Неточные совпадения
На
углу Гороховой — единственный извозчик, старик,
в армяке, подпоясанном обрывками вылинявшей вожжи,
в рыжей овчинной шапке, из которой султаном торчит кусок пакли. Пузатая мохнатая лошаденка запряжена
в пошевни — низкие лубочные санки с низким сиденьем для пассажиров и перекинутой
в передней части дощечкой для извозчика. Сбруя и вожжи веревочные. За подпояской кнут.
Против дома Мосолова (на
углу Большой Лубянки) была биржа наемных экипажей допотопного вида,
в которых провожали покойников.
В дальнем
углу отворилось окно, и раздались один за другим три громких удара, будто от проваливающейся железной крыши.
Нищенствуя, детям приходилось снимать зимой обувь и отдавать ее караульщику за
углом, а самим босиком метаться по снегу около выходов из трактиров и ресторанов. Приходилось добывать деньги всеми способами, чтобы дома, вернувшись без двугривенного, не быть избитым. Мальчишки, кроме того, стояли «на стреме», когда взрослые воровали, и
в то же время сами подучивались у взрослых «работе».
В адресной книге Москвы за 1826 год
в списке домовладельцев значится: «Свиньин, Павел Петрович, статский советник, по Певческому переулку, дом № 24, Мясницкой части, на
углу Солянки».
Стал нищенствовать по ночам у ресторанов «
в разувку» — бегает босой по снегу, а за
углом у товарища валенки.
Квартиры почти все на имя женщин, а мужья состоят при них. Кто портной, кто сапожник, кто слесарь. Каждая квартира была разделена перегородками на
углы и койки…
В такой квартире
в трех-четырех разгороженных комнатках жило человек тридцать, вместе с детьми…
Чуть свет являлись на толкучку торговки, барахольщики первой категории и скупщики из «Шилова дома», а из желающих продать — столичная беднота: лишившиеся места чиновники приносили последнюю шинелишку с собачьим воротником, бедный студент продавал сюртук, чтобы заплатить за
угол, из которого его гонят на улицу, голодная мать, продающая одеяльце и подушку своего ребенка, и жена обанкротившегося купца, когда-то богатая, боязливо предлагала самовар, чтобы купить еду сидящему
в долговом отделении мужу.
На
углу Новой площади и Варварских ворот была лавочка рогожского старообрядца С. Т. Большакова, который торговал старопечатными книгами и дониконовскими иконами. Его часто посещали ученые и писатели. Бывали профессора университета и академики. Рядом с ним еще были две такие же старокнижные лавки, а дальше уж, до закрытия толкучки,
в любую можно сунуться с темным товаром.
Эти две различные по духу и по виду партии далеко держались друг от друга. У бедноты не было знакомств, им некуда было пойти, да и не
в чем. Ютились по
углам, по комнаткам, а собирались погулять
в самых дешевых трактирах. Излюбленный трактир был у них неподалеку от училища,
в одноэтажном домике на
углу Уланского переулка и Сретенского бульвара, или еще трактир «Колокола» на Сретенке, где собирались живописцы, работавшие по церквам. Все жили по-товарищески: у кого заведется рублишко, тот и угощает.
За Нарышкинским сквером, на
углу Малой Дмитровки, против Страстного монастыря,
в старинном барском доме много лет помещалось «Общество любителей художеств», которое здесь устраивало модные тогда «Периодические выставки».
Все пьяным-пьяно, все гудит, поет, ругается… Только
в левом
углу за буфетом тише — там идет игра
в ремешок,
в наперсток… И никогда еще никто
в эти игры не выигрывал у шулеров, а все-таки по пьяному делу играют… Уж очень просто.
Первая половина шестидесятых годов была началом буйного расцвета Москвы,
в которую устремились из глухих
углов помещики проживать выкупные платежи после «освободительной» реформы.
Начиная с лестниц, ведущих
в палатки, полы и клетки содержатся крайне небрежно, помет не вывозится, всюду запекшаяся кровь, которою пропитаны стены лавок, не окрашенных, как бы следовало по санитарным условиям, масляного краскою; по
углам на полу всюду набросан сор, перья, рогожа, мочала… колоды для рубки мяса избиты и содержатся неопрятно, туши вешаются на ржавые железные невылуженные крючья, служащие при лавках одеты
в засаленное платье и грязные передники, а ножи
в неопрятном виде лежат
в привешанных к поясу мясников грязных, окровавленных ножнах, которые, по-видимому, никогда не чистятся…
Он взял большое кресло, отодвинул его
в противоположный
угол, к окну, сказал «сейчас» и исчез.
