Неточные совпадения
Редакция тогда помещалась в доме Мецгера, в Юшковом переулке на Мясницкой, — как раз в
том доме, на котором переламывается этот искривленный переулок. В фасадном корпусе, в бельэтаже — редакция,
а в надворном, фабричного вида, — типография со штатом прекрасных наборщиков под руководством уважаемых
и любимых всеми метранпажей
А.О. Кононова
и И.П. Яковлева.
Приходилось носиться по Москве. Телефонов тогда не было, резиновых шин тоже, извозчики — на клячах,
а конка
и того хуже.
Иногда удавалось доставать такие сведения уголовного характера, которые
и полиция не знала, —
а это в
те времена ценилось
и читалось публикой даже в такой сухой газете, как «Русские ведомости».
Каково же было удивление, когда на другой день утром жена, вынимая газеты из ящика у двери, нашла в нем часы с цепочкой, завернутые в бумагу! При часах грамотно написанная записка: «Стырено по ошибке, не знали, что ваши, получите с извинением».
А сверху написано: «В.
А. Гиляровскому».
Тем и кончилось. Может быть, я
и встречался где-нибудь с автором этого дела
и письма, но никто не намекнул о происшедшем.
Я привожу здесь маленький кусочек из этой поездки, но самое описание холерных ужасов интересно было в
то время для газетной статьи,
а теперь интереснее припомнить кое-что из подробностей
тех дней, припомнить
то, что уж более никогда не повторится, —
и людей таких нет,
и быт совсем другой стал.
«
А вина
и наливки пришлю после, с какой-нибудь оказией,
а то эти подлецы на почте не приняли,
и пришлось Саньке посылку перекупоривать», — было в письме от старика.
Приняв от него это благословение, я распрощался с милыми людьми, —
и мы с Иваном очутились в выгоревшей, пыльной степи… Дальнейшие подробности со всеми ужасами опускаю, — да мне они уж
и не казались особенными ужасами после моей командировки несколько лет
тому назад за Волгу, в Астраханские степи, на чуму, где в киргизских кибитках валялись разложившиеся трупы,
а рядом шевелились черные, догнивающие люди.
И никакой помощи ниоткуда я там не видел!
До сего времени не знаю, был ли это со мной приступ холеры (заразиться можно было сто раз) или что другое, но этим дело не кончилось,
а вышло нечто смешное
и громкое, что заставило упомянуть мою фамилию во многих концах мира, по крайней мере в
тех, где получалась английская газета, выходившая в миллионах экземпляров.
Я отправился в канцелярию,
и только вышел, встречаю знакомого генерала
А.Д. Мартынова, начальника штаба, в
те дни замещавшего наказного атамана, бывшего в отпуску. Я ему сказал, что иду в канцелярию за справками.
Любили стихи наборщики. В свободные минуты просили меня прочесть им что-нибудь,
и особенно «Стеньку Разина». Когда же справляли 25-летний юбилей метранпажа
А.О. Кононова,
то ко мне явилась депутация от наборной с просьбой написать ему на юбилей стихи, которые они отпечатали на плотной бумаге с украшением
и поднесли юбиляру.
— Почему же не два, Николай Петрович, у тебя
и на два наберется! Первый
том — приехавшие,
а второй — выехавшие!
— На Рождество трешную допрежь
того давали, на Пасху трешную,
а теперь, гляди, дивиденд, проваленные, придумали, да вместо шести рублей семьдесят восемь копеек отвалили! Да пропадите вы пропадом! —
и ушла с места, не попрощавшись.
Нашли офицера с простреленной головой. Тут же валялся револьвер казенного образца. Медицинский персонал ходил по полю
и подавал помощь
тем, у кого были признаки жизни. Их развозили по больницам,
а трупы на Ваганьково
и на другие кладбища.
Ломоносов был не Ломоносов,
а Свистунов, бывший конторщик, горький пьяница. Что он Свистунов, почти никто не знал: Ломоносов да Ломоносов.
А это прозвище он получил за
то, что у него в драке когда-то был переломлен нос
и торчал кончик его как-то вправо. Он давал торговые сведения
и, как говорили, собирал милостыню по церквам на паперти.
Это было огромное существо добрейшего нрава, любимец москвичей,
а особенно детей, которых водили смотреть слона даже из диких в
то время мест Рогожской
и Таганки.
Было время, когда «Современные известия» были самой распространенной газетой в Москве
и весьма своеобразной: с одной стороны, в них печатались политические статьи,
а с другой — они с таким же жаром врывались в общественную городскую жизнь
и в обывательщину.
То громили «Коварный Альбион»,
то с не меньшим жаром обрушивались на бочки «отходников», беспокоивших по ночам Никиту Петровича Гилярова-Платонова, жившего на углу Знаменки
и Антипьевского переулка, в нижнем этаже, окнами на улицу.
«Московские ведомости»
то и дело писали доносы на радикальную газету, им вторило «Новое время» в Петербурге,
и, наконец, уже после 1 марта 1881 года посыпались кары:
то запретят розницу,
то объявят предупреждение,
а в следующем, 1882, году газету закрыли административной властью на шесть месяцев — с апреля до ноября. Но
И.
