Он был так беден, как нельзя уже быть беднее. Жил в каком-то чуланчике, между печкой и дровами, работал при свете плошки, и если б не симпатия товарищей, он не знал бы, где
взять книг, а иногда белья и платья.
Неточные совпадения
Бабушка отодвинула от себя все
книги, счеты, гордо сложила руки на груди и стала смотреть в окно. А Райский сел возле Марфеньки,
взял ее за руки.
— Что попадется: Тит Никоныч журналы носит, повести читаю. Иногда у Верочки
возьму французскую
книгу какую-нибудь. «Елену» недавно читала мисс Эджеворт, еще «Джен Эйр»… Это очень хорошо… Я две ночи не спала: все читала, не могла оторваться.
Татьяна Марковна не совсем была внимательна к богатой библиотеке, доставшейся Райскому,
книги продолжали изводиться в пыли и в прахе старого дома. Из них Марфенька брала изредка кое-какие
книги, без всякого выбора: как, например, Свифта, Павла и Виргинию, или
возьмет Шатобриана, потом Расина, потом роман мадам Жанлис, и
книги берегла, если не больше, то наравне с своими цветами и птицами.
— Ну, так
возьми себе эти
книги в вечное и потомственное владение, но на одном условии.
— Мне,
взять эти
книги! — Леонтий смотрел то на
книги, то на Райского, потом махнул рукой и вздохнул.
— Ну, если не берешь, так я отдам
книги в гимназию: дай сюда каталог! Сегодня же отошлю к директору… — сказал Райский и хотел
взять у Леонтия реестр
книг.
— Надеюсь, он не все
книги взял? Верно, вы оставили какие-нибудь для себя?
— Вот видите, один мальчишка, стряпчего сын, не понял чего-то по-французски в одной
книге и показал матери, та отцу, а отец к прокурору. Тот слыхал имя автора и поднял бунт — донес губернатору. Мальчишка было заперся, его выпороли: он под розгой и сказал, что
книгу взял у меня. Ну, меня сегодня к допросу…
— Что я? — сказал он, с улыбкой глядя на Райского. — Меня спросили, чьи
книги, откуда я
взял…
— Ну так, не хочу. После я пойду сам и скажу, что
книги мои. Если потом вы какое-нибудь преступление сделаете, скажите на меня: я
возьму на себя…
— Что это за
книга? — спросил Райский вечером. Потом
взял, посмотрел и засмеялся. — Вы лучше «Сонник» купите да читайте! Какую старину выкопали! Это вы, бабушка, должно быть, читали, когда были влюблены в Тита Никоныча…
Бабушка болезненно вздохнула в ответ. Ей было не до шуток. Она
взяла у него
книгу и велела Пашутке отдать в людскую.
Вон я хотела остеречь их моралью — и даже нравоучительную
книгу в подмогу
взяла: целую неделю читали-читали, и только кончили, а они в ту же минуту почти все это и проделали в саду, что в
книге написано!..
— Нет, я теперь стал осторожнее, после того как Райский порисовался и свеликодушничал,
взял на себя историю о
книгах…
— В библиотеке моего отца нет этих новых
книг, где же вы
взяли их? — с живостью спросил Райский и навострил ухо.
— Пусть так! — более и более слабея, говорила она, и слезы появились уже в глазах. — Не мне спорить с вами, опровергать ваши убеждения умом и своими убеждениями! У меня ни ума, ни сил не станет. У меня оружие слабо — и только имеет ту цену, что оно мое собственное, что я
взяла его в моей тихой жизни, а не из
книг, не понаслышке…
Новое учение не давало ничего, кроме того, что было до него: ту же жизнь, только с уничижениями, разочарованиями, и впереди обещало — смерть и тлен.
Взявши девизы своих добродетелей из
книги старого учения, оно обольстилось буквою их, не вникнув в дух и глубину, и требовало исполнения этой «буквы» с такою злобой и нетерпимостью, против которой остерегало старое учение. Оставив себе одну животную жизнь, «новая сила» не создала, вместо отринутого старого, никакого другого, лучшего идеала жизни.
Под вечер он уселся в каюте,
взял книгу и долго возражал автору, делая на полях заметки парадоксального свойства. Некоторое время его забавляла эта игра, эта беседа с властвующим из гроба мертвым. Затем, взяв трубку, он утонул в синем дыме, живя среди призрачных арабесок [Арабеска — здесь: музыкальное произведение, причудливое и непринужденное по своему характеру.], возникающих в его зыбких слоях.
Неточные совпадения
«А статских не желаете?» // — Ну, вот еще со статскими! — // (Однако
взяли — дешево! — // Какого-то сановника // За брюхо с бочку винную // И за семнадцать звезд.) // Купец — со всем почтением, // Что любо, тем и потчует // (С Лубянки — первый вор!) — // Спустил по сотне Блюхера, // Архимандрита Фотия, // Разбойника Сипко, // Сбыл
книги: «Шут Балакирев» // И «Английский милорд»…
—
Возьмите,
возьмите эти ужасные
книги! — сказала она, отталкивая лежавшие пред ней на столе тетради. — Зачем вы дали их мне!.. Нет, всё-таки лучше, — прибавила она, сжалившись над его отчаянным лицом. — Но это ужасно, ужасно!
— Смотря по нападениям. Впрочем, не угодно ли чаю? — Она поднялась и
взяла в руку переплетенную сафьянную
книгу.
Я поместил в этой
книге только то, что относилось к пребыванию Печорина на Кавказе; в моих руках осталась еще толстая тетрадь, где он рассказывает всю жизнь свою. Когда-нибудь и она явится на суд света; но теперь я не смею
взять на себя эту ответственность по многим важным причинам.
— Управитель так и оторопел, говорит: «Что вам угодно?» — «А! говорят, так вот ты как!» И вдруг, с этим словом, перемена лиц и физиогномии… «За делом! Сколько вина выкуривается по именью? Покажите
книги!» Тот сюды-туды. «Эй, понятых!»
Взяли, связали, да в город, да полтора года и просидел немец в тюрьме.