по-видимому,
в изнеможении.
У него глаза остановились на ней с удивлением и
в лицо хлынул
испуг.
Но Яков и Василиса ушли к ранней обедне, а Пашутка, завидя идущую барыню, с
испуга залезла
в веники и метлы, хранившиеся
в чулане, да там и заснула. Прочие люди разбежались
в разные стороны.
У Татьяны Марковны отходило беспокойство от сердца. Она пошевелилась свободно
в кресле, поправила складку у себя на платье, смахнула рукой какие-то крошки со стола. Словом — отошла, ожила, задвигалась, как внезапно оцепеневший от
испуга и тотчас опять очнувшийся человек.
Андрий схватил мешок одной рукой и дернул его вдруг так, что голова Остапа упала на землю, а он сам вскочил впросонках и, сидя с закрытыми глазами, закричал что было мочи: «Держите, держите чертова ляха! да ловите коня, коня ловите!» — «Замолчи, я тебя убью!» — закричал
в испуге Андрий, замахнувшись на него мешком.
— Милостивый государь, милостивый государь, вы ничего не знаете! — кричала Катерина Ивановна, — мы на Невский пойдем, — Соня, Соня! да где ж она? Тоже плачет! Да что с вами со всеми!.. Коля, Леня, куда вы? — вскрикнула она вдруг
в испуге, — о, глупые дети! Коля, Леня, да куда ж они!..
Неточные совпадения
Усоловцы крестилися, // Начальник бил глашатая: // «Попомнишь ты, анафема, // Судью ерусалимского!» // У парня, у подводчика, // С
испуга вожжи выпали // И волос дыбом стал! // И, как на грех, воинская // Команда утром грянула: //
В Устой, село недальное, // Солдатики пришли. // Допросы! усмирение! — // Тревога! по спопутности // Досталось и усоловцам: // Пророчество строптивого // Чуть
в точку не сбылось.
На этот призыв выходит из толпы парень и с разбега бросается
в пламя. Проходит одна томительная минута, другая. Обрушиваются балки одна за другой, трещит потолок. Наконец парень показывается среди облаков дыма; шапка и полушубок на нем затлелись,
в руках ничего нет. Слышится вопль:"Матренка! Матренка! где ты?" — потом следуют утешения, сопровождаемые предположениями, что, вероятно, Матренка с
испуга убежала на огород…
Свидетельство замечательное и находящее себе подтверждение
в том, что впоследствии начальство вынуждено было дать глуповцам разные льготы, именно"
испуга их ради".
Щепки, навоз, солома, мусор — все уносилось быстриной
в неведомую даль, и Угрюм-Бурчеев с удивлением, доходящим до
испуга, следил"непонятливым"оком за этим почти волшебным исчезновением его надежд и намерений.
Видно было, как вздрогнула на лице его какая-то административная жилка, дрожала-дрожала и вдруг замерла… Глуповцы
в смятении и
испуге повскакали с своих мест.