Неточные совпадения
— Отчего я не встаю-то так
долго? Ведь я вот тут лежал все да думал,
как мне выпутаться из беды.
— А я говорил тебе, чтоб ты купил других, заграничных? Вот
как ты помнишь, что тебе говорят! Смотри же, чтоб к следующей субботе непременно было, а то
долго не приду. Вишь, ведь
какая дрянь! — продолжал он, закурив сигару и пустив одно облако дыма на воздух, а другое втянув в себя. — Курить нельзя.
Когда же Штольц приносил ему книги,
какие надо еще прочесть сверх выученного, Обломов
долго глядел молча на него.
А солнце уж опускалось за лес; оно бросало несколько чуть-чуть теплых лучей, которые прорезывались огненной полосой через весь лес, ярко обливая золотом верхушки сосен. Потом лучи гасли один за другим; последний луч оставался
долго; он,
как тонкая игла, вонзился в чащу ветвей; но и тот потух.
И с самим человеком творилось столько непонятного: живет-живет человек
долго и хорошо — ничего, да вдруг заговорит такое непутное, или учнет кричать не своим голосом, или бродить сонный по ночам; другого, ни с того ни с сего, начнет коробить и бить оземь. А перед тем
как сделаться этому, только что курица прокричала петухом да ворон прокаркал над крышей.
Они никогда не смущали себя никакими туманными умственными или нравственными вопросами: оттого всегда и цвели здоровьем и весельем, оттого там жили
долго; мужчины в сорок лет походили на юношей; старики не боролись с трудной, мучительной смертью, а, дожив до невозможности, умирали
как будто украдкой, тихо застывая и незаметно испуская последний вздох. Оттого и говорят, что прежде был крепче народ.
Все дались диву, что галерея обрушилась, а накануне дивились,
как это она так
долго держится!
Общий хохот покрыл его голос. Напрасно он силился досказать историю своего падения: хохот разлился по всему обществу, проник до передней и до девичьей, объял весь дом, все вспомнили забавный случай, все хохочут
долго, дружно, несказанно,
как олимпийские Боги. Только начнут умолкать, кто-нибудь подхватит опять — и пошло писать.
—
Долго ли до греха? — говорили отец и мать. — Ученье-то не уйдет, а здоровья не купишь; здоровье дороже всего в жизни. Вишь, он из ученья
как из больницы воротится: жирок весь пропадает, жиденький такой… да и шалун: все бы ему бегать!
Он опомнился, взял шляпу и, не оглядываясь, выбежал из комнаты. Она уже не провожала его любопытным взглядом, она
долго, не шевелясь, стояла у фортепьяно,
как статуя, и упорно глядела вниз; только усиленно поднималась и опускалась грудь…
Долго после того,
как у него вырвалось признание, не видались они наедине. Он прятался,
как школьник, лишь только завидит Ольгу. Она переменилась с ним, но не бегала, не была холодна, а стала только задумчивее.
— Ах,
какая пыль! — очнувшись от восторга, заметил он. — Захар! Захар! —
долго кричал он, потому что Захар сидел с кучерами у ворот, обращенных в переулок.
— Влюблена, нет… я не люблю этого: я вас люблю! — сказала она и поглядела на него
долго,
как будто поверяла и себя, точно ли она любит.
Он остался на месте и
долго смотрел ей вслед,
как улетающему ангелу.
Она
долго не спала,
долго утром ходила одна в волнении по аллее, от парка до дома и обратно, все думала, думала, терялась в догадках, то хмурилась, то вдруг вспыхивала краской и улыбалась чему-то, и все не могла ничего решить. «Ах, Сонечка! — думала она в досаде. —
Какая счастливая! Сейчас бы решила!»
Она глядела на него
долго,
как будто читала в складках на лбу,
как в писаных строках, и сама вспоминала каждое его слово, взгляд, мысленно пробегала всю историю своей любви, дошла до темного вечера в саду и вдруг покраснела.
