Неточные совпадения
В восьмидесятых годах здесь жили даже «
князь с княгиней», слепой старик с беззубой старухой женой, которой он диктовал, иногда по-французски, письма к благодетелям, своим старым знакомым,
и получал иногда довольно крупные подачки, на которые подкармливал голодных переписчиков.
Его фамилия была Львов, по документам он значился просто дворянином, никакого княжеского звания не имел; в
князья его произвели переписчики, а затем уж
и остальная Хитровка.
Он
и жена — запойные пьяницы, но когда были трезвые, держали себя очень важно
и на вид были весьма представительны, хотя на «
князе» было старое тряпье, а на «княгине» — бурнус, зачиненный разноцветными заплатами.
Перед окончанием курса несколько учеников, лучших пейзажистов, были приглашены московским генерал-губернатором
князем Сергеем Александровичем в его подмосковное имение «Ильинское» на лето отдыхать
и писать этюды.
Зарядил
князь в обе, глаза вытаращил —
и еще зарядил.
И князь свой Храппе бросил — на «самтре» перешел, первым покупателем у моего будочника стал.
Одновременно с этими двумя домами, тоже из зависти, чтобы «утереть нос» Ваське Голицыну
и казнокраду Троекурову,
князь Гагарин выстроил на Тверской свой дом. Это был казнокрад похуже, пожалуй, Троекурова, как поется о нем в песне...
И еще подал карточку с перечислением кавказских блюд, с подписью: шашлычник Георгий Сулханов, племянник
князя Аргутинского-Долгорукова…
В этом доме происходили торжественные приемы
и блестящие балы, устраивать которые особенно любил в восьмидесятых годах
князь В. А. Долгоруков, правивший столицей в патриархальном порядке.
В известные дни принимал у себя просителей
и жалобщиков, которые, конечно, профильтровывались чиновниками, заблаговременно докладывавшими
князю, кто
и зачем пришел,
и характеризовавшими по-своему личность просителя.
Впрочем, люди, знакомые
князю, имели доступ к нему в кабинет, где он
и выслушивал их один
и отдавал приказания чиновникам, как поступить, но скоро все забывал,
и не всегда его приказания исполнялись.
Князь разрешил,
и на другой день Шпейер привез лорда, показал, в сопровождении дежурного чиновника, весь дом, двор
и даже конюшни
и лошадей.
Дня через два, когда Долгоруков отсутствовал, у подъезда дома остановилась подвода с сундуками
и чемоданами, следом за ней в карете приехал лорд со своим секретарем-англичанином
и приказал вносить вещи прямо в кабинет
князя…
Вчера угас еще один из типов,
Москве весьма известных
и знакомых,
Тьмутараканский
князь Иван Филиппов,
И в трауре оставил насекомых.
Леон Эмбо, французик небольшого роста с пушистыми, холеными усами, всегда щегольски одетый по последней парижской моде. Он ежедневно подтягивал
князю морщины, прилаживал паричок на совершенно лысую голову
и подклеивал волосок к волоску, завивая колечком усики молодившегося старика.
Во время сеанса он тешил
князя, болтая без умолку обо всем, передавая все столичные сплетни,
и в то же время успевал проводить разные крупные дела, почему
и слыл влиятельным человеком в Москве. Через него многого можно было добиться у всемогущего хозяина столицы, любившего своего парикмахера.
Отыскали новое помещение, на Мясницкой. Это красивый дом на углу Фуркасовского переулка. Еще при Петре I принадлежал он Касимовскому царевичу, потом Долгорукову, умершему в 1734 году в Березове в ссылке, затем Черткову, пожертвовавшему свою знаменитую библиотеку городу,
и в конце концов купчиха Обидина купила его у
князя Гагарина, наследника Чертковых,
и сдала его под Кружок.
Ежедневно все игроки с нетерпением ждали прихода
князей: без них игра не клеилась. Когда они появлялись, стол оживал. С неделю они ходили ежедневно, проиграли больше ста тысяч, как говорится, не моргнув глазом —
и вдруг в один вечер не явились совсем (их уже было решено провести в члены-соревнователи Кружка).
— Сегодня сообщили в редакцию, что они арестованы. Я ездил проверить известие: оба эти
князя никакие не
князья, они оказались атаманами шайки бандитов,
и деньги, которые проигрывали, они привезли с последнего разбоя в Туркестане. Они напали на почту, шайка их перебила конвой, а они собственноручно зарезали почтовых чиновников, взяли ценности
и триста тысяч новенькими бумажками, пересылавшимися в казначейство. Оба они отправлены в Ташкент, где их ждет виселица.
Лев Толстой в «Войне
и мире» так описывает обед, которым в 1806 году Английский клуб чествовал прибывшего в Москву
князя Багратиона: «…Большинство присутствовавших были старые, почтенные люди с широкими, самоуверенными лицами, толстыми пальцами, твердыми движениями
и голосами».
И пошел одиноко поэт по бульвару… А вернувшись в свою пустую комнату, пишет 27 августа 1833 года жене: «Скажи Вяземскому, что умер тезка его,
князь Петр Долгоруков, получив какое-то наследство
и не успев промотать его в Английском клубе, о чем здешнее общество весьма жалеет. В клубе не был, чуть ли я не исключен, ибо позабыл возобновить свой билет, надобно будет заплатить штраф триста рублей, а я бы весь Английский клуб готов продать за двести рублей».
Старички особенно любили сидеть на диванах
и в креслах аванзала
и наблюдать проходящих или сладко дремать. Еще на моей памяти были такие древние старички — ну совсем
князь Тугоуховский из «Горе от ума». Вводят его в мягких замшевых или суконных сапожках, закутанного шарфом, в аванзал или «кофейную»
и усаживают в свое кресло. У каждого было излюбленное кресло, которое в его присутствии никто занять не смел.
Нарышкинский сквер, этот лучший из бульваров Москвы, образовался в половине прошлого столетия. Теперь он заключен между двумя проездами Страстного бульвара, внутренним
и внешним. Раньше проезд был только один, внутренний, а там, где сквер, был большой сад во владении
князя Гагарина,
и внутри этого сада был тот дворец, где с 1838 года помещается бывшая Екатерининская больница.
Петербургская знать во главе с великими
князьями специально приезжала из Петербурга съесть тестовского поросенка, раковый суп с расстегаями
и знаменитую гурьевскую кашу, которая, кстати сказать, ничего общего с Гурьинским трактиром не имела, а была придумана каким-то мифическим Гурьевым.
«К. Сулханов. Племянник
князя Аргутинского-Долгорукова»
и свой адрес.
Заходили опять по рукам карточки «племянника
князя Аргутинского-Долгорукова» с указанием «Петергофа»,
и дело пошло великолепно. Это был первый шашлычник в Москве, а за ним наехало сотни кавказцев, шашлыки стали модными.
В квартире номер сорок пять во дворе жил хранитель дома с незапамятных времен. Это был квартальный Карасев, из бывших городовых, любимец генерал-губернатора
князя В. А. Долгорукова, при котором он состоял неотлучным не то вестовым, не то исполнителем разных личных поручений. Полиция боялась Карасева больше, чем самого
князя,
и потому в дом Олсуфьева, что бы там ни делалось, не совала своего носа.