Неточные совпадения
Она молчит, молчит, потом вдруг неожиданно
придет в себя и станет опять бегать вприпрыжку и тихонько срывать смородину, а еще чаще вороняшки, черную, приторно-сладкую ягоду, растущую в канавах и строго запрещенную
бабушкой, потому что от нее будто бы тошнит.
Он в раздумье воротился домой: там нашел письма.
Бабушка бранила его, что он вышел из военной службы, а опекун советовал определиться в сенат. Он
прислал ему рекомендательные письма.
Сначала
бабушка писывала к нему часто,
присылала счеты: он на письма отвечал коротко, с любовью и лаской к горячо любимой старушке, долго заменявшей ему мать, а счеты рвал и бросал под стол.
— Гостит у попадьи за Волгой, — сказала
бабушка. — Такой грех: та нездорова сделалась и
прислала за ней. Надо же в это время случиться! Сегодня же пошлю за ней лошадь…
— Нет,
бабушка, не я. Помню, что какие-то бумаги вы
присылали мне, я их передал приятелю своему, Ивану Ивановичу, а тот…
— Ты теперь
приходи к нему с докладом, — говорила
бабушка, — он сам будет управлять имением.
— Шш! шш! — зашипела
бабушка, — услыхал бы он! Человек он старый, заслуженный, а главное, серьезный! Мне не сговорить с тобой — поговори с Титом Никонычем. Он обедать
придет, — прибавила Татьяна Марковна.
— В конце лета суда с арбузами
придут, — продолжала она, — сколько их тут столпится! Мы покупаем только мочить, а к десерту свои есть, крупные, иногда в пуд весом бывают. Прошлый год больше пуда один был,
бабушка архиерею отослала.
— Я так и знала; уж я уговаривала, уговаривала
бабушку — и слушать не хочет, даже с Титом Никонычем не говорит. Он у нас теперь, и Полина Карповна тоже. Нил Андреич, княгиня, Василий Андреич
присылали поздравить с приездом…
— В самом деле: вы хотите, будете?
Бабушка,
бабушка! — говорила она радостно, вбегая в комнату. — Братец
пришел: ужинать будет!
— Не
приходил опять обедать к вам «без церемонии»? — спросила опять
бабушка Ватутина.
— Приятно! — возразила
бабушка, — слушать тошно!
Пришел бы ко мне об эту пору: я бы ему дала обед! Нет, Борис Павлович: ты живи, как люди живут, побудь с нами дома, кушай, гуляй, с подозрительными людьми не водись, смотри, как я распоряжаюсь имением, побрани, если что-нибудь не так…
— Больше нет: деньги спрятаны у
бабушки, завтра
пришлю.
Она не любила, чтобы к ней
приходили в старый дом. Даже
бабушка не тревожила ее там, а Марфеньку она без церемонии удаляла, да та и сама боялась ходить туда.
Вера являлась ненадолго, здоровалась с
бабушкой, сестрой, потом уходила в старый дом, и не слыхать было, что она там делает. Иногда она вовсе не
приходила, а
присылала Марину принести ей кофе туда.
— Как обрадовался, как бросился! Нашел человека! Деньги-то не забудь взять с него назад! Да не хочет ли он трескать? я бы
прислала… — крикнула ему вслед
бабушка.
— Вот видите,
бабушка? — перебила Марфенька, — он
пришел братца посмотреть, а без этого долго бы пропадал! Что?
— Николай Андреич сейчас
придет, — сказала Марфенька, — а я не знаю, как теперь мне быть с ним. Станет звать в сад, я не пойду, в поле — тоже не пойду и бегать не стану. Это я все могу. А если станет смешить меня — я уж не утерплю,
бабушка, — засмеюсь, воля ваша! Или запоет, попросит сыграть: что я ему скажу?
— Да кто пишет? Ко мне никто, — сказала
бабушка, — а к Марфеньке недавно из лавки купец письмо
прислал…
Он без церемонии почти вывел
бабушку и Марфеньку, которые
пришли было поглядеть. Егорка, видя, что барин начал писать «патрет»,
пришел было спросить, не отнести ли чемодан опять на чердак. Райский молча показал ему кулак.
— Ты злая! А если б я сделался болен горячкой?
Бабушка и Марфенька
пришли бы ко мне, ходили бы за мной, старались бы облегчить. Ужели бы ты осталась равнодушной и не заглянула бы ко мне, не спросила бы…
— Да,
бабушка, новые; старый век проходит. Нельзя ему длиться два века. Нужно же и новому
прийти!
И с этим но, и с этим вздохом
пришел к себе домой, мало-помалу оправданный в собственных глазах, и, к большому удовольствию
бабушки, весело и с аппетитом пообедал с нею и с Марфенькой.
Она была тоже в каком-то ненарушимо-тихом торжественном покое счастья или удовлетворения, молча чем-то наслаждалась, была добра, ласкова с
бабушкой и Марфенькой и только в некоторые дни
приходила в беспокойство, уходила к себе, или в сад, или с обрыва в рощу, и тогда лишь нахмуривалась, когда Райский или Марфенька тревожили ее уединение в старом доме или напрашивались ей в товарищи в прогулке.
Так она волновалась, смотрела пристально и подозрительно на Веру, когда та
приходила к обеду и к чаю, пробовала было последить за ней по саду, но та, заметив
бабушку издали, прибавляла шагу и была такова!