В дальнем
углу вокруг горячих железных ящиков стояла постоянная толпа, жующая знаменитые филипповские жареные пирожки с мясом, яйцами, рисом, грибами, творогом, изюмом и вареньем.
Испуганные небывалым происшествием, москвичи толпились на
углу Леонтьевского переулка, отгороженные от Тверской цепью полицейских. На
углу против булочной Филиппова, на ступеньках крыльца у запертой двери бывшей парикмахерской Леона Эмбо, стояла кучка любопытных, которым податься было некуда:
в переулке давка, а на Тверской — полиция и войска. На верхней ступеньке, у самой двери невольно обращал на себя внимание полным спокойствием красивый брюнет с большими седеющими усами.
Актеры могли еще видеться с антрепренерами
в театральных ресторанах: «Щербаки» на
углу Кузнецкого переулка и Петровки, «Ливорно»
в Кузнецком переулке и «Вельде» за Большим театром; только для актрис, кроме Кружка, другого места не было.
Отыскали новое помещение, на Мясницкой. Это красивый дом на
углу Фуркасовского переулка. Еще при Петре I принадлежал он Касимовскому царевичу, потом Долгорукову, умершему
в 1734 году
в Березове
в ссылке, затем Черткову, пожертвовавшему свою знаменитую библиотеку городу, и
в конце концов купчиха Обидина купила его у князя Гагарина, наследника Чертковых, и сдала его под Кружок.
Здесь шла скромная коммерческая игра
в карты по мелкой, тихая, безмолвная. Играли старички на своих, десятилетиями насиженных местах. На каждом столе стояло по
углам по четыре стеариновых свечи, и было настолько тихо, что даже пламя их не колыхалось.
Он бросал деньги направо и налево, никому ни
в чем не отказывал, особенно учащейся молодежи, держал на Тверской, на
углу Чернышевского переулка, рядом с генерал-губернаторским домом магазинчик виноградных вин из своих великолепных крымских виноградников «Новый Свет» и продавал
в розницу чистое, натуральное вино по двадцать пять копеек за бутылку.
В левом
углу проходной «галереи» была дверка
в «инфернальную» и
в «старшинскую» комнату, где происходили экстренные заседания старшин
в случае каких-нибудь споров и недоразумений с гостями и членами клуба. Здесь творили суд и расправу над виновными, имена которых вывешивались на «черную доску».
В свою очередь, раздевальщики, тоже не получавшие хозяйского жалованья, должны были платить «кусочникам» из своих чаевых разные оклады,
в зависимости от обслуживаемых раздевальщиком диванов,
углов, простенков, кабинок.
Сразу узнал его — мы десятки раз встречались на разных торжествах и, между прочим, на бегах и скачках, где он нередко бывал, всегда во время антрактов скрываясь где-нибудь
в дальнем
углу, ибо, как он говорил: «Не подобает бывать духовной особе на конском ристалище, начальство увидит, а я до коней любитель!»
У последнего их было два: один
в своем собственном доме,
в Охотном ряду, а другой
в доме миллионера Патрикеева, на
углу Воскресенской и Театральной площадей.
Во втором зале этого трактира,
в переднем
углу, под большим образом с неугасимой лампадой, за отдельным столиком целыми днями сидел старик, нечесаный, небритый, редко умывающийся, чуть не оборванный… К его столику подходят очень приличные, даже богатые, известные Москве люди. Некоторым он предлагает сесть. Некоторые от него уходят радостные, некоторые — очень огорченные.
На
углу Остоженки и 1-го Зачатьевского переулка
в первой половине прошлого века был большой одноэтажный дом, занятый весь трактиром Шустрова, который сам с семьей жил
в мезонине, а огромный чердак да еще пристройки на крыше были заняты голубятней, самой большой во всей Москве.
Другой трактир у Зверева был на
углу Петровки и Рахмановского переулка,
в доме доктора А. С. Левенсона, отца известного впоследствии типографщика и арендатора афиш и изданий казенных театров Ал. Ал. Левенсона.
Ранее, до «Щербаков», актерским трактиром был трактир Барсова
в доме Бронникова, на
углу Большой Дмитровки и Охотного ряда. Там существовал знаменитый Колонный зал,
в нем-то собирались вышеупомянутые актеры и писатели, впоследствии перешедшие
в «Щербаки», так как трактир Барсова закрылся, а его помещение было занято Артистическим кружком, и актеры, день проводившие
в «Щербаках», вечером бывали
в Кружке.