Неточные совпадения
С самых юных лет относившийся ко всему серьезно, он и на чувства к женщине не смотрел, как это принято в переживаемый нами «конец века», поверхностно, а следовательно,
был разборчив в своих увлечениях, зная, что на почве этого увлечения вырастет в его
сердце серьезное чувство.
— Почему же не решиться… Я совершенно уверен, что сумею завязать с моей женой ее первый и последний роман и таким образом окончательно овладеть ее
сердцем… Наивность и иллюзии скоро исчезнут и через пять лет у меня
будет жена — самая восхитительная из всех женщин.
Оно так почти и
было, потому что добрая по
сердцу Кора делилась по-братски со своими подругами и однокашницами.
Эти пожелания и поздравления
были в данном случае в большинстве искренними, так как «дивная парочка», как выразился один из присутствующих сановников, действительно привлекала к себе
сердца. Конкордия Васильевна, казалось,
была создана для того, чтобы жить в лучах счастья, и нагнать тень на это прелестное личико
было бы преступлением, решиться на которое мог только очень испорченный человек.
Женщина с умом и
сердцем, она инстинктом понимала, что
есть вещи, в которых самые справедливые судьи — женщины.
Быть отцом! — эти два слова наполнили его
сердце радостным чувством.
Пока человек не погряз совершенно в пучине порока, пока в его
сердце хранится хотя одна необорванная нежная струна, никакое чувство не может
быть для него выше и сильнее, как чувство родителя к рожденному.
В то время когда Конкордия Васильевна испытывала первое жизненное горе, вдали от нее, при одном воспоминании об ее восхитительном образе, трепетно билось
сердце человека, которого она не знала,
быть может, никогда не видала или не замечала, но который между тем жил лишь воспоминанием о ней.
Обыкновенно, Федор Дмитриевич избегал расспрашивать словоохотливую старуху, которая готова
была говорить по целым часам, и при малейшем поощрении ее
было даже трудно остановить, но на этот раз
сердце подсказало ему, что Антиповна говорила именно об интересующей его девушке.
Чутьем любящего
сердца угадал он, что боготворимая им девушка не может
быть счастлива с этим себялюбивым, испорченным человеком.
Он почувствовал, что не может
быть судьею графа Белавина. От судьи требуется, прежде всего, объективное отношение к делу, между тем как он, Караулов,
был рабом своего
сердца.
И кто знает,
быть может молодая женщина под впечатлением ранних разочарований, которые, подобно утреннику, погубят нежный цветок в
сердце, пойдет по пути безнравственности и порока.
Она
была жена другого, жена недостойного человека — первое терзало его
сердце, второе усугубляло его страдания и муки находили отклик в его чуткой, любящей душе.
Эта дама, спасти больного ребенка которой он случайно призван, носила имя той, которой
было полно его бедное
сердце.
Он открыл ему раны своего
сердца, но медицинская помощь
была бессильна для их исцеления.
Хитрая и осторожная Надежда Николаевна не давала повода к этому разочарованию, и
сердце графини, созданное для привязанности и любви, открылось, как цветок под влиянием тепла, что задело, что это тепло не
было солнечным, а лишь искусственным теплом оранжереи.
Если для графини Белавиной оно
было,
быть может, достаточным, то не могло совершенно удовлетворить человека,
сердце которого около четырех лет билось для нее одной, обливаясь кровью.
«Нет, чем дольше я не увижу ее, тем лучше… Надо вырвать из
сердца эту любовь, это преступное чувство… Она жена другого, жена его друга… Муж недостоин ее, но он муж… Он может исправиться… она предана ему, она вся — всепрощение, и они могут
быть счастливы… — думал он. — Счастливы! — поймал он себя на этом слове… Они… а я?..»
Когда посещение дома графа Белавина зависело от его воли, он колебался и раздумывал, откладывал его до последнего времени, тая, однако, внутри себя сознание, что он все же решится на него, теперь же, когда этим возгласом графа Владимира Петровича: «Едем!» — вопрос
был поставлен ребром, когда отказ от посещения
был равносилен окончательному разрыву с другом, и дом последнего делался для него потерянным навсегда,
сердце Караулова болезненно сжалось, и в этот момент появилось то мучительное сомнение в своих силах, тот страх перед последствиями этого свидания, которые на минуту смутили Федора Дмитриевича, но это мимолетное смущение не помешало, как мы знаем, ему все-таки тотчас же ответить...
В этом
было нечто глубоко эгоистическое — он поймал себя на этом, и это удержало от появления в его
сердце ненависти к виновнику несчастья любимой им женщины — графу Владимиру.
Хотя порыв этот
был следствием нервного расстройства, но все-таки слово мать кольнуло ее прямо в
сердце.
Для этой беспокойной натуры, для этого больного
сердца была постоянная необходимость смены впечатлений.
— Но
сердца у тебя нет, никогда не
было и не
будет.
Предмет этой игры
был Федор Дмитриевич Караулов, ухаживания которого она отвергла еще
будучи непорочной девушкой, вдруг возбудивший в ее
сердце, знавшем только фикцию любви, настоящую, истинную любовь в те немногие минуты, которые он провел под кровлей этого дома, принадлежащего теперь всецело ей несколько лет тому назад.