Он забыл ту мрачную сферу, где
долго жил, и отвык от ее удушливого воздуха. Тарантьев в одно мгновение сдернул его будто с неба опять в болото. Обломов мучительно спрашивал себя: зачем пришел Тарантьев? надолго ли? — терзался предположением, что, пожалуй, он останется обедать и тогда нельзя будет отправиться к Ильинским.
Как бы спровадить его, хоть бы это стоило некоторых издержек, — вот единственная мысль, которая занимала Обломова. Он молча и угрюмо ждал, что скажет Тарантьев.
— Да вот
долго нейдут что-то, не видать, — сказала она монотонно, глядя на забор, отделявший улицу от двора. — Я знаю и шаги их; по деревянной мостовой слышно,
как кто идет. Здесь мало ходят…
Обломов
долго ходил по комнате и не чувствовал под собой ног, не слыхал собственных шагов: он ходил
как будто на четверть от полу.
После болезни Илья Ильич
долго был мрачен, по целым часам повергался в болезненную задумчивость и иногда не отвечал на вопросы Захара, не замечал,
как он ронял чашки на пол и не сметал со стола пыль, или хозяйка, являясь по праздникам с пирогом, заставала его в слезах.
«Боже, в
каком я омуте! — терзалась Ольга про себя. — Открыть!.. Ах, нет! пусть он
долго, никогда не узнает об этом! А не открыть — все равно, что воровать. Это похоже на обман, на заискиванье. Боже, помоги мне!..» Но помощи не было.
А она, по самолюбивой застенчивости,
долго не давала угадывать себя, и только после мучительной борьбы за границей он с изумлением увидел, в
какой образ простоты, силы и естественности выросло это многообещавшее и забытое им дитя. Там мало-помалу открывалась перед ним глубокая бездна ее души, которую приходилось ему наполнять и никогда не наполнить.
Снаружи у них делалось все,
как у других. Вставали они хотя не с зарей, но рано; любили
долго сидеть за чаем, иногда даже будто лениво молчали, потом расходились по своим углам или работали вместе, обедали, ездили в поля, занимались музыкой…
как все,
как мечтал и Обломов…
Долго спрашивал ее муж,
долго передавала она,
как больная врачу, симптомы грусти, высказывала все глухие вопросы, рисовала ему смятение души и потом —
как исчезал этот мираж — все, все, что могла припомнить, заметить.
Неточные совпадения
Шли
долго ли, коротко ли, // Шли близко ли, далеко ли, // Вот наконец и Клин. // Селенье незавидное: // Что ни изба — с подпоркою, //
Как нищий с костылем, // А с крыш солома скормлена // Скоту. Стоят,
как остовы, // Убогие дома. // Ненастной, поздней осенью // Так смотрят гнезда галочьи, // Когда галчата вылетят // И ветер придорожные // Березы обнажит… // Народ в полях — работает. // Заметив за селением // Усадьбу на пригорочке, // Пошли пока — глядеть.
Софья. Я получила сейчас радостное известие. Дядюшка, о котором столь
долго мы ничего не знали, которого я люблю и почитаю,
как отца моего, на сих днях в Москву приехал. Вот письмо, которое я от него теперь получила.
Да и кто же может сказать,
долго ли просуществовала бы построенная Бородавкиным академия и
какие принесла бы она плоды?
А вор-новотор этим временем дошел до самого князя, снял перед ним шапочку соболиную и стал ему тайные слова на ухо говорить.
Долго они шептались, а про что — не слыхать. Только и почуяли головотяпы,
как вор-новотор говорил: «Драть их, ваша княжеская светлость, завсегда очень свободно».
Брат лег и ― спал или не спал ― но,
как больной, ворочался, кашлял и, когда не мог откашляться, что-то ворчал. Иногда, когда он тяжело вздыхал, он говорил: «Ах, Боже мой» Иногда, когда мокрота душила его, он с досадой выговаривал: «А! чорт!» Левин
долго не спал, слушая его. Мысли Левина были самые разнообразные, но конец всех мыслей был один: смерть.