Неточные совпадения
Для всех знавших даже близко Караулова,
для его
друзей, которых, впрочем, у него было немного, он казался бесстрастным человеком науки.
Горечь одиночества увеличивалась
для Караулова разлукой с
другом его детства и юности, графом Владимиром Петровичем Белавиным, с которым его связывало, по странной игре наших чувств, полное несходство их натур, взглядов и характеров.
Казалось, жена и малютка дочь были
для графа Владимира Петровича теми жизненными второстепенностями, занимать которыми даже своего
друга, а не только посторонних лиц, было просто неприлично.
— Нет, это уж из рук вон что такое… Ты отказываешься быть моим шафером… Пусть так… Я уважаю высказанные тобою причины… Неужели у тебя уж так рассчитаны твои минуты и секунды, что ты не можешь уделить их несколько
для твоего старого
друга.
Горный исправник всегда
друг первого и гроза
для второго.
Как бы то ни было, но Батищев добыл себе в Сибири «фарт», как называется там «случайное счастье», и только тогда, когда отяжелел
для «гранд-рондов», «шенов» и
других услуг градоправительнице, вступил в брак, причем «их превосходительства» были у него посаженными отцом и матерью.
Читатель не забыл, что при посещении им своего
друга графа Белавина он узнал, что заморским принцем
для Конкордии Васильевны Батищевой явился не кто иной, как именно граф Владимир Петрович.
Надо сказать, что графиня Конкордия Васильевна тотчас по прибытии со станции в квартиру доктора Караулова с больной дочерью, уведомила мужа письмом о счастливой встрече с его
другом в тяжелую
для них минуту. Она назвала в письме эту встречу счастливой встречей, посланной Провидением.
То, что было
для него счастьем, таким счастьем при одной мысли о котором он терял голову и в нем бушевала вся кровь,
другой человек принимал совершенно равнодушно, с презрительною холодностью.
На
другой же день он подал рапорт по начальству об отпуске
для экзаменов на степень доктора медицины и защиты диссертации.
Когда посещение дома графа Белавина зависело от его воли, он колебался и раздумывал, откладывал его до последнего времени, тая, однако, внутри себя сознание, что он все же решится на него, теперь же, когда этим возгласом графа Владимира Петровича: «Едем!» — вопрос был поставлен ребром, когда отказ от посещения был равносилен окончательному разрыву с
другом, и дом последнего делался
для него потерянным навсегда, сердце Караулова болезненно сжалось, и в этот момент появилось то мучительное сомнение в своих силах, тот страх перед последствиями этого свидания, которые на минуту смутили Федора Дмитриевича, но это мимолетное смущение не помешало, как мы знаем, ему все-таки тотчас же ответить...
— Позвольте вам представить, божественная Эстер, и всем вам, господа, — подвел силой Караулова Владимир Петрович к великолепной брюнетке, глаза которой были полны обещаний, — доктора Караулова, современную знаменитость, только что одержавшего блестящую победу над самой страшной и опасной при первом ее объятии женщиной — холерой… Но что
для меня дороже всего — это мой лучший
друг.
— Я тебе не судья, Владимир, я только твой
друг. Обязанность
друга протянуть руку тому, кто падает в пропасть, помочь ему в нужде и даже пожертвовать жизнью
для него. Твой судья — это Бог, это общество, которое тебя отвергнет… и более всех — это твоя совесть, ты не убежишь от нее и ты ее не обманешь…
Это уже считалось пределом
для его опьянения, товарищи исчезали из-за стола один за
другим и нетвердой походкой удалялись из ресторана.
Но повторяем, не эта сравнительная обеспеченность положения подвинула его решиться на брак с Агнией,
для этого существовали
другие причины.
— А, это вы… — сказал актер. — Я пришел к вам с недоброй вестью! Фанни погибла
для вас навсегда, она стала снова достоянием всех… Что касается до меня, то я, оплакивая артистку, никогда не перестану восхищаться ею как женщиной. Она выше всех остальных уже тем, что не хочет и не умеет обманывать. Она не солжет вам теперь, когда высокая комедия любви покончена навсегда. То, что
другие зовут падением, последней ступенью разврата, я считаю искуплением и правдой.
— Молчи, молчи, не будем говорить о прошлом. Я не
для этого приехала к тебе. Поговорим лучше о
другом… Много ли ты работаешь?.. Нашел ли место? Веселишься ли?
Она со спокойствием, его уничтожающим, представила ему
другие причины его стеснительного положения, представила примеры его расточительности, вскользь упомянула о его многочисленных изменах, только с точки зрения необходимых
для них расходов, дала ему понять, что знает о существовании дома на Фурштадтской, одним словом доказала ему, что ей известен почти каждый его шаг.
— Конечно… Что же мне здесь делать?.. Единственное близкое мне существо — тетя умерла, и моя жизнь ничем не привязана к столице… Что же касается нашей связи, то я думаю, что она достаточно ослабла
для того, чтобы мы расстались
друзьями.
Как это ни странно, он в это время вспомнил о Фанни, с которой хотя и не прервал знакомства, но оставил ее
для других, новых и свежих.
— Таким образом, мой милый, ты не удивишься, если обеспечив себя материально, я решилась теперь уделить нечто и своим чувствам. Я люблю твоего
друга Караулова, и эта любовь продолжается уже несколько лет — одно из доказательств, что я серьезно влюблена. Настал и
для меня час воскликнуть: Да здравствует любовь!
— Вы, может быть, думаете, что я лгу, что я заранее приготовила
для вас эту сцену. Вы думаете, что я вас не знаю, я все знаю, что касается до вас, знаю ваше далеко не обеспеченное положение, ваш талант, вашу славу, ваше бескорыстие. Я не жду от вас ни положения, ни помощи. Мне ничего подобного не надо. Я не солгала, сказав вам сейчас, что вы у меня. Этот дом я купила у вашего
друга. Он далеко не в убыток продал его мне, так как я заплатила ему чистыми деньгами.
Это было очень удобное место
для сердечных излияний и откровенных признаний, которые и хотел слышать от своего
друга Федор Дмитриевич.
Есть крики, которые необходимо подавлять в себе, потому что они служат
для других откровением.
— И вы такой же, — с горьким упреком начала она, несколько успокоившись, — как и ваши собратья! И вы не нашли ничего сказать мне, кроме этого безжалостного приговора… Вы не понимаете, что
для меня, как
для матери, нужно нечто
другое… Вы разве не видите, что я требую от вас чуда, слышите требую, так как только в этом чуде мое счастье, моя жизнь…
— Какая чудная погода! — сказала она. — Я так люблю осень,
для нас с тобой это время года должно быть вдвойне дорого, так как осенью мы познакомились с тобой в Киеве… Не правда ли, мой
друг?..
Он уехал в Петербург разыскивать человека, который когда-то был его лучшим
другом, а теперь в его сердце не находилось
для него даже сочувствия, так как Федор Дмитриевич был из тех людей, которые никогда не возобновляют прерванные отношения, так как разрыв у них всегда имеет серьезные причины.