Неточные совпадения
— Ясновельможные
паны! — кричал один, высокий и длинный,
как палка, жид, высунувши из кучи своих товарищей жалкую свою рожу, исковерканную страхом. — Ясновельможные
паны! Слово только дайте нам сказать, одно слово! Мы такое объявим вам, чего еще никогда не слышали, такое важное, что не можно сказать,
какое важное!
— Ясные
паны! — произнес жид. — Таких
панов еще никогда не видывано. Ей-богу, никогда. Таких добрых, хороших и храбрых не было еще на свете!.. — Голос его замирал и дрожал от страха. —
Как можно, чтобы мы думали про запорожцев что-нибудь нехорошее! Те совсем не наши, те, что арендаторствуют на Украине! Ей-богу, не наши! То совсем не жиды: то черт знает что. То такое, что только поплевать на него, да и бросить! Вот и они скажут то же. Не правда ли, Шлема, или ты, Шмуль?
— Пусть
пан только молчит и никому не говорит: между козацкими возами есть один мой воз; я везу всякий нужный запас для козаков и по дороге буду доставлять всякий провиант по такой дешевой цене, по
какой еще ни один жид не продавал. Ей-богу, так; ей-богу, так.
— Оттого, что сам старый
пан в городе. Он уже полтора года
как сидит воеводой в Дубне.
—
Пан полковник,
пан полковник! — говорил жид поспешным и прерывистым голосом,
как будто бы хотел объявить дело не совсем пустое. — Я был в городе,
пан полковник!
— А ей-богу, хотел повесить, — отвечал жид, — уже было его слуги совсем схватили меня и закинули веревку на шею, но я взмолился
пану, сказал, что подожду долгу, сколько
пан хочет, и пообещал еще дать взаймы,
как только поможет мне собрать долги с других рыцарей; ибо у
пана хорунжего — я все скажу
пану — нет и одного червонного в кармане.
— Потому что лучше, потому и надел… И сам разъезжает, и другие разъезжают; и он учит, и его учат.
Как наибогатейший польский
пан!
—
Как же можно, чтобы я врал? Дурак я разве, чтобы врал? На свою бы голову я врал? Разве я не знаю, что жида повесят,
как собаку, коли он соврет перед
паном?
— Я угощаю вас, паны-братья, — так сказал Бульба, — не в честь того, что вы сделали меня своим атаманом,
как ни велика подобная честь, не в честь также прощанья с нашими товарищами: нет, в другое время прилично то и другое; не такая теперь перед нами минута.
— А
пан думает, что так прямо взял кобылу, запряг, да и «эй, ну пошел, сивка!». Думает
пан, что можно так,
как есть, не спрятавши, везти
пана?
— А
пан разве не знает, что Бог на то создал горелку, чтобы ее всякий пробовал! Там всё лакомки, ласуны: шляхтич будет бежать верст пять за бочкой, продолбит
как раз дырочку, тотчас увидит, что не течет, и скажет: «Жид не повезет порожнюю бочку; верно, тут есть что-нибудь. Схватить жида, связать жида, отобрать все деньги у жида, посадить в тюрьму жида!» Потому что все, что ни есть недоброго, все валится на жида; потому что жида всякий принимает за собаку; потому что думают, уж и не человек, коли жид.
— Не можно,
пан; ей-богу, не можно. По всей Польше люди голодны теперь,
как собаки: и рыбу раскрадут, и
пана нащупают.
— Слушай,
пан! — сказал Янкель, — нужно посоветоваться с таким человеком,
какого еще никогда не было на свете. У-у! то такой мудрый,
как Соломон; и когда он ничего не сделает, то уж никто на свете не сделает. Сиди тут; вот ключ, и не впускай никого!
— О, любезный
пан! — сказал Янкель, — теперь совсем не можно! Ей-богу, не можно! Такой нехороший народ, что ему надо на самую голову наплевать. Вот и Мардохай скажет. Мардохай делал такое,
какого еще не делал ни один человек на свете; но Бог не захотел, чтобы так было. Три тысячи войска стоят, и завтра их всех будут казнить.
— А я, ей-богу, думал, что это сам воевода. Ай, ай, ай!.. — при этом жид покрутил головою и расставил пальцы. — Ай,
какой важный вид! Ей-богу, полковник, совсем полковник! Вот еще бы только на палец прибавить, то и полковник! Нужно бы
пана посадить на жеребца, такого скорого,
как муха, да и пусть муштрует полки!
— Ясновельможный
пан!
как же можно, чтобы граф да был козак? А если бы он был козак, то где бы он достал такое платье и такой вид графский!
— И на что бы так много! — горестно сказал побледневший жид, развязывая кожаный мешок свой; но он счастлив был, что в его кошельке не было более и что гайдук далее ста не умел считать. —
Пан,
пан! уйдем скорее! Видите,
какой тут нехороший народ! — сказал Янкель, заметивши, что гайдук перебирал на руке деньги,
как бы жалея о том, что не запросил более.
Митя заметил было сгоряча, что не говорил, что наверно отдаст завтра в городе, но пан Врублевский подтвердил показание, да и сам Митя, подумав с минуту, нахмуренно согласился, что, должно быть, так и было,
как паны говорят, что он был тогда разгорячен, а потому действительно мог так сказать.
Неточные совпадения
Легко было немке справиться с беспутною Клемантинкою, но несравненно труднее было обезоружить польскую интригу, тем более что она действовала невидимыми подземными путями. После разгрома Клемантинкинова
паны Кшепшицюльский и Пшекшицюльский грустно возвращались по домам и громко сетовали на неспособность русского народа, который даже для подобного случая ни одной талантливой личности не сумел из себя выработать,
как внимание их было развлечено одним, по-видимому, ничтожным происшествием.
Среди этой общей тревоги об шельме Анельке совсем позабыли. Видя, что дело ее не выгорело, она под шумок снова переехала в свой заезжий дом,
как будто за ней никаких пакостей и не водилось, а
паны Кшепшицюльский и Пшекшицюльский завели кондитерскую и стали торговать в ней печатными пряниками. Оставалась одна Толстопятая Дунька, но с нею совладать было решительно невозможно.
— Вон
как! — одобрительно сказал хромой. — Это —
Панов, Василь Васильич, он и есть благодетель селу. Знаменито стекло льет, пивные бутылки на всю губерню.
Клим прикрыл глаза, ожидая, когда колокол грохнет о землю, слушая,
как ревут, визжат люди, рычит кузнец и трубит
Панов.
— Это — шуты,
пане, это — шуты! — презрительно повторял маленький поляк, весь красный,
как морковь, от негодования. — Скоро нельзя будет приходить! — В зале тоже зашевелились, тоже раздавался ропот, но больше смех.