И. Родзевич был неисправим: с ноября газета стала выходить такой же, как
и была, публика отозвалась,
и подписка на 1883 год явилась блестящей.
Н.П. Ланин согласился на все условия,
и В.
А. Гольцевым была составлена молодая редакция, в которую вошли
и народники: Ф.Д. Нефедов, С.
А. Приклонский, только что вернувшийся из ссылки, Н.М. Астырев, П.
И. Кичеев, сибиряк М.
И. Мишла-Орфанов, В.
И. Немирович-Данченко
и многие другие передовые люди
того времени.
Сотрудникам платили по грошам
и то редко наличными, но никто не уходил, — голодали, да работали. Сам Абрам Яковлевич был очень мил
и симпатичен, его бедность была налицо,
и всякий старался помочь ему,
а он надеялся на успех
и сыпал обещаниями...
Иногда приходилось нам получать
и наличными, но всегда одним
и тем же способом, памятуя одиннадцатую заповедь: не зевай! По крайней мере, так было, когда крохотная редакция
и такая же контора помещались при квартире
А.Я. Липскерова, на углу Тверской
и Газетного переулка, в старинном доме Шаблыкина, в нижнем этаже, имея общий вход с улицы рядом с каким-то портным, изобразившим вместо вывески огромные жестяные ножницы.
А.Я. Липскеров
то и дело исчезает в контору, возвращается
и пьет чай или жует колбасу. Через полчаса срочно нуждавшийся в деньгах сотрудник прощается
и идет в кассу.
С год проработал он, быстрый
и неутомимый, пригляделся, перезнакомился с кем надо
и придумал новость, неслыханную в Москве, которая ему дала деньги
и А.Я. Липскерова выручила. С.Л. Кегульский первый ввел практикуемые давно уже на Западе «пюблисите»,
то есть рекламы в тексте за большую плату.
— Вот что я тебе, Абрам, скажу по-дружески: послушайся меня
и, если исполнишь мой совет,
то будешь ты опять богат. Вот у тебя хлыст в руках, прикажи сейчас же отпереть все конюшни
и всех до одной лошадей выгони в поле, ворота запри,
а сам на поезд на два месяца в Крым. Иди
и не оглядывайся!
В числе их были, между прочим, студент Ф.Н. Плевако, потом знаменитый адвокат,
А.М. Дмитриев — участник студенческих беспорядков в Петербурге в 1862 году
и изгнанный за это из университета (впоследствии писатель «Барон Галкин», автор популярной в
то время «Падшей»)
и учитель Жеребцов.
Когда он издавал свой журнал «Гусляр»,
то А.П. Полонскому
и А.Н. Майкову он платил по 100 рублей за стихотворение, крупно также платил известному тогда поэту Л.Н. Граве, переводчику Леопарди.
— Я бы принес, Николай Иванович, да ведь вы подведете, как тогда с Гужоном было, он сдал вам объявление,
а вы в
том же номере
и написали, что завод Гужона всю Москву-реку заразил из потайных труб нечистотами.
Многим помогали эти «Советы
и ответы»,
и многим попадало в них ежедневно,
а больше всего
тем, кто притеснял рабочих, служащих, обиженных.
Кажется, прошло
то время, когда ваша братия ходила славить, блуждая по лавкам,
а вы все еще это занятие не оставляете, смотрите, как бы вас за это начальство не припугнуло», —
и полиция по Москве начинает остерегаться брать взятки.
— Пусть у себя поищут,
а то эти подлецы купцы узнают
и пакостить будут. Посмотрим, как они завтра завертятся, как караси на сковородке, пузатые! Вот рабочие, наверное, обрадуются, читать газету взасос будут,
а там
и сами нас завалят корреспонденциями про свои беспорядки.
Через два дня прихожу утром к Н.
И. Пастухову,
а тот в волнении.
Когда князь спросит, кто писал, скажите, что вы сами слышали на бирже разговоры о пожаре, о
том, что люди сгорели,
а тут в редакцию двое молодых людей пришли с фабрики, вы им поверили
и напечатали.
Затеялась борьба. Костя швырял противников, как я заметил, одним
и тем же приемом, пользуясь своим большим ростом. Отец Памво особенно восторгался,
а я не удержался
и отозвался на вызов Кости.
— Вы что там у меня воров
и разбойников разводите своим Чуркиным? Прекратить его немедленно,
а то газету закрою!
На дворе стоял почти зимний холод. Улицы покрыты были какой-то гололедицей, чем-то средним между замерзшим дождем
и растаявшим снегом, когда в скромную в
то время квартиру нового редактора-издателя вошел Иван Андреевич Вашков, довольно хороший
и известный в Москве литератор, но вечно бедствовавший, частью благодаря своему многочисленному семейству, состоявшему из семи или восьми душ,
а частью (
и даже большей) благодаря своей губительной
и неудержимой страсти к вину.
Когда
И.
А. Вашков умер,
то, помимо устроенных похорон, всецело оплаченных Н.
И. Пастуховым, жене его были куплены меблированные комнаты.