— Ничего. Я встретил Якова, он сказал, что ты здесь, я и
пришел…
Бабушка…
Вера не зевала, не следила за полетом мух, сидела, не разжимая губ, и сама читала внятно, когда
приходила ее очередь читать.
Бабушка радовалась ее вниманию.
— Нет, нет,
бабушка, ничего, ничего… я
пришла… Мне нужно сказать вам… — говорила она, прижимаясь к
бабушке в страхе.
— Не поздно ли будет тогда, когда горе
придет!.. — прошептала
бабушка. — Хорошо, — прибавила она вслух, — успокойся, дитя мое! я знаю, что ты не Марфенька, и тревожить тебя не стану.
Райский
пришел домой злой, не ужинал, не пошутил с Марфенькой, не подразнил
бабушку и ушел к себе. И на другой день он сошел такой же мрачный и недовольный.
— Не мне, а женщине
пришла эта мысль, и не в голову, а в сердце, — заключил Райский, — и потому теперь я не приму вашей руки…
Бабушка выдумала это…
— Экая здоровая старуха, эта ваша
бабушка! — заметил Марк, — я когда-нибудь к ней на пирог
приду! Жаль, что старой дури набито в ней много!.. Ну я пойду, а вы присматривайте за Козловым, — если не сами, так посадите кого-нибудь. Вон третьего дня ему мочили голову и велели на ночь сырой капустой обложить. Я заснул нечаянно, а он, в забытьи, всю капусту с головы потаскал да съел… Прощайте! я не спал и не ел сам. Авдотья меня тут какой-то бурдой из кофе потчевала…
— Позовите Марину или Машу, чтоб легли спать тут в моей комнате… Только
бабушке ни слова об этом!.. Это просто раздражение… Она перепугается…
придет…
Он с нетерпением ожидал Веры. Наконец она
пришла. Девушка принесла за ней теплое пальто, шляпку и ботинки на толстой подошве. Она, поздоровавшись с
бабушкой, попросила кофе, с аппетитом съела несколько сухарей и напомнила Райскому просьбу свою побывать с ней в городе, в лавках, и потом погулять вместе в поле и в роще.
— Ах! — сделала она, — доживу ли я! Ты до завтра как-нибудь… успокой
бабушку, скажи ей что-нибудь… чтоб она ничего не подозревала… не
присылала сюда никого…
— К обеду только позвольте,
бабушка, не выходить, — сказала она, едва крепясь, — а после обеда я, может быть,
приду…
Пришел к обеду и Тушин, еще накануне приехавший в город. Он подарил Марфеньке хорошенького пони, для прогулок верхом: «Если
бабушка позволит», — скромно прибавил он.
И
бабушка, занимаясь гостями, вдруг вспомнит, что с Верой «неладно», что она не в себе, не как всегда, а иначе, хуже, нежели какая была; такою она ее еще не видала никогда — и опять потеряется. Когда Марфенька
пришла сказать, что Вера нездорова и в церкви не будет, Татьяна Марковна рассердилась сначала.
И
бабушку жаль! Какое ужасное, неожиданное горе нарушит мир ее души! Что, если она вдруг свалится! —
приходило ему в голову, — вон она сама не своя, ничего еще не зная! У него подступали слезы к глазам от этой мысли.
Бабушка немного успокоилась, что она
пришла, но в то же время замечала, что Райский меняется в лице и старается не глядеть на Веру. В первый раз в жизни, может быть, она проклинала гостей. А они уселись за карты, будут пить чай, ужинать, а Викентьева уедет только завтра.
Но когда настал час — «
пришли римляне и взяли», она постигла, откуда пал неотразимый удар, встала, сняв свой венец, и молча, без ропота, без малодушных слез, которыми омывали иерусалимские стены мужья, разбивая о камни головы, только с окаменелым ужасом покорности в глазах пошла среди павшего царства, в великом безобразии одежд, туда, куда вела ее рука Иеговы, и так же — как эта
бабушка теперь — несла святыню страдания на лице, будто гордясь и силою удара, постигшего ее, и своею силою нести его.
— Я не за тем
пришла к тебе,
бабушка, — сказала Вера. — Разве ты не знаешь, что тут все решено давно? Я ничего не хочу, я едва хожу — и если дышу свободно и надеюсь ожить, так это при одном условии — чтоб мне ничего не знать, не слыхать, забыть навсегда… А он напомнил! зовет туда, манит счастьем, хочет венчаться!.. Боже мой!..
— Я и не говорила бы, если б не письма. Мне нужен покой…
Бабушка! увези, спрячь меня… или я умру! Я устала… силы нет… дай отдохнуть… А он зовет туда… хочет
прийти сам…
Вскоре она погрузилась — не в печаль, не в беспокойство о письмах и о том,
придет ли Марк, что сделает
бабушка, — а в какой-то хаос смутных чувств, воспоминаний, напрасно стараясь сосредоточить мысли на одном чувстве, на одном моменте.
Он хотел сказать что-то в ответ, но за ним
прислала бабушка и немедленно потребовала его к себе.
Бабушка выслала Пашутку и заперла дверь кабинета, когда
пришел Райский. Сама она была очевидно расстроена. Райский испугался.