Неточные совпадения
— Я уж придумал. Вот что разве сделать: есть у меня знакомый человек, за деньги он согласится назваться холопом
князя Владимира Андреевича. Составим под руку
князя к
князю Василию грамоту, в которой тот будет советовать ему извести царя. Эта грамота пойдет к
князю Прозоровскому, а мы его тут и накроем. Да еще подбросим в подвалы княжеского
дома мешки с кореньями и другими зельями, тогда и другая улика будет налицо.
Услыхав доклад слуги о приближавшемся поезде,
князь, несмотря на серьезную болезнь ноги от раны, полученной им незадолго перед тем при отражении литовцев от Чернигова, ознаменовавшемся геройским подвигом со стороны
князя — взятием знамени пана Сапеги, — несмотря, повторяем, на эту болезнь, удержавшую его
дома в такой важный момент московской жизни, он, опираясь на костыль, поспешно заковылял из своей опочивальни навстречу прибывшему брату в переднюю горницу.
Сам
князь Василий отошел на покой, огни были потушены, и все в
доме погрузилось в глубокий сон.
От этой ли отповеди Панкратьевны, как звали все в княжеском
доме старушку-няню, вынянчившую и покойную княгиню, и молодую княжну, горячо любимую последней и уважаемую самим старым
князем, оттого ли, что на самом деле наговорились они досыта, но молодые девушки вдруг примолкли.
В одну из летних поездок
князя Василия, после женитьбы, с семьей в эту вотчину, трехлетней княжне Евпраксии приглянулась семилетняя смуглянка Танюша, встреченная ею в саду. Каприз девочки, как и все капризы своей единственной боготворимой дочки, был исполнен
князем Василием: цыганочка Танюша была взята в княжеский
дом и княжна Евпраксия стала с нею неразлучной, привязавшись всей душою, к величайшей досаде старой няньки, к этому «иродову отродью», как прозвала Танюшу Панкратьевна.
В слепом озлоблении на всех и на вся, Григорию Семенову казалось, что
князь Прозоровский, приютивший в своем
доме его «погубительницу» — красавицу Танюшу, образ которой не уничтожили в его сердце ни время, ни расстояние, является почти главным виновником его несчастия, его «пагубы».
Князь Никита, как и остальные гости, был оживлен и доволен. Только сам хозяин,
князь Василий, под наружным радушием и веселостью думал невеселые думы. Не по душе была ему эта трапеза после кровавого пира. Страшный грех, казалось ему, совершил он, накликая на свой
дом великие беды.
Сидевший у окна был Григорий Семенов, возвращение которого в княжеский
дом, при неожиданной обстановке и в положении «излюбленного царского слуги», как называли себя все опричники от низших до высших, произвело сильное впечатление на княжеских холопьев и усугубило интерес устроенного, по приказанию
князя, угощения гостей.
«Насильно в
дом ворваться, выкрасть княжну, да в какой час сведает о том грозный царь, как взглянется ему эта выходка и какой ни на есть любимец он, да несдобровать, пожалуй, и ему за бесчестие
князя Прозоровского; да и хоромы княжеские крепко-накрепко охраняются.
Верный своему последнему решению, Яков Потапович ничем не выдал ни перед
князем, ни перед княжной, ни даже перед зорко и внимательно присматривавшейся к нему Танюшей случайно открытую им тайну собиравшейся над княжеским
домом грозы.
— Передаст
князю, тот как раз меня со двора долой, да и отправит в свою вотчину к отцу с матерью, тогда прощай план кровавой мести, только и возможный под кровлей княжеского
дома, при близости к молодой княжне! — с ужасом думала она.
Петр Никитич, или, как звали его все в
доме от самого
князя до последнего холопа, просто Никитич, был старик лет шестидесяти, седой как лунь, с умным, благообразным лицом и добрыми глазами, которым придавали и особую привлекательность, и задушевность расположенные вокруг них мелкие, частые морщинки.