— Правда, вы человек дня, человек, о котором говорит весь Петербург…
Было бы лестно для женщины
быть подругой
сердца доктора Караулова. Это льстит женскому тщеславию.
Она
была красноречива, подтверждая слова латинской пословицы: «
сердце делает оратора».
Она
была искренна, говоря, что ее
сердце лепечет как малое дитя, поразительна
была эта ее кротость ребенка, сохранившаяся в женщине, так много вкусившей от жизни.
— Да, я вас жалею от всего
сердца, потому что я читаю в вашем
сердце. Женщина, которую вы любите, не знает этого, а вы не такой человек, чтобы ей это сказать. Она может
быть так же несчастна, как и вы… Хотите, я вам назову эту женщину?..
Хотя Надежда Николаевна не принимала участия в тратах графа, но она
была из тех шатких нравственных созданий, которые добродетельны до тех пор, пока нет соблазна.
Сердца она не имела, детей своих не любила, мужа презирала.
Увы, чудные минуты надежды
были кратковременны в
сердце графини Белавиной!
Но и в его
сердце жила надежда, что все еще обойдется, что в конце концов она
будет счастлива, что она завоюет себе это счастье, принадлежащее ей по праву.
Однако и он при этих условиях не
был счастлив, жизнь его не
была полна, а
сердце, великодушное и доброе
сердце,
было лишено радостей.
— Я
был бы неблагодарным, если бы жаловался на свою судьбу, при условии, однако… чтобы все близкие мне и любимые мною люди
были счастливы. Верьте мне, что пожелание этого счастья вам, графиня, ни на минуту не покидало моего
сердца…
— Я прежде всего благодарю вас, что вы не усомнились в преданности моего
сердца и в знании моего ума… Но не обольщайте себя надеждою, так как разочарование
будет еще тяжелее того горя, с перспективой которого вы уже свыклись… Я даю вам слово употребить все мое знание, чтобы вырвать вашу дочь из пасти смертной болезни, но это далеко не ручается за счастливый исход.
— Да именно так! — злобно продолжала она. — Когда я
была лучшим другом вашей добродетельной жены, — она особенно подчеркнула эпитет, — она удостаивала меня своим доверием. Часто она высказывала о вас откровенное мнение. Она считала вас человеком без
сердца, развратным животным и даже нечестным человеком, так как, по ее словам, вы жили на ее счет.
Он уехал в Петербург разыскивать человека, который когда-то
был его лучшим другом, а теперь в его
сердце не находилось для него даже сочувствия, так как Федор Дмитриевич
был из тех людей, которые никогда не возобновляют прерванные отношения, так как разрыв у них всегда имеет серьезные причины.
Федор Дмитриевич искренно и сердечно привязался к маленькой Коре. Он полюбил ее чисто отцовской любовью, заботился о ней с нежностью, уступавшей лишь нежности матери.
Сердце его
было полно отчаяния, что эти его заботы
были бесполезны, но он все же хотел принять последний вздох этого ангела. Но именно тогда, когда эта минута
была близка, он должен
был покинуть свой пост у постели умирающей, чтобы исполнить совершенно естественное и законное желание ребенка — видеть в последний раз в жизни своего отца.
Граф Владимир Петрович
сердцем угадал, что это
был Караулов.
В ее измученном
сердце не
было жалости к умирающему графу Владимиру.
Несчастной, ни в чем не повинной жене теперь предстоял тот же путь, по которому неделю тому назад ехал преступный муж и отец, но чувства, наполнявшие их
сердца,
были различны.
Когда она ехала на похороны, в ее
сердце еще теплилась надежда, что графини Конкордии Васильевны не
будет на похоронах, хотя публикации в газетах и
были сделаны от ее имени, что это сделал Караулов, который и
будет один при гробе своего друга.
Страдания прошлого довели ее до того, что ей
была ненавистна эта жизнь. Разбитое
сердце матери, поруганное чувство жены — все это привело ее к нервной горячке, к физическим страданиям, которые послужили как бы противовесом страданиям нравственным.
— Вы уезжаете, вы хотите меня покинуть… Впрочем, вы правы, — перебила она сама себя. — Мы расстанемся, но эта разлука
будет последней… Я свободна, у меня нет ни мужа, ни детей… Время окончательно загладит раны, нанесенные прошлым… Вы сейчас сказали, что я ваше сокровище, что вы отвоевали меня у смерти… Если еще ваше
сердце продолжает носить мой образ, поберегите его несколько месяцев и приезжайте за мной, как за женой, назначенной вам самим Богом, за вами отвоеванным счастьем.
— Благодарю вас за это решение, оно врачует мое наболевшее
сердце… Я уеду, сказавши: «до свидания», и
буду с нетерпением ожидать дня, когда вы разрешите мне приехать… Я примчусь как сумасшедший от радости на призыв счастья. Я и сам не хочу, чтобы это счастье омрачалось горькими воспоминаниями, еще не исчезнувшими из вашего
сердца, которое вы отдали мне, взамен моего, которое любит вас так давно, искренно, чисто, беззаветно.