Неточные совпадения
Дело
в том, что Обломов накануне получил из деревни, от
своего старосты, письмо неприятного содержания. Известно, о каких неприятностях может
писать староста: неурожай, недоимки, уменьшение дохода и т. п. Хотя староста и
в прошлом и
в третьем году
писал к
своему барину точно такие же письма, но и это последнее письмо подействовало так же сильно, как всякий неприятный сюрприз.
«Ночью
писать, — думал Обломов, — когда же спать-то? А поди тысяч пять
в год заработает! Это хлеб! Да писать-то все, тратить мысль, душу
свою на мелочи, менять убеждения, торговать умом и воображением, насиловать
свою натуру, волноваться, кипеть, гореть, не знать покоя и все куда-то двигаться… И все
писать, все
писать, как колесо, как машина:
пиши завтра, послезавтра; праздник придет, лето настанет — а он все
пиши? Когда же остановиться и отдохнуть? Несчастный!»
Вот он сидит у окна
своей дачи (он живет на даче,
в нескольких верстах от города), подле него лежит букет цветов. Он что-то проворно дописывает, а сам беспрестанно поглядывает через кусты, на дорожку, и опять спешит
писать.
Барон вел процесс, то есть заставлял какого-то чиновника
писать бумаги, читал их сквозь лорнетку, подписывал и посылал того же чиновника с ними
в присутственные места, а сам связями
своими в свете давал этому процессу удовлетворительный ход. Он подавал надежду на скорое и счастливое окончание. Это прекратило злые толки, и барона привыкли видеть
в доме, как родственника.
Другой бы прибавил:
пишу и обливаюсь слезами, но я не рисуюсь перед вами, не драпируюсь
в свою печаль, потому что не хочу усиливать боль, растравлять сожаление, грусть.
Остановившись на этом решении, он уже немного успокоился и
написал в деревню к соседу,
своему поверенному, другое письмо, убедительно прося его поспешить ответом, по возможности удовлетворительным.
Обломов стал было делать возражения, но Штольц почти насильно увез его к себе,
написал доверенность на
свое имя, заставил Обломова подписать и объявил ему, что он берет Обломовку на аренду до тех пор, пока Обломов сам приедет
в деревню и привыкнет к хозяйству.
Какие это люди на свете есть счастливые, что за одно словцо, так вот шепнет на ухо другому, или строчку продиктует, или просто имя
свое напишет на бумаге — и вдруг такая опухоль сделается
в кармане, словно подушка, хоть спать ложись.
— А знаешь, что делается
в Обломовке? Ты не узнаешь ее! — сказал Штольц. — Я не
писал к тебе, потому что ты не отвечаешь на письма. Мост построен, дом прошлым летом возведен под крышу. Только уж об убранстве внутри ты хлопочи сам, по
своему вкусу — за это не берусь. Хозяйничает новый управляющий, мой человек. Ты видел
в ведомости расходы…
О многих «страшных» минутах я подробно
писал в своем путевом журнале, но почти не упомянул об «опасных»: они не сделали на меня впечатления, не потревожили нерв — и я забыл их или, как сказал сейчас, прозевал испугаться, оттого, вероятно, прозевал и описать. Упомяну теперь два-три таких случая.
Отец этого предполагаемого Василья
пишет в своей просьбе губернатору, что лет пятнадцать тому назад у него родилась дочь, которую он хотел назвать Василисой, но что священник, быв «под хмельком», окрестил девочку Васильем и так внес в метрику.
Неточные совпадения
Ты, я знаю,
пишешь статейки: помести их
в свою литературу.
Удары градом сыпались: // — Убью!
пиши к родителям! — // «Убью! зови попа!» // Тем кончилось, что прасола // Клим сжал рукой, как обручем, // Другой вцепился
в волосы // И гнул со словом «кланяйся» // Купца к
своим ногам.
Пишут ко мне, что, по смерти ее матери, какая-то дальняя родня увезла ее
в свои деревни.
Стародум. Фенелона? Автора Телемака? Хорошо. Я не знаю твоей книжки, однако читай ее, читай. Кто
написал Телемака, тот пером
своим нравов развращать не станет. Я боюсь для вас нынешних мудрецов. Мне случилось читать из них все то, что переведено по-русски. Они, правда, искореняют сильно предрассудки, да воротят с корню добродетель. Сядем. (Оба сели.) Мое сердечное желание видеть тебя столько счастливу, сколько
в свете быть возможно.
Когда же Помпадурша была,"за слабое держание некоторой тайности", сослана
в монастырь и пострижена под именем инокини Нимфодоры, то он первый бросил
в нее камнем и
написал"Повесть о некоторой многолюбивой жене",
в которой делал очень ясные намеки на прежнюю
свою благодетельницу.