Неточные совпадения
Или
вовсе ничего не скажет, а тайком поставит поскорей опять на свое место
и после уверит барина, что это он сам разбил; а иногда оправдывается, как видели в начале рассказа, тем, что
и вещь должна же иметь конец, хоть будь она железная, что не век ей жить.
Измученное волнениями или
вовсе не знакомое с ними сердце так
и просится спрятаться в этот забытый всеми уголок
и жить никому не ведомым счастьем. Все сулит там покойную, долговременную жизнь до желтизны волос
и незаметную, сну подобную смерть.
Может быть, когда дитя еще едва выговаривало слова, а может быть, еще
вовсе не выговаривало, даже не ходило, а только смотрело на все тем пристальным немым детским взглядом, который взрослые называют тупым, оно уж видело
и угадывало значение
и связь явлений окружающей его сферы, да только не признавалось в этом ни себе, ни другим.
Он весь составлен из костей, мускулов
и нервов, как кровная английская лошадь. Он худощав, щек у него почти
вовсе нет, то есть есть кость да мускул, но ни признака жирной округлости; цвет лица ровный, смугловатый
и никакого румянца; глаза хотя немного зеленоватые, но выразительные.
За ужином она сидела на другом конце стола, говорила, ела
и, казалось,
вовсе не занималась им. Но едва только Обломов боязливо оборачивался в ее сторону, с надеждой, авось она не смотрит, как встречал ее взгляд, исполненный любопытства, но вместе такой добрый…
А что сказать? Сделать суровую мину, посмотреть на него гордо или даже
вовсе не посмотреть, а надменно
и сухо заметить, что она «никак не ожидала от него такого поступка: за кого он ее считает, что позволил себе такую дерзость?..». Так Сонечка в мазурке отвечала какому-то корнету, хотя сама из всех сил хлопотала, чтоб вскружить ему голову.
Лица у ней почти
вовсе не было: только
и был заметен нос; хотя он был небольшой, но он как будто отстал от лица или неловко был приставлен,
и притом нижняя часть его была вздернута кверху, оттого лица за ним было незаметно: оно так обтянулось, выцвело, что о носе ее давно уже получишь ясное понятие, а лица все не заметишь.
Всего мучительнее было для него, когда Ольга предложит ему специальный вопрос
и требует от него, как от какого-нибудь профессора, полного удовлетворения; а это случалось с ней часто,
вовсе не из педантизма, а просто из желания знать, в чем дело. Она даже забывала часто свои цели относительно Обломова, а увлекалась самым вопросом.
— А я-то! — задумчиво говорила она. — Я уж
и забыла, как живут иначе. Когда ты на той неделе надулся
и не был два дня — помнишь, рассердился! — я вдруг переменилась, стала злая. Бранюсь с Катей, как ты с Захаром; вижу, как она потихоньку плачет,
и мне
вовсе не жаль ее. Не отвечаю ma tante, не слышу, что она говорит, ничего не делаю, никуда не хочу. А только ты пришел, вдруг совсем другая стала. Кате подарила лиловое платье…
«Что ж это такое? — печально думал Обломов, — ни продолжительного шепота, ни таинственного уговора слить обе жизни в одну! Все как-то иначе, по-другому. Какая странная эта Ольга! Она не останавливается на одном месте, не задумывается сладко над поэтической минутой, как будто у ней
вовсе нет мечты, нет потребности утонуть в раздумье! Сейчас
и поезжай в палату, на квартиру — точно Андрей! Что это все они как будто сговорились торопиться жить!»
Анисья накануне даже
вовсе не ложилась спать. Только один Захар выспался за нее
и за себя
и на все эти приготовления смотрел небрежно, с полупрезрением.
Она понимала, что если она до сих пор могла укрываться от зоркого взгляда Штольца
и вести удачно войну, то этим обязана была
вовсе не своей силе, как в борьбе с Обломовым, а только упорному молчанию Штольца, его скрытому поведению. Но в открытом поле перевес был не на ее стороне,
и потому вопросом: «как я могу знать?» она хотела только выиграть вершок пространства
и минуту времени, чтоб неприятель яснее обнаружил свой замысел.
Летом отправлялись за город, в ильинскую пятницу — на Пороховые Заводы,
и жизнь чередовалась обычными явлениями, не внося губительных перемен, можно было бы сказать, если б удары жизни
вовсе не достигали маленьких мирных уголков. Но, к несчастью, громовой удар, потрясая основания гор
и огромные воздушные пространства, раздается
и в норке мыши, хотя слабее, глуше, но для норки ощутительно.
В большом зале генерал-губернаторского дома собралось все чиновное сословие города, начиная от губернатора до титулярного советника: правители канцелярий и дел, советники, асессоры, Кислоедов, Красноносов, Самосвистов, не бравшие, бравшие, кривившие душой, полукривившие
и вовсе не кривившие, — все ожидало с некоторым не совсем спокойным ожиданием генеральского выхода.