Неточные совпадения
— Что тебе, братец, за охота, — сказал добродушно Эссен, — делать из него писаря. Поручи мне это дело, я его запишу
в уральские казаки,
в офицеры его выведем, — это
главное, потом своим чередом и пойдет, как мы все.
Главное занятие его, сверх езды за каретой, — занятие, добровольно возложенное им на себя, состояло
в обучении мальчишек аристократическим манерам передней. Когда он был трезв, дело еще шло кой-как с рук, но когда у него
в голове шумело, он становился педантом и тираном до невероятной степени. Я иногда вступался за моих приятелей, но мой авторитет мало действовал на римский характер Бакая; он отворял мне дверь
в залу и говорил...
Одно из
главных наслаждений состояло
в разрешении моего отца каждый вечер раз выстрелить из фальконета, причем, само собою разумеется, вся дворня была занята и пятидесятилетние люди с проседью так же тешились, как я.
После этого он садился за свой письменный стол, писал отписки и приказания
в деревни, сводил счеты, между делом журил меня, принимал доктора, а
главное — ссорился с своим камердинером.
«Хотя блондинка — то, то и то, но черноволосая женщина зато — то, то и то…»
Главная особенность Пименова состояла не
в том, что он издавал когда-то книжки, никогда никем не читанные, а
в том, что если он начинал хохотать, то он не мог остановиться, и смех у него вырастал
в припадки коклюша, со взрывами и глухими раскатами.
Обыкновенно артистический период делается под руководством какого-нибудь истасканного грешника из увядших знаменитостей, d'un vieux prostitué, [старого развратника (фр.).] живущего на чужой счет, какого-нибудь актера, потерявшего голос, живописца, у которого трясутся руки; ему подражают
в произношении,
в питье, а
главное,
в гордом взгляде на людские дела и
в основательном знании блюд.
…Ничего
в мире не может быть ограниченнее и бесчеловечнее, как оптовые осуждения целых сословий — по надписи, по нравственному каталогу, по
главному характеру цеха.
Года через два-три исправник или становой отправляются с попом по деревням ревизовать, кто из вотяков говел, кто нет и почему нет. Их теснят, сажают
в тюрьму, секут, заставляют платить требы; а
главное, поп и исправник ищут какое-нибудь доказательство, что вотяки не оставили своих прежних обрядов. Тут духовный сыщик и земский миссионер подымают бурю, берут огромный окуп, делают «черная дня», потом уезжают, оставляя все по-старому, чтоб иметь случай через год-другой снова поехать с розгами и крестом.
Крестьяне снова подали
в сенат, но пока их дело дошло до разбора, межевой департамент прислал им планы на новую землю, как водится, переплетенные, раскрашенные, с изображением звезды ветров, с приличными объяснениями ромба RRZ и ромба ZZR, а
главное, с требованием такой-то подесятинной платы. Крестьяне, увидев, что им не только не отдают землю, но хотят с них слупить деньги за болото, начисто отказались платить.
Главное обвинение, падающее на Витберга со стороны даже тех, которые никогда не сомневались
в его чистоте: зачем он принял место директора, — он, неопытный артист, молодой человек, ничего не смысливший
в канцелярских делах? Ему следовало ограничиться ролью архитектора. Это правда.
Падение князя А. Н. Голицына увлекло Витберга; все опрокидывается на него, комиссия жалуется, митрополит огорчен, генерал-губернатор недоволен. Его ответы «дерзки» (
в его деле дерзость поставлена
в одно из
главных обвинений); его подчиненные воруют, — как будто кто-нибудь находящийся на службе
в России не ворует. Впрочем, вероятно, что у Витберга воровали больше, чем у других: он не имел никакой привычки заведовать смирительными домами и классными ворами.
Где вы? Что с вами, подснежные друзья мои? Двадцать лет мы не видались. Чай, состарились и вы, как я, дочерей выдаете замуж, не пьете больше бутылками шампанское и стаканчиком на ножке наливку. Кто из вас разбогател, кто разорился, кто
в чинах, кто
в параличе? А
главное, жива ли у вас память об наших смелых беседах, живы ли те струны, которые так сильно сотрясались любовью и негодованием?
Это
главный летний праздник
в Вятской губернии.
Теперь у нее оставались только братья и,
главное, княжна. Княжна, с которой она почти не расставалась во всю жизнь, еще больше приблизила ее к себе после смерти мужа. Она не распоряжалась ничем
в доме. Княгиня самодержавно управляла всем и притесняла старушку под предлогом забот и внимания.
В мире нет ничего разрушительнее, невыносимее, как бездействие и ожидание
в такие минуты. Друзья делают большую ошибку, снимая с плеч
главного пациента всю ношу. Выдумать надобно занятия для него, если их нет, задавить физической работой, рассеять недосугом, хлопотами.
Он принадлежал вдове какого-то князя, проигравшегося
в карты, и отдавался особенно дешево оттого, что был далек, неудобен, а
главное, оттого, что княгиня выговаривала небольшую часть его, ничем не отделенную, для своего сына, баловня лет тринадцати, и для его прислуги.
Когда улеглась радость свиданий и миновались пиры, когда
главное было пересказано и приходилось продолжать путь, мы увидели, что той беззаботной, светлой жизни, которую мы искали по воспоминаниям, нет больше
в нашем круге и особенно
в доме Огарева.
Главное достоинство Павлова состояло
в необычайной ясности изложения, — ясности, нисколько не терявшей всей глубины немецкого мышления, молодые философы приняли, напротив, какой-то условный язык, они не переводили на русское, а перекладывали целиком, да еще, для большей легкости, оставляя все латинские слова in crudo, [
в нетронутом виде (лат.).] давая им православные окончания и семь русских падежей.
