Неточные совпадения
Раздосадованный советник бросил дело, а будь у директорши
в самом деле платье брусничного цвета да напиши советник,
так в те прекрасные
времена брусничный цвет наделал бы мне, наверное, больше вреда, чем брусничный сок Лариных мог повредить Онегину.
Дело шло к вечеру. Алексей Абрамович стоял на балконе; он еще не мог прийти
в себя после двухчасового послеобеденного сна; глаза его лениво раскрывались, и он
время от
времени зевал. Вошел слуга с каким-то докладом; но Алексей Абрамович не считал нужным его заметить, а слуга не смел потревожить барина.
Так прошло минуты две-три, по окончании которых Алексей Абрамович спросил...
Любонька
в людской, если б и узнала со
временем о своем рождении, понятия ее были бы
так тесны, душа спала бы
таким непробудимым сном, что из этого ничего бы не вышло; вероятно, Алексей Абрамович, чтобы вполне примириться с совестью, дал бы ей отпускную и, может быть, тысячу-другую приданого; она была бы при своих понятиях чрезвычайно счастлива, вышла бы замуж за купца третьей гильдии, носила бы шелковый платок на макушке, пила бы по двенадцати чашек цветочного чая и народила бы целую семью купчиков; иногда приходила бы она
в гости к дворечихе Негрова и видела бы с удовольствием, как на нее с завистью смотрят ее бывшие подруги.
Странно, что
в этом случае он поступил точь-в-точь, как с древнейших
времен поступает человечество: Наполеон говаривал, что судьба — слово, не имеющее смысла, — оттого-то оно
так и утешительно.
Алексей Абрамович все это
время тихо ходил по зале, часто останавливаясь перед окном,
в которое он превнимательно всматривался, щурил глаза, морщил лоб, делал недовольную мину, даже кряхтел, но и это был
такой же оптический обман, как задумчивость.
В последнее
время Глафира Львовна немного переменилась к сиротке; ее начала посещать мысль, которая впоследствии могла развиться
в ужасные гонения Любоньке; несмотря на всю материнскую слепоту, она как-то разглядела, что ее Лиза — толстая, краснощекая и очень похожая на мать, но с каким-то прибавлением глупого выражения, — будет всегда стерта благородной наружностью Любоньки, которой, сверх красоты, самая задумчивость придавала что-то
такое, почему нельзя было пройти мимо ее.
Любонька целой жизнию, как сама высказала, не могла привыкнуть к грубому тону Алексея Абрамовича; само собою разумеется, что его выходки действовали еще сильнее
в присутствии постороннего; ее пылающие щеки и собственное волнение не помешали, однако ж, ей разглядеть, что патриархальные манеры действуют точно
так же и на Круциферского; спустя долгое
время и он,
в свою очередь, заметил то же самое; тогда между ними устроилось тайное пониманье друг друга; оно устроилось прежде, нежели они поменялись двумя-тремя фразами.
Это был день неудач. Глафира Львовна никак не ожидала, что
в уме Негрова дело это примет
такой оборот; она забыла, как
в последнее
время сама беспрестанно говорила Негрову о том, что пора Любу отдать замуж; с бешенством влюбленной старухи бросилась она на постель и готова была кусать наволочки, а может быть, и
в самом деле кусала их.
Женевец все еще жил у них;
в последнее
время он порывался несколько раз оставить Бельтовых, но не мог: он
так сжился с этим семейством,
так много уделил своего Владимиру и
так глубоко уважал его мать, что ему трудно было переступить за порог их дома; он становился угрюм, боролся с собою, — он, как мы сказали, был холодный мечтатель и, следовательно, неисправим.
Комната, до которой достигнут Бельтов с оскорблением щекотливого point d’honneur [дела чести (фр.).] многих, могла, впрочем, нравиться только после четырех ужасных нумеров, которыми ловко застращал хозяин приезжего;
в сущности, она была грязна, неудобна и
время от
времени наполнялась запахом подожженного масла, который, переплетаясь с постоянной табачной атмосферой, составлял нечто
такое, что могло бы произвесть тошноту у иного эскимоса, взлелеянного на тухлой рыбе.
Таким образом, историческая коляска, о которой думал Алексей Абрамович
в то самое
время,
в которое Глафира Львовна думала о несчастной дочери преступной любви, состаревшаяся, осунувшаяся, порыжевшая, с сломанной рессорой и с значительной раной на боку, была доставлена с большими затруднениями на маленький дворик Круциферского; сарая у него не было, и коляска долго служила приютом кротких кур.
Алексей Абрамович и лошадь отправил было к нему, но она на дороге скоропостижно умерла, чего с нею ни разу не случалось
в продолжение двадцатилетней беспорочной службы на конюшне генерала;
время ли ей пришло или ей обидно показалось, что крестьянин, выехав из виду барского дома, заложил ее
в корень, а свою на пристяжку, только она умерла; крестьянин был
так поражен, что месяцев шесть находился
в бегах.
Она
так близко подошла к ней, а у Вавы волосы были
так мягки и сухи, что неизвестно, чем кончилась бы эта история, если б медвежонок
в полуфраке не уронил
в самое это
время десертную тарелку. Марья Степановна перенесла на него всю ярость.
Он потерял почти все волосы, лицо его осунулось, походка не была
так тверда, и он уже ходил сгорбившись, одни глаза были
так же юны, как и
в прежнее
время.
Медузиным его назвали
в семинарии, во-первых, потому что надобно было как-нибудь назвать, а во-вторых, потому, что у будущего ученого мужа волосы торчали все врознь и отличались необыкновенной толщиной,
так что их можно было принять за проволоки, но сокрушающая сила
времени «и ветер их разнес».
Круциферский отправился к Кафернаумскому. Зачем? Этого он сам не знал. Кафернаумский вместо рома и арака предложил рюмку пеннику и огурцы. Круциферский выпил и к удивлению увидел, что,
в самом деле, у него на душе стало легче;
такое открытие, разумеется, не могло быть более кстати, как
в то
время, когда безвыходное горе разъедало его.
Неточные совпадения
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и
в то же
время говорит про себя.)А вот посмотрим, как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он
такое и
в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но
в это
время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Городничий. Ведь оно, как ты думаешь, Анна Андреевна, теперь можно большой чин зашибить, потому что он запанибрата со всеми министрами и во дворец ездит,
так поэтому может
такое производство сделать, что со
временем и
в генералы влезешь. Как ты думаешь, Анна Андреевна: можно влезть
в генералы?
Я, кажется, всхрапнул порядком. Откуда они набрали
таких тюфяков и перин? даже вспотел. Кажется, они вчера мне подсунули чего-то за завтраком:
в голове до сих пор стучит. Здесь, как я вижу, можно с приятностию проводить
время. Я люблю радушие, и мне, признаюсь, больше нравится, если мне угождают от чистого сердца, а не то чтобы из интереса. А дочка городничего очень недурна, да и матушка
такая, что еще можно бы… Нет, я не знаю, а мне, право, нравится
такая жизнь.
— Во
времена досюльные // Мы были тоже барские, // Да только ни помещиков, // Ни немцев-управителей // Не знали мы тогда. // Не правили мы барщины, // Оброков не платили мы, // А
так, когда рассудится, //
В три года раз пошлем.
Пошли за Власом странники; // Бабенок тоже несколько // И парней с ними тронулось; // Был полдень,
время отдыха, //
Так набралось порядочно // Народу — поглазеть. // Все стали
в ряд почтительно // Поодаль от господ…