Неточные совпадения
— Черт с ним! Попадется,
скажи ему, заберу. Чтоб утекал отсюда. Подводите, дьяволы. Пошлют искать — все одно возьму.
Не спрашивают — ваше счастье, ночуйте. Я
не за тем. Беги наверх,
скажи им, дуракам, чтобы в окна
не сигали, а то с третьего этажа убьются еще! А я наверх, он дома?
— Иван Иванович, —
сказал он, — что вы, признаков нет! Посмотрите-ка, ему в «лигаментум-нухе» насыпали! — Повернул труп и указал перелом шейного позвонка. — Нет уж, Иван Иванович,
не было случая, чтобы с Хитровки присылали
не убитых.
У Григорьева была большая прекрасная библиотека, составленная им исключительно на Сухаревке. Сын его, будучи студентом, участвовал в революции. В 1905 году он был расстрелян царскими войсками. Тело его нашли на дворе Пресненской части, в груде трупов. Отец
не пережил этого и умер. Надо
сказать, что и ранее Григорьев считался неблагонадежным и иногда открыто воевал с полицией и ненавидел сыщиков…
— Спасибо, — ответил я, — жаль, что
не застал меня. Кстати,
скажи, цел ли отцовский музей?
Смело можно
сказать, что ни один домовладелец
не получал столько верных и громадных процентов, какие получали эти съемщики квартир и приемщики краденого.
— У меня только в лавку зайди,
не надо, да купит! Уговорю!.. —
скажет хороший «зазывала». И действительно уговорит.
— А вот вы, барин, чего
не пьете? У нас так
не полагается. Извольте пить! —
сказал бородач-банкомет и потянулся ко мне чокаться.
И указывал на кого-нибудь,
не предупреждая, — приходилось говорить. А художник Синцов уже сидел за роялем, готовый закончить речь гимном…
Скажет кто хорошо — стол кричит...
Беднота покупала в палатках и с лотков у разносчиков последние сорта мяса: ребра, подбедерок, покромку, требуху и дешевую баранину-ордынку. Товар лучших лавок им
не по карману, он для тех, о которых еще Гоголь
сказал: «Для тех, которые почище».
— Вот там; да ее
не заводим: многие гости обижаются на машину — старье, говорят! У нас теперь румынский оркестр… — И,
сказав это, метрдотель повернулся, заторопился к другому столу.
«Играющие» тогда уже стало обычным словом, чуть ли
не характеризующим сословие, цех, дающий, так
сказать, право жительства в Москве. То и дело полиции при арестах приходилось довольствоваться ответами на вопрос о роде занятий одним словом: «играющий».
А в слове «невеста» он «
не» всегда писал отдельно. Когда ему указали на эти грамматические ошибки, он
сказал...
Керосинка
не раз решала судьбу людей.
Скажем, у актрисы А. есть керосинка. Актер Б., из соседнего номера, прожился, обедая в ресторане. Случайный разговор в коридоре, разрешение изжарить кусок мяса на керосинке… Раз, другой…
— Пушкин всегда и при всем. Это великий пророк… Помните его слова, относящиеся и ко мне, и к вам, и ко многим здесь сидящим… Разве
не о нас он
сказал...
— Уж там запишут или
не запишут ваши имена, а вот что Пушкин верно
сказал, так это...
Все было разрешено, или, лучше
сказать, ничего
не запрещалось.
И пошел одиноко поэт по бульвару… А вернувшись в свою пустую комнату, пишет 27 августа 1833 года жене: «
Скажи Вяземскому, что умер тезка его, князь Петр Долгоруков, получив какое-то наследство и
не успев промотать его в Английском клубе, о чем здешнее общество весьма жалеет. В клубе
не был, чуть ли я
не исключен, ибо позабыл возобновить свой билет, надобно будет заплатить штраф триста рублей, а я бы весь Английский клуб готов продать за двести рублей».
В «дворянских» отделениях был кейф, отдых, стрижка, бритье, срезание мозолей, ставка банок и даже дерганье зубов, а «простонародные» бани являлись, можно безошибочно
сказать, «поликлиникой», где лечились всякие болезни. Медиками были фельдшера, цирюльники, бабки-костоправки, а парильщики и там и тут заменяли массажисток еще в те времена, когда и слова этого
не слыхали.
Петербургская знать во главе с великими князьями специально приезжала из Петербурга съесть тестовского поросенка, раковый суп с расстегаями и знаменитую гурьевскую кашу, которая, кстати
сказать, ничего общего с Гурьинским трактиром
не имела, а была придумана каким-то мифическим Гурьевым.
— Малой, смотайся ко мне на фатеру да
скажи самой, что я обедать
не буду, в город еду, — приказывает сосед-подрядчик, и «малый» иногда по дождю и грязи, иногда в двадцатиградусный мороз, накинув на шею или на голову грязную салфетку, мчится в одной рубахе через улицу и исполняет приказание постоянного посетителя, которым хозяин дорожит. Одеваться некогда — по шее попадет от буфетчика.
Неточные совпадения
Хлестаков. Право,
не знаю. Ведь мой отец упрям и глуп, старый хрен, как бревно. Я ему прямо
скажу: как хотите, я
не могу жить без Петербурга. За что ж, в самом деле, я должен погубить жизнь с мужиками? Теперь
не те потребности; душа моя жаждет просвещения.
Хлестаков. Я — признаюсь, это моя слабость, — люблю хорошую кухню.
Скажите, пожалуйста, мне кажется, как будто бы вчера вы были немножко ниже ростом,
не правда ли?
Да
сказать Держиморде, чтобы
не слишком давал воли кулакам своим; он, для порядка, всем ставит фонари под глазами — и правому и виноватому.
Хлестаков (голосом вовсе
не решительным и
не громким, очень близким к просьбе).Вниз, в буфет… Там
скажи… чтобы мне дали пообедать.
Городничий (с неудовольствием).А,
не до слов теперь! Знаете ли, что тот самый чиновник, которому вы жаловались, теперь женится на моей дочери? Что? а? что теперь
скажете? Теперь я вас… у!.. обманываете народ… Сделаешь подряд с казною, на сто тысяч надуешь ее, поставивши гнилого сукна, да потом пожертвуешь двадцать аршин, да и давай тебе еще награду за это? Да если б знали, так бы тебе… И брюхо сует вперед: он купец; его
не тронь. «Мы, говорит, и дворянам
не уступим». Да дворянин… ах ты, рожа!