Неточные совпадения
Много он народу переспросил о том, где собачья богадельня
есть, но ответа не получал: кто обругается, кто посмеется, кто копеечку подаст да, жалеючи,
головой покачивает, — «спятил, мол, с горя!». Ходил он так недели зря. Потом, как чуть брезжить стало, увидал он в Охотном ряду, что какие-то мужики сеткой собак ловят да в карету сажают, и подошел к ним.
Воронов с такими же, как он, ребятишками смотрел из огорода на казнь. Это
было лет десять назад, очень рано утром. Утро
было такое же солнечное, ясное, как и теперь. Воронов вздрогнул, и
голова его опустилась так же бессильно на грудь, как у расстрелянного солдатика.
— Вот так же и меня! — Он еще два раза поднял и опустил
голову на грудь, будто репетируя, как опустить
голову, когда его
будут расстреливать, и каждый раз, как он опускал
голову, чувствовал, что в грудь вонзались пули…
На нем
была рваная, вылинявшая зеленая ситцевая рубаха и короткие, порыжелые, плисовые, необыкновенной ширины шаровары, достигавшие до колен; далее следовали
голые ноги, а на них шлепавшие огромные резиновые калоши, связанные веревочкой.
Шапки на
голове у Спирьки не
было.
— Эх, то
есть вот как теперь меня облагодетельствовали, что всю жизнь свою не забуду, по гроб слугой
буду, то
есть хоть в воду
головой за вас… Ведь я сроду таким господином не
был. Вот родители-то полюбовались бы…
Посередине в ряд выросла целая фаланга высоких, длинных дощатых балаганов с ужасающими вывесками: на одной громадный удав пожирал оленя, на другой негры-людоеды завтракали толстым европейцем в клетчатых брюках, на третьей какой-то богатырь гигантским мечом отсекал сотни
голов у мирно стоявших черкесов. Богатырь
был изображен на белом коне. Внизу красовалась надпись: «Еруслан богатырь и Людмила прекрасная».
За столом, где не
было лампы, а стояла пустая бутылка и валялась обсосанная
голова селедки, сидел небритый субъект в форменной фуражке, обнявшись с пьяной бабой, которая выводила фальцетом...
Старые товарищи раза три одевали его с ног до
головы, но он возвращался в погребок, пропивал все и оставался, по местному выражению, «в сменке до седьмого колена», то
есть в опорках и рваной рубахе… Раз ему дали занятие в конторе у инженера. Он проработал месяц, получил десять рублей. Его неудержимо влекло в погребок похвастаться перед товарищами по «клоповнику», что он на месте, хорошо одет и получает жалованье.
Измученный, голодный, оскорбленный, Иванов скорее упал, чем сел на занесенную снегом лавочку у ворот. В
голове шумело, ноги коченели, руки не попадали в рукава… Он сидел. Глаза невольно начали слипаться… Иванов сознавал, что ему надо идти, но не в силах
был подняться… Он понемногу замирал…
Над
головой виднелось узенькое окошечко синеватого дневного света — это
было отверстие шахты, через которое мы спустились.
Мы миновали лампу. Вдали передо мной опять такой же точкой заалелся огонек. Это
была другая лампа. Начали слышаться впереди нас глухие удары, которые вдруг сменились страшным, раздавшимся над
головой грохотом, будто каменный свод готов
был рухнуть: это над нами по мостовой проехала пролетка.
Пройдут года, вода
будет течь обильной струей, но вряд ли кому придет в
голову желание узнать, каких трудов и усилий стоило добыть ее из камня…
Остановился. Кругом меня
был страшный подземный мрак, свойственный могилам. Мрак непроницаемый, полнейшее отсутствие солнечного света. Я повертывал
голову во все стороны, но глаз мой ничего не различал. Я задел обо что-то
головой, поднял руку и нащупал мокрый, холодный, бородавчатый, покрытый слизью каменный свод — и нервно отдернул руку… Даже страшно стало.
— Что делать, — говорил он, — выписали меня из гошпиталя… Родных никого… Пристанища нет… Я к тому, к другому… Так и так, мол, нельзя ли местишко… А он, кому говорил-то, посмотрит на ногу, покачает
головой, даст там пятак — гривенник, и шабаш… Рубля два в другой раз наподают… Плюнул это я места искать… В приют
было раз зашел, прошусь, значит, раненый, говорю.
Но как ни строго хранили будочники вверенную им тайну, неслыханная весть об упразднении градоначальниковой головы в несколько минут облетела весь город. Из обывателей многие плакали, потому что почувствовали себя сиротами и, сверх того, боялись подпасть под ответственность за то, что повиновались такому градоначальнику, у которого на плечах вместо
головы была пустая посудина. Напротив, другие хотя тоже плакали, но утверждали, что за повиновение их ожидает не кара, а похвала.
Я сидел и слушал краем уха; они говорили и смеялись, а у меня в
голове была Настасья Егоровна с ее известиями, и я не мог от нее отмахнуться; мне все представлялось, как она сидит и смотрит, осторожно встает и заглядывает в другую комнату. Наконец они все вдруг рассмеялись: Татьяна Павловна, совсем не знаю по какому поводу, вдруг назвала доктора безбожником: «Ну уж все вы, докторишки, — безбожники!..»
Неточные совпадения
Анна Андреевна. У тебя вечно какой-то сквозной ветер разгуливает в
голове; ты берешь пример с дочерей Ляпкина-Тяпкина. Что тебе глядеть на них? не нужно тебе глядеть на них. Тебе
есть примеры другие — перед тобою мать твоя. Вот каким примерам ты должна следовать.
Городничий. И не рад, что
напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и не
быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право, чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь, что и делается в
голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
Городничий. Не погуби! Теперь: не погуби! а прежде что? Я бы вас… (Махнув рукой.)Ну, да бог простит! полно! Я не памятозлобен; только теперь смотри держи ухо востро! Я выдаю дочку не за какого-нибудь простого дворянина: чтоб поздравление
было… понимаешь? не то, чтоб отбояриться каким-нибудь балычком или
головою сахару… Ну, ступай с богом!
Он, как водой студеною, // Больную
напоил: // Обвеял буйну
голову, // Рассеял думы черные, // Рассудок воротил.
Он
пил, а баба с вилами, // Задравши кверху
голову, // Глядела на него.