Неточные совпадения
— Я уж придумал. Вот что разве сделать: есть у меня знакомый человек, за деньги он согласится назваться холопом князя Владимира Андреевича. Составим под
руку князя к князю Василию грамоту, в которой тот будет советовать ему извести
царя. Эта грамота пойдет к князю Прозоровскому, а мы его тут и накроем. Да еще подбросим в подвалы княжеского дома мешки с кореньями и другими зельями, тогда и другая улика будет налицо.
Царь поцеловал его
руку и отвечал: «Если бы и отец мой был жив, то и он такого полезного совета не подал бы мне».
— Молчу, молчу, — замахал
руками князь Никита. — Но коли любишь меня — в лгунах перед Скуратовым не оставишь. Татарин он, согласен, так не след князю Прозоровскому перед татарином в лгунах быть. К слову же молвить, род Скуратовых, бают, от князей происходит, да и к
царю близкий человек, тот же боярин, сам ты не раз осуждал наше местничество.
Царь сам поднял его и передал в
руки опричников, сбросив с себя царское облачение.
— Вот то-то и оно, что наслышан всяк на Руси о тебе, рыжий пес, да небось, легонько тебя поучу я, чтобы не залезала ворона в высокие хоромы; не оскверню я
рук своих убийством гада смердящего, авось царя-батюшку просветит Господь Бог и придумает он тебе казнь лютую по делам твоим душегубственным…
Отцу он оставил «грамотку», в которой объяснял, что не может продолжать жить среди потоков крови неповинных, проливаемой
рукой его отца, что «сын палача» — он не раз случайно подслушал такое прозвище — должен скрыться от людей, от мира. Он умолял далее отца смирить свою злобу, не подстрекать
царя к новым убийствам, удовольствоваться нажитым уже добром и уйти от двора молиться.
Несмотря на уверение князя Никиты, что намек на возможность сватовства со стороны Малюты за княжну Евпраксию был ни более, ни менее как шуткою в дружеской беседе, несмотря на то, что сам князь Василий был почти убежден, что такая блажь не может серьезно запасть в голову «выскочки-опричника», что должен же тот понимать то неизмеримое расстояние, которое существует между ним и дочерью князя Прозоровского, понимать, наконец, что он, князь Василий, скорее собственными
руками задушит свою дочь, чем отдаст ее в жены «царского палача», — никем иным не представлялся князю Григорий Лукьянович, — несмотря, повторяем, на все это, он решился, хотя временно, удалиться из Москвы, подальше и от сластолюбца-царя и от его сподвижников, бесшабашных сорванцов, увезти свое ненаглядное детище.
Григорий Лукъянович знал со слов гонца о содержании грамоты, и получение ее именно в тот день, когда
царь ехал оказать великую милость семейству князей Прозоровских, было как раз на
руку свирепому опричнику, желавшему во что бы то ни стало изменить решение
царя относительно помилования жениха княжны Евпраксии, что было возможно лишь возбудив в нем его болезненную подозрительность. Он достиг этой цели.
— Тогда и увижу твоего молодца; верю тебе, что достоин он быть тебе сыном, а мне надежным и верным слугой, — сказал
царь, допуская сиявшего от радости князя Василия к своей
руке.
— Не здесь, князь; мы место для беседы найдем укромное, без лишних людей, да и тебя с семьей беспокоить мне не приходится, я его с собой возьму… Пойдем, князь Воротынский, — он с особой иронией подчеркнул его титул, — по приказу
царя и великого князя всея Руси Иоанна Васильевича, ты мой пленник! — торжественно произнес Малюта, подходя к Владимиру и кладя ему
руку на плечо.
Он слишком хорошо знал своего властелина, чтобы не понять, что игра его выиграна.
Царь еле держался на ногах. Малюта взял его под
руку и как малого ребенка усадил в кресло.
Малюта спешил недаром. Приказание, решавшее судьбу князя Прозоровского, было вырвано. Палачу не было дела, что
царь бился в его
руках в припадке своей страшной болезни. Он дождался конца припадка и, когда
царь захрапел, поспешно вышел из опочивальни.
Следствие над князем Василием велось Малютой с необычайною быстротою;
царю были представлены найденные будто бы в подвалах князя «зелья и коренья» и перехваченная, писанная якобы
рукою князя, грамота к князю Владимиру Андреевичу.
Князя Никиту
царь допустил к
руке и усадил рядом с собой по правую
руку.
— Одна из этих грамот была перехвачена, — продолжал
царь, — и оказалась писанною его
рукою; он сам подвергнут пытке, но оговорил только одного брата, а чтобы не выдать остальных друзей своих, откусил себе в преступном упорстве язык…
Эта, окончившаяся пагубно и для Новгорода, и для самого грозного опричника, затея была рассчитана, во-первых, для сведения старых счетов «царского любимца» с новгородским архиепископом Пименом, которого, если не забыл читатель, Григорий Лукьянович считал укрывателем своего непокорного сына Максима, а во-вторых, для того, чтобы открытием мнимого важного заговора доказать необходимость жестокости для обуздания предателей, будто бы единомышленников князя Владимира Андреевича, и тем успокоить просыпавшуюся по временам, в светлые промежутки гнетущей болезни, совесть
царя, несомненно видевшего глубокую скорбь народа по поводу смерти близкого царского родича от
руки его венценосца, — скорбь скорее не о жертве, неповинно, как были убеждены и почти открыто высказывали современники, принявшей мученическую кончину, а о палаче, перешедшем, казалось, предел возможной человеческой жестокости.
— Ты, Григорий, — обратился
царь к последнему, — съезди сам с ним, — он
рукой указал на доносчика, — разузнай на месте под
рукою все дело и привези ко мне изменные грамоты.
Неточные совпадения
Наконец ему удавалось остановить раскачавшийся язык, тогда он переходил на другую кладку, к маленьким колоколам, и, черный, начинал судорожно дергать
руками и ногами, вызванивая «Славься, славься, наш русский
царь».
Заходило солнце, снег на памятнике
царя сверкал рубинами, быстро шли гимназистки и гимназисты с коньками в
руках; проехали сани, запряженные парой серых лошадей; лошади были покрыты голубой сеткой, в санях сидел большой военный человек, два полицейских скакали за ним, черные кони блестели, точно начищенные ваксой.
Над оркестром судорожно изгибался, размахивая коротенькими
руками и фалдами фрака, черненький, большеголовый, лысый дирижер, у рампы отчаянно плясали два
царя и тощий кривоногий жрец Калхас, похожий на Победоносцева.
— С попом во главе? С портретами
царя, с иконами в
руках?
Из переулка, точно дым из трубы, быстро, одна за другою, выкатывались группы людей с иконами в
руках, с портретом
царя, царицы, наследника, затем выехал, расталкивая людей лошадью, пугая взмахами плети, чернобородый офицер конной полиции, закричал: