Неточные совпадения
— И!
что это за рассказы, уж столько раз слышали,
да и почивать пора, лучше завтра пораньше встанете, — отвечала обыкновенно старушка, которой столько
же хотелось повторить свой любимый рассказ, сколько мне — его слушать.
—
Да вы немножко расскажите, ну, как
же вы узнали, ну, с
чего же началось?
К тому
же Федор Карлович мне похвастался,
что у него есть новый фрак, синий, с золотыми пуговицами, и действительно я его видел раз отправляющегося на какую-то свадьбу во фраке, который ему был широк, но с золотыми пуговицами. Мальчик, приставленный за ним, донес мне,
что фрак этот он брал у своего знакомого сидельца в косметическом магазейне. Без малейшего сожаления пристал я к бедняку — где синий фрак,
да и только?
— Слушайте, — сказал я, — вы можете быть уверены,
что ректор начнет не с вас, а с меня; говорите то
же самое с вариациями; вы
же и в самом деле ничего особенного не сделали. Не забудьте одно: за то,
что вы шумели, и за то,
что лжете, — много-много вас посадят в карцер; а если вы проболтаетесь
да кого-нибудь при мне запутаете, я расскажу в аудитории, и мы отравим вам ваше существование.
Крестьянин подъехал на небольшой комяге с женой, спросил нас, в
чем дело, и, заметив: «Ну,
что же? Ну, заткнуть дыру,
да, благословясь, и в путь.
Что тут киснуть? Ты вот для того
что татарин, так ничего и не умеешь сделать», — взошел на дощаник.
— Нисколько, будьте уверены; я знаю,
что вы внимательно слушали,
да и то знаю,
что женщина, как бы ни была умна и о
чем бы ни шла речь, не может никогда стать выше кухни — за
что же я лично на вас смел бы сердиться?
Один закоснелый сармат, старик, уланский офицер при Понятовском, делавший часть наполеоновских походов, получил в 1837 году дозволение возвратиться в свои литовские поместья. Накануне отъезда старик позвал меня и несколько поляков отобедать. После обеда мой кавалерист подошел ко мне с бокалом, обнял меня и с военным простодушием сказал мне на ухо: «
Да зачем
же вы, русский?!» Я не отвечал ни слова, но замечание это сильно запало мне в грудь. Я понял,
что этому поколению нельзя было освободить Польшу.
—
Да говорю
же,
что я Небаба!
— Кто? Человек ваш пьян, отпустите его спать, а ваша Дарья… верно, любит вас больше,
чем вашего мужа —
да она и со мной приятельница.
Да и
что же за беда? Помилуйте, ведь теперь десятый час, — вы хотели мне что-нибудь поручить, просили подождать…
Опасность могла только быть со стороны тайной полиции, но все было сделано так быстро,
что ей трудно было знать;
да если она что-нибудь и проведала, то кому
же придет в голову, чтоб человек, тайно возвратившийся из ссылки, который увозит свою невесту, спокойно сидел в Перовом трактире, где народ толчется с утра до ночи.
— Я и теперь еще очень больна,
да к тому
же работы совсем нет. А
что, я очень переменилась? — спросила она вдруг, с смущением глядя на меня.
Вот я, — она приостановилась, — ведь, конечно, лучше б броситься в Темзу,
чем…
да малютку-то жаль, на кого
же я его оставлю, ведь уж он очень, очень мил!
Тот
же дом, та
же мебель, — вот комната, где, запершись с Огаревым, мы конспирировали в двух шагах от Сенатора и моего отца, —
да вот и он сам, мой отец, состаревшийся и сгорбившийся, но так
же готовый меня журить за то,
что поздно воротился домой.
Я имею право это сказать, потому
что, увлеченный тогдашним потоком, я сам писал точно так
же да еще удивлялся,
что известный астроном Перевощиков называл это «птичьим языком».
Я расхохотался и ответил Белинскому,
что он меня натравливает, как бульдога на крыс. Я
же этого господина почти не знаю,
да и едва слышал,
что он говорит.
—
Что за обидчивость такая! Палками бьют — не обижаемся, в Сибирь посылают — не обижаемся, а тут Чаадаев, видите, зацепил народную честь — не смей говорить; речь — дерзость, лакей никогда не должен говорить! Отчего
же в странах, больше образованных, где, кажется, чувствительность тоже должна быть развитее,
чем в Костроме
да Калуге, — не обижаются словами?
