Шестнадцатилетний Михей, не зная, что делать с своей латынью,
стал в доме родителей забывать ее, но зато, в ожидании чести присутствовать в земском или уездном суде, присутствовал пока на всех пирушках отца, и в этой-то школе, среди откровенных бесед, до тонкости развился ум молодого человека.
Неточные совпадения
В Гороховой улице,
в одном из больших
домов, народонаселения которого
стало бы на целый уездный город, лежал утром
в постели, на своей квартире, Илья Ильич Обломов.
Обломову и хотелось бы, чтоб было чисто, да он бы желал, чтоб это сделалось как-нибудь так, незаметно, само собой; а Захар всегда заводил тяжбу, лишь только начинали требовать от него сметания пыли, мытья полов и т. п. Он
в таком случае
станет доказывать необходимость громадной возни
в доме, зная очень хорошо, что одна мысль об этом приводила барина его
в ужас.
Сначала ему тяжело
стало пробыть целый день одетым, потом он ленился обедать
в гостях, кроме коротко знакомых, больше холостых
домов, где можно снять галстук, расстегнуть жилет и где можно даже «поваляться» или соснуть часок.
Так пускал он
в ход свои нравственные силы, так волновался часто по целым дням, и только тогда разве очнется с глубоким вздохом от обаятельной мечты или от мучительной заботы, когда день склонится к вечеру и солнце огромным шаром
станет великолепно опускаться за четырехэтажный
дом.
Они
стали чутки и осторожны. Иногда Ольга не скажет тетке, что видела Обломова, и он
дома объявит, что едет
в город, а сам уйдет
в парк.
Он побежал отыскивать Ольгу.
Дома сказали, что она ушла; он
в деревню — нет. Видит, вдали она, как ангел восходит на небеса, идет на гору, так легко опирается ногой, так колеблется ее
стан.
Так проходили дни. Илья Ильич скучал, читал, ходил по улице, а
дома заглядывал
в дверь к хозяйке, чтоб от скуки перемолвить слова два. Он даже смолол ей однажды фунта три кофе с таким усердием, что у него лоб
стал мокрый.
Обломов не помнил, где он сидит, даже сидел ли он: машинально смотрел и не замечал, как забрезжилось утро; слышал и не слыхал, как раздался сухой кашель старухи, как
стал дворник колоть дрова на дворе, как застучали и загремели
в доме, видел и не видал, как хозяйка и Акулина пошли на рынок, как мелькнул пакет мимо забора.
С начала лета
в доме стали поговаривать о двух больших предстоящих праздниках: Иванове дне, именинах братца, и об Ильине дне — именинах Обломова: это были две важные эпохи
в виду. И когда хозяйке случалось купить или видеть на рынке отличную четверть телятины или удавался особенно хорошо пирог, она приговаривала: «Ах, если б этакая телятина попалась или этакий пирог удался
в Иванов или
в Ильин день!»
Агафья Матвеевна
в первый раз узнала, что у ней есть только
дом, огород и цыплята и что ни корица, ни ваниль не растут
в ее огороде; увидала, что на рынках лавочники мало-помалу перестали ей низко кланяться с улыбкой и что эти поклоны и улыбки
стали доставаться новой, толстой, нарядной кухарке ее братца.
Он три раза перевернулся на диване от этого известия, потом посмотрел
в ящик к себе: и у него ничего не было.
Стал припоминать, куда их дел, и ничего не припомнил; пошарил на столе рукой, нет ли медных денег, спросил Захара, тот и во сне не видал. Она пошла к братцу и наивно сказала, что
в доме денег нет.
Ей
стало гораздо легче, когда заговорили о другом и объявили ей, что теперь им можно опять жить вместе, что и ей будет легче «среди своих горе мыкать», и им хорошо, потому что никто, как она, не умеет держать
дома в порядке.
Неточные совпадения
Стародум. От двора, мой друг, выживают двумя манерами. Либо на тебя рассердятся, либо тебя рассердят. Я не
стал дожидаться ни того, ни другого. Рассудил, что лучше вести жизнь у себя
дома, нежели
в чужой передней.
Масса, с тайными вздохами ломавшая
дома свои, с тайными же вздохами закопошилась
в воде. Казалось, что рабочие силы Глупова сделались неистощимыми и что чем более заявляла себя бесстыжесть притязаний, тем растяжимее
становилась сумма орудий, подлежащих ее эксплуатации.
Среди этой общей тревоги об шельме Анельке совсем позабыли. Видя, что дело ее не выгорело, она под шумок снова переехала
в свой заезжий
дом, как будто за ней никаких пакостей и не водилось, а паны Кшепшицюльский и Пшекшицюльский завели кондитерскую и
стали торговать
в ней печатными пряниками. Оставалась одна Толстопятая Дунька, но с нею совладать было решительно невозможно.
В ту же ночь
в бригадировом
доме случился пожар, который, к счастию, успели потушить
в самом начале. Сгорел только архив,
в котором временно откармливалась к праздникам свинья. Натурально, возникло подозрение
в поджоге, и пало оно не на кого другого, а на Митьку. Узнали, что Митька напоил на съезжей сторожей и ночью отлучился неведомо куда. Преступника изловили и
стали допрашивать с пристрастием, но он, как отъявленный вор и злодей, от всего отпирался.
Княгиня Бетси, не дождавшись конца последнего акта, уехала из театра. Только что успела она войти
в свою уборную, обсыпать свое длинное бледное лицо пудрой, стереть ее, оправиться и приказать чай
в большой гостиной, как уж одна за другою
стали подъезжать кареты к ее огромному
дому на Большой Морской. Гости выходили на широкий подъезд, и тучный швейцар, читающий по утрам, для назидания прохожих, за стеклянною дверью газеты, беззвучно отворял эту огромную дверь, пропуская мимо себя приезжавших.