Неточные совпадения
Ни на кого из писателей такого сильного впечатления не производила Хитровка,
как на Глеба Ивановича Успенского.
После войны 1812 года,
как только стали возвращаться в Москву москвичи и начали разыскивать свое разграбленное имущество, генерал-губернатор Растопчин издал приказ, в котором объявил, что «все вещи, откуда бы они взяты
ни были, являются неотъемлемой собственностью того, кто в данный момент ими владеет, и что всякий владелец может их продавать, но только один раз в неделю, в воскресенье, в одном только месте, а именно на площади против Сухаревской башни».
Смело можно сказать, что
ни один домовладелец не получал столько верных и громадных процентов,
какие получали эти съемщики квартир и приемщики краденого.
Побывав уже под Москвой в шахтах артезианского колодца и прочитав описание подземных клоак Парижа в романе Виктора Гюго «Отверженные», я решил во что бы то
ни стало обследовать Неглинку. Это было продолжение моей постоянной работы по изучению московских трущоб, с которыми Неглинка имела связь,
как мне пришлось узнать в притонах Грачевки и Цветного бульвара.
Ночь была непроглядная. Нигде
ни одного фонаря, так
как по думскому календарю в те ночи, когда должна светить луна, уличного освещения не полагалось, а эта ночь по календарю считалась лунной. А тут еще вдобавок туман. Он клубился над кустами, висел на деревьях, казавшихся от этого серыми призраками.
Вернулся Хлудов в Москву, женился во второй раз, тоже на девушке из простого звания, так
как не любил
ни купчих,
ни барынь. Очень любил свою жену, но пьянствовал по-старому и задавал свои обычные обеды.
Этюды с этих лисичек и другие классные работы можно было встретить и на Сухаревке, и у продавцов «под воротами». Они попадали туда после просмотра их профессорами на отчетных закрытых выставках, так
как их было девать некуда, а на ученические выставки классные работы не принимались,
как бы хороши они
ни были. За гроши продавали их ученики кому попало, а встречались иногда среди школьных этюдов вещи прекрасные.
А вот этот шкафчик, — мой собеседник указал на глубокую нишу, на деревянных новых полочках которой стояли бутылки с наливками и разная посуда, — этот шкафчик
ни больше
ни меньше,
как каменный мешок.
В конце прошлого века о правилах уличного движения в столице и понятия не имели:
ни правой,
ни левой стороны не признавали, ехали — кто
как хотел, сцеплялись, кувыркались… Круглые сутки стоял несмолкаемый шум.
Как бы то
ни было, а ужин был весел, шумен, пьян — и… вдруг потухло электричество!
Он играл,
как ребенок, увлекшийся занявшей его в тот момент игрушкой, радовался и
ни о чем не думал.
Конечно,
ни Пушкин,
ни Грибоедов не писали точных портретов; создавая бытовой художественный образ, они брали их
как сырой материал из повседневной жизни.
Одна из особенностей «умной комнаты» состояла в том, что посетители ее знали, когда хотели знать, все, что делалось на свете,
как бы тайно оно
ни происходило.
— О незаконной торговле вином, чего
ни в
каком случае я допустить не могу, чтобы не быть в ответе.
Даже в моей первой книге о «Москве и москвичах» я
ни разу и нигде словом не обмолвился и никогда бы не вспомнил
ни их,
ни ту обстановку, в которой жили банщики, если бы один добрый человек меня носом не ткнул,
как говорится, и не напомнил мне одно слово, слышанное мною где-то в глухой деревушке не то бывшего Зарайского, не то бывшего Коломенского уезда; помню одно лишь, что деревня была вблизи Оки, куда я часто в восьмидесятых годах ездил на охоту.
Как-то в жаркий осенний день,
какие иногда выпадают в сентябре, по бульвару среди детей в одних рубашонках и гуляющей публики в летних костюмах от Тверской заставы быстро и сосредоточенно шагали, не обращая
ни на кого внимания, три коротеньких человека.
Он страстно любил пожары, не пропускал
ни одного, и,
как все пожарные, любил бани.
Пили и ели потому, что дешево, и никогда полиция не заглянет, и скандалы кончаются тут же, а купцу главное, чтобы «сокровенно» было.
Ни в одном трактире не было такого гвалта,
как в бубновской «дыре».
— Ну-к што ж. А ты напиши,
как у Гоголя, только измени малость, по-другому все поставь да поменьше сделай, в листовку. И всякому интересно, что Тарас Бульба, а
ни какой не другой. И всякому лестно будет,
какая, мол, это новая такая Бульба! Тут, брат, важно заглавие, а содержание — наплевать, все равно прочтут, коли деньги заплачены. И за контрафакцию не привлекут, и все-таки Бульба — он Бульба и есть, а слова-то другие.
Шумела молодая рощица и, наверное, дождалась бы Советской власти, но вдруг в один прекрасный день —
ни рощи,
ни решетки, а булыжная мостовая пылит на ее месте желтым песком.
Как? Кто? Что? — недоумевала Москва. Слухи разные — одно только верно, что Хомяков отдал приказание срубить деревья и замостить переулок и в этот же день уехал за границу. Рассказывали, что он действительно испугался высылки из Москвы; говорили, что родственники просили его не срамить их фамилию.
И думаю:
как это
ни один художник не догадался набросать на полотне этот живой уголок Москвы!
После помазания больному стало вдруг гораздо лучше. Он не кашлял ни разу в продолжение часа, улыбался, целовал руку Кити, со слезами благодаря ее, и говорил, что ему хорошо, нигде не больно и что он чувствует аппетит и силу. Он даже сам поднялся, когда ему принесли суп, и попросил еще котлету.
Как ни безнадежен он был, как ни очевидно было при взгляде на него, что он не может выздороветь, Левин и Кити находились этот час в одном и том же счастливом и робком, как бы не ошибиться, возбуждении.
Неточные совпадения
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (Ест.)Боже мой,
какой суп! (Продолжает есть.)Я думаю, еще
ни один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай,
какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это не жаркое.
Городничий. Эк куда хватили! Ещё умный человек! В уездном городе измена! Что он, пограничный, что ли? Да отсюда, хоть три года скачи,
ни до
какого государства не доедешь.
Городничий (бьет себя по лбу).
Как я — нет,
как я, старый дурак? Выжил, глупый баран, из ума!.. Тридцать лет живу на службе;
ни один купец,
ни подрядчик не мог провести; мошенников над мошенниками обманывал, пройдох и плутов таких, что весь свет готовы обворовать, поддевал на уду. Трех губернаторов обманул!.. Что губернаторов! (махнул рукой)нечего и говорить про губернаторов…
Купцы. Ей-богу! такого никто не запомнит городничего. Так все и припрятываешь в лавке, когда его завидишь. То есть, не то уж говоря, чтоб
какую деликатность, всякую дрянь берет: чернослив такой, что лет уже по семи лежит в бочке, что у меня сиделец не будет есть, а он целую горсть туда запустит. Именины его бывают на Антона, и уж, кажись, всего нанесешь,
ни в чем не нуждается; нет, ему еще подавай: говорит, и на Онуфрия его именины. Что делать? и на Онуфрия несешь.
Городничий. Ах, боже мой, вы всё с своими глупыми расспросами! не дадите
ни слова поговорить о деле. Ну что, друг,
как твой барин?.. строг? любит этак распекать или нет?