Немецкая наука, и это ее
главный недостаток, приучилась к искусственному, тяжелому, схоластическому языку своему именно потому, что она жила
в академиях, то есть
в монастырях идеализма. Это язык попов науки, язык для верных, и никто из оглашенных его не понимал; к нему надобно было иметь ключ, как к шифрованным письмам. Ключ этот теперь не тайна; понявши его, люди были удивлены, что наука говорила очень дельные вещи и очень простые на своем мудреном наречии; Фейербах стал первый говорить человечественнее.
Механическая слепка немецкого церковно-ученого диалекта была тем непростительнее, что
главный характер нашего языка состоит
в чрезвычайной легкости, с которой все выражается на нем — отвлеченные мысли, внутренние лирические чувствования, «жизни мышья беготня», крик негодования, искрящаяся шалость и потрясающая страсть.
Раз
в субботу, накануне Нового года, хозяин вздумал варить жженку en petit comité, [
в тесной компании (фр.).] когда
главные гости разъехались.
Дело было
в том, что я тогда только что начал сближаться с петербургскими литераторами, печатать статьи, а
главное, я был переведен из Владимира
в Петербург графом Строгановым без всякого участия тайной полиции и, приехавши
в Петербург, не пошел являться ни к Дубельту, ни
в III Отделение, на что мне намекали добрые люди.
У окна сидел, развалясь, какой-то «друг дома», лакей или дежурный чиновник. Он встал, когда я взошел, вглядываясь
в его лицо, я узнал его, мне эту противную фигуру показывали
в театре, это был один из
главных уличных шпионов, помнится, по фамилии Фабр. Он спросил меня...
Жаль, очень жаль нам было Матвея. Матвей
в нашей небольшой семье играл такую близкую роль, был так тесно связан со всеми
главными событиями ее последних пяти лет и так искренно любил нас, что потеря его не могла легко пройти.
Новые друзья приняли нас горячо, гораздо лучше, чем два года тому назад.
В их главе стоял Грановский — ему принадлежит
главное место этого пятилетия. Огарев был почти все время
в чужих краях. Грановский заменял его нам, и лучшими минутами того времени мы обязаны ему. Великая сила любви лежала
в этой личности. Со многими я был согласнее
в мнениях, но с ним я был ближе — там где-то,
в глубине души.
Я не думаю, чтоб люди всегда были здесь таковы; западный человек не
в нормальном состоянии — он линяет. Неудачные революции взошли внутрь, ни одна не переменила его, каждая оставила след и сбила понятия, а исторический вал естественным чередом выплеснул на
главную сцену тинистый слой мещан, покрывший собою ископаемый класс аристократий и затопивший народные всходы. Мещанство несовместно с нашим характером — и слава богу!
Они подумали, подумали и решились предложить
главную редакцию И.
В. Киреевскому.
Рыцарь был больше он сам, больше лицо и берег, как понимал, свое достоинство, оттого-то он,
в сущности, и не зависел ни от богатства, ни от места; его личность была
главное;
в мещанине личность прячется или не выступает, потому что не она
главное:
главное — товар, дело, вещь,
главное — собственность.
Все партии и оттенки мало-помалу разделились
в мире мещанском на два
главные стана: с одной стороны, мещане-собственники, упорно отказывающиеся поступиться своими монополиями, с другой — неимущие мещане, которые хотят вырвать из их рук их достояние, но не имеют силы, то есть, с одной стороны, скупость, с другой — зависть.
Но
в этом-то сохранении вида и
главное дело.
Если б каждый, входя
в комитет, вносил только свою исключительную национальность, это не мешало бы еще; у них было бы единство ненависти к одному
главному врагу — к Священному союзу.
Авигдора и Шултгеса получить деньги, причем она приложила свидетельство о том, что мы и,
главное, шестилетний и подозрительный сын мой находимся
в Ницце, а не
в Цюрихе.
Тут староста уж пошел извиняться
в дурном приеме, говоря, что во всем виноват канцлер, что ему следовало бы дать знать дня за два, тогда бы все было иное, можно бы достать и музыку, а
главное, — что тогда встретили бы меня и проводили ружейным залпом. Я чуть не сказал ему a la Louis-Philippe: «Помилуйте… да что же случилось? Одним крестьянином только больше
в Шателе!»
Притом костюм его чрезвычайно важен, вкрасной рубашке народ узнает себя и своего. Аристократия думает, что, схвативши его коня под уздцы, она его поведет куда хочет и,
главное, отведет от народа; но народ смотрит на красную рубашку и рад, что дюки, маркизы и лорды пошли
в конюхи и официанты к революционному вождю, взяли на себя должности мажордомов, пажей и скороходов при великом плебее
в плебейском платье.
Затем разговор переменился. Февральская революция и 1848 год вышли из могилы и снова стали передо мной
в том же образе тогдашнего трибуна, с несколькими морщинами и сединами больше. Тот же слог, те же мысли, те же обороты, а
главное — та же надежда.
Главное, что коробило народных пастырей
в мирной агитации работников, это то, что она выводила их из достодолжного строя, отвлекала их от доброй, нравственной и притом безвыходной заботы о хлебе насущном, от пожизненного hard labour, на который не они его приговорили, а наш общий фабрикант, our Maker, [наш создатель (англ.).] бог Шефсбюри, бог Дерби, бог Сутерландов и Девонширов —
в неисповедимой премудрости своей и нескончаемой благости.
Ехать к Гарибальди было поздно. Я отправился к Маццини и не застал его, потом — к одной даме, от которой узнал
главные черты министерского сострадания к болезни великого человека. Туда пришел и Маццини, таким я его еще не видал:
в его чертах,
в его голосе были слезы.