Неточные совпадения
Кроме страсти к чтению, он имел еще два обыкновения, составлявшие две другие его характерические черты: спать не раздеваясь, так, как есть, в том
же сюртуке, и носить всегда с собою какой-то свой особенный воздух, своего собственного запаха, отзывавшийся несколько жилым покоем, так
что достаточно было ему только пристроить где-нибудь свою кровать, хоть даже в необитаемой дотоле комнате,
да перетащить туда шинель и пожитки, и уже казалось,
что в этой комнате лет десять жили люди.
—
Да кто
же говорит,
что они живые? Потому-то и в убыток вам,
что мертвые: вы за них платите, а теперь я вас избавлю от хлопот и платежа. Понимаете?
Да не только избавлю,
да еще сверх того дам вам пятнадцать рублей. Ну, теперь ясно?
Старуха задумалась. Она видела,
что дело, точно, как будто выгодно,
да только уж слишком новое и небывалое; а потому начала сильно побаиваться, чтобы как-нибудь не надул ее этот покупщик; приехал
же бог знает откуда,
да еще и в ночное время.
— Куда ж еще вы их хотели пристроить?
Да, впрочем, ведь кости и могилы — все вам остается, перевод только на бумаге. Ну, так
что же? Как
же? отвечайте, по крайней мере.
—
Да что ж пенька? Помилуйте, я вас прошу совсем о другом, а вы мне пеньку суете! Пенька пенькою, в другой раз приеду, заберу и пеньку. Так как
же, Настасья Петровна?
Собакевича знаешь?» — спросил он и тут
же услышал,
что старуха знает не только Собакевича, но и Манилова, и
что Манилов будет поделикатней Собакевича: велит тотчас сварить курицу, спросит и телятинки; коли есть баранья печенка, то и бараньей печенки спросит, и всего только
что попробует, а Собакевич одного чего-нибудь спросит,
да уж зато всё съест, даже и подбавки потребует за ту
же цену.
«А
что ж, — подумал про себя Чичиков, — заеду я в самом деле к Ноздреву.
Чем же он хуже других, такой
же человек,
да еще и проигрался. Горазд он, как видно, на все, стало быть, у него даром можно кое-что выпросить».
Если
же этого не случится, то все-таки что-нибудь
да будет такое,
чего с другим никак не будет: или нарежется в буфете таким образом,
что только смеется, или проврется самым жестоким образом, так
что наконец самому сделается совестно.
—
Да за
что же ты бранишь меня? Виноват разве я,
что не играю? Продай мне душ одних, если уж ты такой человек,
что дрожишь из-за этого вздору.
Да вот теперь у тебя под властью мужики: ты с ними в ладу и, конечно, их не обидишь, потому
что они твои, тебе
же будет хуже; а тогда бы у тебя были чиновники, которых бы ты сильно пощелкивал, смекнувши,
что они не твои
же крепостные, или грабил бы ты казну!
«Вон оно как! — подумал про себя Чичиков. — Хорошо
же,
что я у Собакевича перехватил ватрушку
да ломоть бараньего бока».
— В город?
Да как
же?.. а дом-то как оставить? Ведь у меня народ или вор, или мошенник: в день так оберут,
что и кафтана не на
чем будет повесить.
—
Да за
что же припекут, коли я не брала и в руки четвертки? Уж скорее другой какой бабьей слабостью, а воровством меня еще никто не попрекал.
—
Да я их отпирал, — сказал Петрушка,
да и соврал. Впрочем, барин и сам знал,
что он соврал, но уж не хотел ничего возражать. После сделанной поездки он чувствовал сильную усталость. Потребовавши самый легкий ужин, состоявший только в поросенке, он тот
же час разделся и, забравшись под одеяло, заснул сильно, крепко, заснул чудным образом, как спят одни только те счастливцы, которые не ведают ни геморроя, ни блох, ни слишком сильных умственных способностей.
Но замечательно,
что в словах его была все какая-то нетвердость, как будто бы тут
же сказал он сам себе: «Эх, брат, врешь ты,
да еще и сильно!» Он даже не взглянул на Собакевича и Манилова из боязни встретить что-нибудь на их лицах.
Он сделал даже самому себе множество приятных сюрпризов, подмигнул бровью и губами и сделал кое-что даже языком; словом, мало ли
чего не делаешь, оставшись один, чувствуя притом,
что хорош,
да к тому
же будучи уверен,
что никто не заглядывает в щелку.
Что Ноздрев лгун отъявленный, это было известно всем, и вовсе не было в диковинку слышать от него решительную бессмыслицу; но смертный, право, трудно даже понять, как устроен этот смертный: как бы ни была пошла новость, но лишь бы она была новость, он непременно сообщит ее другому смертному, хотя бы именно для того только, чтобы сказать: «Посмотрите, какую ложь распустили!» — а другой смертный с удовольствием преклонит ухо, хотя после скажет сам: «
Да это совершенно пошлая ложь, не стоящая никакого внимания!» — и вслед за тем сей
же час отправится искать третьего смертного, чтобы, рассказавши ему, после вместе с ним воскликнуть с благородным негодованием: «Какая пошлая ложь!» И это непременно обойдет весь город, и все смертные, сколько их ни есть, наговорятся непременно досыта и потом признают,
что это не стоит внимания и не достойно, чтобы о нем говорить.
