Неточные совпадения
Однажды настороженный, я в несколько недель узнал все подробности о встрече моего отца с моей матерью, о том, как она решилась оставить родительский дом, как была спрятана в русском посольстве в Касселе, у
Сенатора, и в мужском платье переехала границу; все это я узнал, ни разу не
сделав никому ни одного вопроса.
Первое следствие этих открытий было отдаление от моего отца — за сцены, о которых я говорил. Я их видел и прежде, но мне казалось, что это в совершенном порядке; я так привык, что всё в доме, не исключая
Сенатора, боялось моего отца, что он всем
делал замечания, что не находил этого странным. Теперь я стал иначе понимать дело, и мысль, что доля всего выносится за меня, заволакивала иной раз темным и тяжелым облаком светлую, детскую фантазию.
Княгиня взбесилась, прогнала повара и, как следует русской барыне, написала жалобу
Сенатору.
Сенатор ничего бы не
сделал, но, как учтивый кавалер, призвал повара, разругал его и велел ему идти к княгине просить прощения.
Сенатор, не зная, что
делать с поваром, прислал его туда, воображая, что мой отец уговорит его.
После
Сенатора отец мой отправлялся в свою спальную, всякий раз осведомлялся о том, заперты ли ворота, получал утвердительный ответ, изъявлял некоторое сомнение и ничего не
делал, чтобы удостовериться. Тут начиналась длинная история умываний, примочек, лекарств; камердинер приготовлял на столике возле постели целый арсенал разных вещей: склянок, ночников, коробочек. Старик обыкновенно читал с час времени Бурьенна, «Memorial de S-te Helene» и вообще разные «Записки», засим наступала ночь.
Я его застал в 1839, а еще больше в 1842, слабым и уже действительно больным.
Сенатор умер, пустота около него была еще больше, даже и камердинер был другой, но он сам был тот же, одни физические силы изменили, тот же злой ум, та же память, он так же всех теснил мелочами, и неизменный Зонненберг имел свое прежнее кочевье в старом доме и
делал комиссии.
Сосланные по четырнадцатому декабря пользовались огромным уважением. К вдове Юшневского
делали чиновники первый визит в Новый год.
Сенатор Толстой, ревизовавший Сибирь, руководствовался сведениями, получаемыми от сосланных декабристов, для поверки тех, которые доставляли чиновники.
Вечер. «Теперь происходит совещание. Лев Алексеевич (
Сенатор) здесь. Ты уговариваешь меня, — не нужно, друг мой, я умею отворачиваться от этих ужасных, гнусных сцен, куда меня тянут на цепи. Твой образ сияет надо мной, за меня нечего бояться, и самая грусть и самое горе так святы и так сильно и крепко обняли душу, что, отрывая их,
сделаешь еще больнее, раны откроются».
Я с ранних лет должен был бороться с воззрением всего, окружавшего меня, я
делал оппозицию в детской, потому что старшие наши, наши деды были не Фоллены, а помещики и
сенаторы. Выходя из нее, я с той же запальчивостью бросился в другой бой и, только что кончил университетский курс, был уже в тюрьме, потом в ссылке. Наука на этом переломилась, тут представилось иное изучение — изучение мира несчастного, с одной стороны, грязного — с другой.
Неточные совпадения
— Вот этот парнишка легко карьерочку
сделает! Для начала — женится на богатой, это ему легко, как муху убить. На склоне дней будет
сенатором, товарищем министра, членом Государственного совета, вообще — шишкой! А по всем своим данным, он — болван и невежда. Ну — черт с ним!
Тон короткой, но сильной речи Фанарина был такой, что он извиняется за то, что настаивает на том, что господа
сенаторы с своей проницательностью и юридической мудростью видят и понимают лучше его, но что
делает он это только потому, что этого требует взятая им на себя обязанность.
Владимир Васильевич Вольф был действительно un homme très comme il faut, и это свое свойство ставил выше всего, с высоты его смотрел на всех других людей и не мог не ценить высоко этого свойства, потому что благодаря только ему он
сделал блестящую карьеру, ту самую, какую, желал, т. е. посредством женитьбы приобрел состояние, дающее 18 тысяч дохода, и своими трудами — место
сенатора.
Речь эта, очевидно, оскорбила Вольфа: он краснел, подергивался,
делал молчаливые жесты удивления и с очень достойным и оскорбленным видом удалился вместе с другими
сенаторами в комнату совещаний.
Увидим, какое они
сделают на меня впечатление на возвратном пути, — нынешнюю зиму
сенатор со всем своим штабом должен вернуться восвояси.