Неточные совпадения
Всем Хитровым рынком заправляли двое городовых — Рудников и Лохматкин. Только их пудовых кулаков действительно боялась «шпана», а «деловые ребята» были
с обоими представителями власти в дружбе и, вернувшись
с каторги или
бежав из тюрьмы, первым делом шли к ним на поклон. Тот и другой знали в лицо всех преступников, приглядевшись к ним за четверть века своей несменяемой службы. Да и никак не скроешься от них: все равно свои донесут, что в такую-то квартиру вернулся такой-то.
— Черт
с ним! Попадется, скажи ему, заберу. Чтоб утекал отсюда. Подводите, дьяволы. Пошлют искать — все одно возьму. Не спрашивают — ваше счастье, ночуйте. Я не за тем.
Беги наверх, скажи им, дуракам, чтобы в окна не сигали, а то
с третьего этажа убьются еще! А я наверх, он дома?
И вот, когда полиция после полуночи окружила однажды дом для облавы и заняла входы, в это время возвращавшиеся
с ночной добычи «иваны» заметили неладное, собрались в отряды и ждали в засаде. Когда полиция начала врываться в дом, они, вооруженные, бросились сзади на полицию, и началась свалка. Полиция, ворвавшаяся в дом, встретила сопротивление портяночников изнутри и налет «Иванов» снаружи. Она позорно
бежала, избитая и израненная, и надолго забыла о новой облаве.
Летом
с пяти, а зимой
с семи часов вся квартира на ногах. Закусив наскоро, хозяйки и жильцы, перекидывая на руку вороха разного барахла и сунув за пазуху туго набитый кошелек, грязные и оборванные,
бегут на толкучку, на промысел. Это съемщики квартир, которые сами работают
с утра до ночи. И жильцы у них такие же. Даже детишки вместе со старшими
бегут на улицу и торгуют спичками и папиросами без бандеролей, тут же сфабрикованными черт знает из какого табака.
Но я ограничусь только воспоминаниями об одном завсегдатае
бегов, щеголе-блондине
с пушистыми усами, имевшем даже собственного рысака, бравшего призы.
В тот день, когда произошла история
с дыркой, он подошел ко мне на ипподроме за советом: записывать ли ему свою лошадь на следующий приз, имеет ли она шансы? На подъезде, после окончания
бегов, мы случайно еще раз встретились, и он предложил по случаю дождя довезти меня в своем экипаже до дому. Я отказывался, говоря, что еду на Самотеку, а это ему не по пути, но он уговорил меня и, отпустив кучера, лихо домчал в своем шарабане до Самотеки, где я зашел к моему старому другу художнику Павлику Яковлеву.
Я еще тройной свисток — и мне сразу откликнулись
с двух разных сторон. Послышались торопливые шаги:
бежал дворник из соседнего дома, а со стороны бульвара — городовой, должно быть, из будки… Я спрятался в кусты, чтобы удостовериться, увидят ли человека у решетки. Дворник
бежал вдоль тротуара и прямо наткнулся на него и засвистал. Подбежал городовой… Оба наклонились к лежавшему. Я хотел выйти к ним, но опять почувствовал боль в ноге: опять провалился ножик в дырку!
Худенькие офицерики в немодных шинельках бегали на скачки и
бега, играли в складчину, понтировали пешедралом
с ипподромов, проиграв последнюю красненькую, торговались в Охотном при покупке фруктов, колбасы, и вдруг…
В дни
бегов и скачек, часа за два до начала, кофейная переполняется разнокалиберной публикой
с беговыми и скаковыми афишами в руках. Тут и купцы, и чиновники, и богатая молодежь — все заядлые игроки в тотализатор.
В подобной обстановке
с детских лет воспитывались будущие банщики.
Побегов у них было значительно меньше, чем у деревенских мальчиков, отданных в учение по другим профессиям.
Придя в трактир, Федор садился за буфетом вместе со своим другом Кузьмой Егорычем и его братом Михаилом — содержателями трактира. Алексей шел в бильярдную, где вел разговоры насчет
бегов, а иногда и сам играл на бильярде по рублю партия, но всегда так сводил игру, что ухитрялся даже
с шулеров выпрашивать чуть не в полпартии авансы, и редко проигрывал, хотя играл не кием, а мазиком.
С той поры он возненавидел Балашова и все мечтал объехать его во что бы то ни стало. Шли сезоны, а он все приходил в хвосте или совсем последним. Каждый раз брал билет на себя в тотализаторе — и это иногда был единственный билет на его лошадь. Публика при выезде его на старт смеялась, а во время
бега, намекая на профессию хозяина, кричала...
Мякнут косточки, все жилочки гудят,
С тела волглого окатышки
бегут,
А
с настреку вся спина горит,
Мне хозяйка смутны речи говорит.
И
бежит раздетый мальчуган между сотней лошадей извозчичьего двора искать «гнедую
с лысинкой» и «воблу под седушкой».
В прежние времена неслись мимо этих ворот дорогие запряжки прожигателей жизни на скачки и на
бега — днем, а по ночам — в загородные рестораны — гуляки на «ечкинских» и «ухарских» тройках, гремящих бубенцами и шуркунцами «голубчиках» на паре
с отлетом или на «безживотных» сайках лихачей, одетых в безобразные по толщине воланы дорогого сукна,
с шелковыми поясами, в угластых бархатных цветных шапках.
Был такой
с основания конки начальник станции у Страстной площади, Михаил Львович, записной нюхарь. У него всегда большой запас табаку, причем приятель-заводчик из Ярославля ящиками в подарок присылал. При остановке к нему кучера
бегут: кто
с берестяной табакеркой, кто
с жестянкой из-под ваксы.
Неточные совпадения
Квартальные отворяют обе половинки дверей. Входит Хлестаков; за ним городничий, далее попечитель богоугодных заведений, смотритель училищ, Добчинскии и Бобчинский
с пластырем на носу. Городничий указывает квартальным на полу бумажку — они
бегут и снимают ее, толкая друг друга впопыхах.
Почти
бегом бежала я // Через деревню, — чудилось, // Что
с песней парни гонятся // И девицы за мной.
Такая тень потешная //
Бежала рядом
с прасолом // По лунной полосе!
С посада подгородного // Торговцы-колотырники //
Бежали к мужикам;
Оборванные нищие, // Послышав запах пенного, // И те пришли доказывать, // Как счастливы они: // — Нас у порога лавочник // Встречает подаянием, // А в дом войдем, так из дому // Проводят до ворот… // Чуть запоем мы песенку, //
Бежит к окну хозяюшка //
С краюхою,
с ножом, // А мы-то заливаемся: // «Давать давай — весь каравай, // Не мнется и не крошится, // Тебе скорей, а нам спорей…»