—
Да как
же, записка была представлена и дело кончено прежде,
чем вы со мной говорили?
— На
что же это по трактирам-то, дорого стоит,
да и так нехорошо женатому человеку. Если не скучно вам со старухой обедать — приходите-ка, а я, право, очень рада,
что познакомилась с вами; спасибо вашему отцу,
что прислал вас ко мне, вы очень интересный молодой человек, хорошо понимаете вещи, даром
что молоды, вот мы с вами и потолкуем о том о сем, а то, знаете, с этими куртизанами [царедворцами (от фр. courtisan).] скучно — все одно: об дворе
да кому орден дали — все пустое.
«
Что он у вас это, зверь,
что ли, какой,
что подойти страшно, и как
же всякий день вы его пять раз видите?» — молвила я,
да так и махнула рукой, — поди с ними, толкуй.
Губернатора велено было судить сенату…, [Чрезвычайно досадно,
что я забыл имя этого достойного начальника губернии, помнится, его фамилья Жеребцов. (Прим. А. И. Герцена.)] оправдать его даже там нельзя было. Но Николай издал милостивый манифест после коронации, под него не подошли друзья Пестеля и Муравьева, под него подошел этот мерзавец. Через два-три года он
же был судим в Тамбове за злоупотребление властью в своем именье;
да, он подошел под манифест Николая, он был ниже его.
Мать, не понимая глупого закона, продолжала просить, ему было скучно, женщина, рыдая, цеплялась за его ноги, и он сказал, грубо отталкивая ее от себя: «
Да что ты за дура такая, ведь по-русски тебе говорю,
что я ничего не могу сделать,
что же ты пристаешь».
Он не обращал внимания, так, как это делает большая часть французов, на то,
что истина только дается методе,
да и то остается неотъемлемой от нее; истина
же как результат — битая фраза, общее место.
—
Да сделайте одолжение, отчего
же не справиться, мы в войне, и если б мне было полезно употребить военную хитрость, чтоб остаться, неужели вы думаете,
что я не употребил бы ее?..
—
Да как
же это… Позвольте,
что же я напишу? По какой причине?..
— Это уж слишком старо,
да и на
что же без нужды говорить неправду.
Но после моего отъезда старейшины города Цюриха узнали,
что я вовсе не русский граф, а русский эмигрант и к тому
же приятель с радикальной партией, которую они терпеть не могли,
да еще и с социалистами, которых они ненавидели, и,
что хуже всего этого вместе,
что я человек нерелигиозный и открыто признаюсь в этом.
—
Да из
чего же мы это выбиваемся из сил?
Консервативные газеты заметили беду и, чтоб смягчить безнравственность и бесчиние гарибальдиевского костюма, выдумали,
что он носит мундир монтевидейского волонтера.
Да ведь Гарибальди с тех пор был пожалован генералом — королем, которому он пожаловал два королевства; отчего
же он носит мундир монтевидейского волонтера?
Неточные совпадения
Городничий (дрожа).По неопытности, ей-богу по неопытности. Недостаточность состояния… Сами извольте посудить: казенного жалованья не хватает даже на чай и сахар. Если ж и были какие взятки, то самая малость: к столу что-нибудь
да на пару платья.
Что же до унтер-офицерской вдовы, занимающейся купечеством, которую я будто бы высек, то это клевета, ей-богу клевета. Это выдумали злодеи мои; это такой народ,
что на жизнь мою готовы покуситься.
Хлестаков.
Да к
чему же говорить? я и без того их знаю.
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то
же время говорит про себя.)А вот посмотрим, как пойдет дело после фриштика
да бутылки толстобрюшки!
Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать,
что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Городничий. И не рад,
что напоил. Ну
что, если хоть одна половина из того,
что он говорил, правда? (Задумывается.)
Да как
же и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу:
что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного;
да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право,
чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь,
что и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
Городничий.
Да я так только заметил вам. Насчет
же внутреннего распоряжения и того,
что называет в письме Андрей Иванович грешками, я ничего не могу сказать.
Да и странно говорить: нет человека, который бы за собою не имел каких-нибудь грехов. Это уже так самим богом устроено, и волтерианцы напрасно против этого говорят.