А между
тем мы именно в эту минуту от души жалели наше оригинальное «начальство»
и благоговели перед дальновидностью нашей правительственной администрации, возложившей тяжелую шапку редактора
и публициста на голову этого старого ребенка.
Сына Н.
И. Пастухов обожал,
и во всем живом мире не было существа ему более близкого
и дорогого,
а между
тем и хоронить его старику пришлось при совершенно исключительных условиях.
Меня вопросы об аукционах не интересовали,
а если у меня пропадала породистая собака, что было два раза в моей жизни,
то я прямо шел на Грачевку, в трактир Павловского, разыскивал Александра Игнатьева, атамана шайки собачьих воров, —
и он мне приводил мою собаку.
—
А вам, господа, — сказал Н.
А. Зверев, обращаясь к В.
А. Гольцеву
и В.М. Соболевскому, — я особенно удивляюсь. Что это вам далась какая-то конституция! Что это, господа? В такое время! Или у вас нет
тем? Писали бы о войне, о героических подвигах. Разве это не
тема, например, сегодняшний факт — сопка с деревом!
— Это дом Герцена. (Позднее я выяснил, что В.В. Назаревский ошибся: дом
А.
И. Герцена был не здесь,
а в Старо-Конюшенном переулке.) Этот сад, который виден из окон, — его сад,
и мы сидим в
том самом кабинете, где он писал свои статьи.
Статьи для цензуры посылались в пятницу,
а хроника
и отчеты — в субботу, после четырех часов дня,
то есть когда верстался номер. Бывали случаи, что уже наступал вечер,
а цензурных гранок не приносили. Приходилось иногда ехать самому к цензору на квартиру выручать материал.
Освирепела цензура, которая к
тому же узнала, что Лилин — это псевдоним М.М. Чемоданова,
и довела до
того, что «Зритель», единственный сатирический журнал всей
той эпохи, был окончательно обескровлен,
а В.В. Давыдов со своей цинкографией перешел в «Московский листок».
Если ему
и давали
тему — он исполнял только
ту, которая ему по душе. Карикатурист 60-х годов, он был напитан тогдашним духом обличения
и был беспощаден, но строго лоялен в цензурном отношении: никогда не шел против властей
и не вышучивал начальство выше городового. Но зато уж
и тешил свое обличающее сердце, — именно сердце,
а не ум — насчет
тех, над которыми цензурой глумиться не воспрещалось,
и раскрыть подноготную самодура-купца или редактора газеты считал для себя великим удовольствием.
В 1859 году он был сослан на Кавказ рядовым, но потом возвращен за отличия в делах с горцами. Выслан он был за стихи, которые прочел на какой-то студенческой тайной вечеринке,
а потом принес их в «Развлечение»; редактор, не посмотрев, сдал их в набор
и в гранках послал к цензору. Последний переслал их в цензурный комитет,
а тот к жандармскому генералу,
и в результате перед последним предстал редактор «Развлечения» Ф.Б. Миллер. Потребовали
и автора к жандарму. На столе лежала гранка со следующими стихами...
Портреты
того и другого, сделанные Л.Л. Белянкиным, были великолепны. После этого «происшествия» редактировать «Развлечение» стал сам
А.В. Насонов,
а карикатуры исполнялись Н.
И. Богдановым,
А.
И. Лебедевым, М.Е. Малышевым, С.
А. Любовниковым
и Эрбером.
У
А.В. Насонова по субботам за чаем собирались сотрудники, весело беседовали, придумывали
темы для карикатур
и разные мелочи
и тут же получали гонорар. Сказал остроумно мелочь, приняли присутствовавшие — получай наличными!
— Так идите в типографию
и вместо этого пошлого анекдота поместите какое-нибудь объявление о продаже дома
и перепечатайте… тысячу номеров,
а те сожжем…
Его знала вся веселящаяся Москва, на всех обедах он обязательно говорил речи с либеральным уклоном, вращался в кругу богатых москвичей, как
и князь Нижерадзе,
и неукоснительно бывал ежедневно на бирже,
а после биржи завтракал
то в «Славянском базаре» среди московского именитого купечества,
то в «Эрмитаже» в кругу московской иностранной колонии.
Все были поражены,
а антрепренер сконфужен
и просил меня ничего не писать о
том, что было на репетиции. Это был небольшого роста человечек, привезший из-за границы эту «Дикую Америку», которая, по его словам, имела большой успех в Европе.
Для газеты создалась обстановка, при которой можно было сверкнуть ярче, чем «Русские ведомости»,
и тем удержать подписчиков. Тут понадобилось
и расширение беллетристического отдела,
и пригодились лирические революционные фельетоны. Были приглашены лучшие силы по беллетристике, появились Д.Н. Мамин-Сибиряк, К.М. Станюкович, Вас.
И. Немирович-Данченко,
И.Н. Потапенко,
И.
А. Бунин, В.В. Каллаш, Д.Л. Мордовцев, Н.
И. Тимковский, поэты К.В. Бальмонт, В.Я. Брюсов, Лев Медведев, Е.
А. Буланина
и много других.