Да не покажется читателю странным,
что обе дамы были не согласны между собою в том,
что видели почти в одно и то
же время. Есть, точно, на свете много таких вещей, которые имеют уже такое свойство: если на них взглянет одна дама, они выйдут совершенно белые, а взглянет другая, выйдут красные, красные, как брусника.
Конечно, никак нельзя было предполагать, чтобы тут относилось что-нибудь к Чичикову; однако ж все, как поразмыслили каждый с своей стороны, как припомнили,
что они еще не знают, кто таков на самом деле есть Чичиков,
что он сам весьма неясно отзывался насчет собственного лица, говорил, правда,
что потерпел по службе за правду,
да ведь все это как-то неясно, и когда вспомнили при этом,
что он даже выразился, будто имел много неприятелей, покушавшихся на жизнь его, то задумались еще более: стало быть, жизнь его была в опасности, стало быть, его преследовали, стало быть, он ведь сделал
же что-нибудь такое…
да кто
же он в самом деле такой?
Все поиски, произведенные чиновниками, открыли им только то,
что они наверное никак не знают,
что такое Чичиков, а
что, однако
же, Чичиков что-нибудь
да должен быть непременно.
Как-то в жарком разговоре, а может быть, несколько и выпивши, Чичиков назвал другого чиновника поповичем, а тот, хотя действительно был попович, неизвестно почему обиделся жестоко и ответил ему тут
же сильно и необыкновенно резко, именно вот как: «Нет, врешь, я статский советник, а не попович, а вот ты так попович!» И потом еще прибавил ему в пику для большей досады: «
Да вот, мол,
что!» Хотя он отбрил таким образом его кругом, обратив на него им
же приданное название, и хотя выражение «вот, мол,
что!» могло быть сильно, но, недовольный сим, он послал еще на него тайный донос.
Что занимаюсь философией
да иной раз нет времени, так уж я и не отец? ан вот нет
же, отец! отец, черт их побери, отец!
—
Да и приказчик — вор такой
же, как и ты! — выкрикивала ничтожность так,
что было на деревне слышно. — Вы оба пиющие, губители господского, бездонные бочки! Ты думаешь, барин не знает вас? Ведь он здесь, ведь он вас слышит.
— Хорошо; положим, он вас оскорбил, зато вы и поквитались с ним: он вам, и вы ему. Но расставаться навсегда из пустяка, — помилуйте, на
что же это похоже? Как
же оставлять дело, которое только
что началось? Если уже избрана цель, так тут уже нужно идти напролом.
Что глядеть на то,
что человек плюется! Человек всегда плюется;
да вы не отыщете теперь во всем свете такого, который бы не плевался.
—
Да кто
же думал,
что он глупый человек? — проговорила она быстро. — Это мог думать разве один только Вишнепокромов, которому ты веришь, папа, который и пустой и низкий человек!
— Разумеется, я это очень понимаю. Экой дурак старик! Ведь придет
же в восемьдесят лет этакая дурь в голову!
Да что, он с виду как? бодр? держится еще на ногах?
Чичиков, чинясь, проходил в дверь боком, чтоб дать и хозяину пройти с ним вместе; но это было напрасно: хозяин бы не прошел,
да его уж и не было. Слышно было только, как раздавались его речи по двору: «
Да что ж Фома Большой? Зачем он до сих пор не здесь? Ротозей Емельян, беги к повару-телепню, чтобы потрошил поскорей осетра. Молоки, икру, потроха и лещей в уху, а карасей — в соус.
Да раки, раки! Ротозей Фома Меньшой, где
же раки? раки, говорю, раки?!» И долго раздавалися всё — раки
да раки.
—
Да от <
чего>
же скучать? помилуйте! — сказал хозяин.
—
Да ведь и в церкви не было места. Взошел городничий — нашлось. А ведь была такая давка,
что и яблоку негде было упасть. Вы только попробуйте: этот кусок — тот
же городничий.
—
Да ведь как
же я мог знать об этом сначала? В этом-то и выгода бумажного производства,
что вот теперь все, как на ладони, оказалось ясно.
—
Да как
же в самом деле: три дни от тебя ни слуху ни духу! Конюх от Петуха привел твоего жеребца. «Поехал, говорит, с каким-то барином». Ну, хоть бы слово сказал: куды, зачем, на сколько времени? Помилуй, братец, как
же можно этак поступать? А я бог знает
чего не передумал в эти дни!
Но, кажется, оба соврали: предложи им такой обмен, они бы тут
же на попятный двор.
Да и
что за радость сидеть у мамки на руках
да портить фраки!
Нет нужды,
что иные напрасно попадут:
да ведь им
же оправдаться легко, им нужно отвечать на бумаги, им нужно о<т>купиться…
— Не я-с, Петр Петрович, наложу-с <на> вас, а так как вы хотели бы послужить, как говорите сами, так вот богоугодное дело. Строится в одном месте церковь доброхотным дательством благочестивых людей. Денег нестает, нужен сбор. Наденьте простую сибирку… ведь вы теперь простой человек, разорившийся дворянин и тот
же нищий:
что ж тут чиниться? —
да с книгой в руках, на простой тележке и отправляйтесь по городам и деревням. От архиерея вы получите благословенье и шнурованную книгу,
да и с Богом.