Неточные совпадения
Я
часы целые проводил в его комнате, докучал ему, притеснял его, шалил — он все выносил с добродушной улыбкой, вырезывал мне
всякие чудеса из картонной бумаги, точил разные безделицы из дерева (зато ведь как же я его и любил).
После Сенатора отец мой отправлялся в свою спальную,
всякий раз осведомлялся о том, заперты ли ворота, получал утвердительный ответ, изъявлял некоторое сомнение и ничего не делал, чтобы удостовериться. Тут начиналась длинная история умываний, примочек, лекарств; камердинер приготовлял на столике возле постели целый арсенал разных вещей: склянок, ночников, коробочек. Старик обыкновенно читал с
час времени Бурьенна, «Memorial de S-te Helene» и вообще разные «Записки», засим наступала ночь.
Почерневшие канделябры, необыкновенная мебель,
всякие редкости, стенные
часы, будто бы купленные Петром I в Амстердаме, креслы, будто бы из дома Станислава Лещинского, рамы без картин, картины, обороченные к стене, — все это, поставленное кой-как, наполняло три большие залы, нетопленые и неосвещенные.
Камердинер его являлся
часа в четыре с кофейником, распускал в нем немного крепкого бульону и, пользуясь химическим горном, ставил его к огню вместе с
всякими ядами.
И вот в одну ночь,
часа в три, ректор будит Полежаева, велит одеться в мундир и сойти в правление. Там его ждет попечитель. Осмотрев, все ли пуговицы на его мундире и нет ли лишних, он без
всякого объяснения пригласил Полежаева в свою карету и увез.
Полицмейстер Брянчанинов ездил
всякое утро и допрашивал
часа три или четыре.
Я никогда не спал много, в тюрьме без
всякого движения мне за глаза было достаточно четырех
часов сна — каково же наказание не иметь свечи?
Я собирался на другой день продать лошадь и
всякую дрянь, как вдруг явился полицмейстер с приказом выехать в продолжение двадцати четырех
часов. Я объяснил ему, что губернатор дал мне отсрочку. Полицмейстер показал бумагу, в которой действительно было ему предписано выпроводить меня в двадцать четыре
часа. Бумага была подписана в самый тот день, следовательно, после разговора со мною.
Удивительный человек, он всю жизнь работал над своим проектом. Десять лет подсудимости он занимался только им; гонимый бедностью и нуждой в ссылке, он
всякий день посвящал несколько
часов своему храму. Он жил в нем, он не верил, что его не будут строить: воспоминания, утешения, слава — все было в этом портфеле артиста.
Через
час мы узнали, он был отставлен — sans phrase. [без
всяких разговоров (фр.).]
Знаю я их, да скучно иной раз одной сидеть глаза болят, читать трудно, да и не всегда хочется, я их и пускаю, болтают
всякий вздор, — развлечение, час-другой и пройдет…
Всякий день в одиннадцать
часов утра надевал я мундир, прицеплял статскую шпажонку и являлся в присутствие.
Мы быстро сблизились и видались почти каждый день; ночи сидели мы до рассвета, болтая обо
всякой всячине… в эти-то потерянные
часы и ими люди срастаются так неразрывно и безвозвратно.
С раннего утра сидел Фогт за микроскопом, наблюдал, рисовал, писал, читал и
часов в пять бросался, иногда со мной, в море (плавал он как рыба); потом он приходил к нам обедать и, вечно веселый, был готов на ученый спор и на
всякие пустяки, пел за фортепьяно уморительные песни или рассказывал детям сказки с таким мастерством, что они, не вставая, слушали его целые
часы.
— И тринадцать милей — страшное дело. Генерал должен быть в три
часа в Лондоне… Во
всяком случае Теддингтон надо отложить.
Кружок — да это пошлость и скука под именем братства и дружбы, сцепление недоразумений и притязаний под предлогом откровенности и участия; в кружке, благодаря праву каждого приятеля во всякое время и во
всякий час запускать свои неумытые пальцы прямо во внутренность товарища, ни у кого нет чистого, нетронутого места на душе; в кружке поклоняются пустому краснобаю, самолюбивому умнику, довременному старику, носят на руках стихотворца бездарного, но с «затаенными» мыслями; в кружке молодые, семнадцатилетние малые хитро и мудрено толкуют о женщинах и любви, а перед женщинами молчат или говорят с ними, словно с книгой, — да и о чем говорят!
Неточные совпадения
— Ну, во
всяком случае я заеду домой пред обедом, — сказал он, глядя на
часы.
Но быть гласным, рассуждать о том, сколько золотарей нужно и как трубы провести в городе, где я не живу; быть присяжным и судить мужика, укравшего ветчину, и шесть
часов слушать
всякий вздор, который мелют защитники и прокуроры, и как председатель спрашивает у моего старика Алешки-дурачка: «признаете ли вы, господин подсудимый, факт похищения ветчины?» — «Ась?»
В восемь
часов пошел я смотреть фокусника. Публика собралась в исходе девятого; представление началось. В задних рядах стульев узнал я лакеев и горничных Веры и княгини. Все были тут наперечет. Грушницкий сидел в первом ряду с лорнетом. Фокусник обращался к нему
всякий раз, как ему нужен был носовой платок,
часы, кольцо и прочее.
Собакевич, оставив без
всякого внимания все эти мелочи, пристроился к осетру, и, покамест те пили, разговаривали и ели, он в четверть
часа с небольшим доехал его всего, так что когда полицеймейстер вспомнил было о нем и, сказавши: «А каково вам, господа, покажется вот это произведенье природы?» — подошел было к нему с вилкою вместе с другими, то увидел, что от произведенья природы оставался всего один хвост; а Собакевич пришипился так, как будто и не он, и, подошедши к тарелке, которая была подальше прочих, тыкал вилкою в какую-то сушеную маленькую рыбку.
Что делали там Петрушка с Селифаном, бог их ведает, но вышли они оттуда через
час, взявшись за руки, сохраняя совершенное молчание, оказывая друг другу большое внимание и предостерегая взаимно от
всяких углов.