— Коли наглости у ней хватит вернуться в
дом, так она скорей язык проглотит, чем проболтается, свою же шкуру жалеючи. Да навряд она вернулася: сбежала, чай, и глаз на двор показать не осмелится; знает кошка, чье мясо съела, чует, что не миновать ей за такое дело конюшни княжеской, а что до
князя не дойдет воровство ее, того ей и на мысль не придет, окаянной!
Так просидел он, не сомкнувши глаз, до самого утра, и когда в
доме все встали, он переоделся и спустился вниз к
князю Василию.
Он вспомнил первую казнь, на которой присутствовал в качестве зрителя, в первые дни самостоятельного правления Иоанна, царя-отрока. Он был тоже еще совсем юношей. Это была казнь
князя Кубенского и Федора и Василия Воронцовых, обвиненных в подстрекательстве к мятежу новгородских пищальников [Стрелков.]. Им отрубили головы, и народ бросился грабить
дома казненных.
Затем она перешла к себе. Ей нельзя более вернуться в княжеский
дом. Яшка наверное догадался обо всем и передаст завтра же
князю Василию.
До дня отъезда семейства
князя Прозоровского в вотчину Григорий Семенов, как мы знаем, почти бессменно занимался наблюдением за княжеским
домом и лишь изредка являлся на самое короткое время для доклада в Александровскую слободу.
О том, что
князь Василий выехал из усадьбы, сообщил прискакавший ранее гонец, привезший распоряжение приготовить и истопить хоромы, словом, привести все в порядок в пустовавших уже несколько месяцев жилых помещениях московского княжеского
дома.
Приехавший из вотчины сообщил также оставшемуся надзирать за
домом ключнику и некоторым из старых княжеских слуг о происшествиях последнего времени: о нападении на старого
князя во время охоты и спасении его жизни тем неизвестным молодцом, которого
князь еще в Москве приютил в своем
доме.
Несмотря на данное слово, вечером того же дня вся оставшаяся в городе княжеская дворня знала в подробности как случай с
князем Василием на охоте, так и предстоящее радостное в княжеском
доме событие.
— А с чего же, великий государь, он его столько времени у себя хоронил и тебе не докладывал? Да и сам
князь Никита не мог не знать, кто живет в
доме его брата. Так с чего же он твою царскую милость не осведомил? Значит, был у них от тебя тайный уговор — скрыть до времени сына крамольника.
Даже тогда, когда сияющий радостью
князь Василий вернулся из слободы с известием о снятии опалы с молодого Воротынского и о грядущих обещанных царем милостях, даже тогда, повторяем, из головы Якова Потаповича не исчезла мысль, что должно случиться что-нибудь такое, что повернет начавшую было входить в ровную колею жизнь в
доме Прозоровских в другую сторону.
Князь Никита не появлялся в
доме опального брата, несмотря даже на посланное ему извещение о тяжелой болезни племянницы.
Когда они оба выплакались, она поведала ему, что она — княжна, племянница казненного
князя Кубенского; рассказала, что произошло с ней, в
доме ее дяди, в день его казни, и в роще под Москвою, словом, все то, что уже известно нашим читателям. Она не назвала лишь виновника своего несчастия, не назвала ему его отца, и на вопрос: кто был он, после минутного раздумья отвечала...
— Позвать сюда ко мне приставов! — вспыхнул
князь Василий. — Я им покажу, как без царского указа бесчинства в боярских
домах чинить.
Розвальни с связанным
князем и усевшимися в них опричниками, конвоируемые несколькими из них верхами, быстро выехали за ворота княжеского
дома. Григорий Лукьянович тоже вскочил на лошадь и помчался за ними следом. Оставшиеся опричники стали хозяйничать в княжеских погребах и хоромах. Панкратьевна с воем вернулась наверх, отперла дверь и бросилась к княжне.
Он понял, что участь
князя Василия была решена бесповоротно, что если теперь он еще жив, заключенный в одну из страшных тюрем Александровской слободы, то эта жизнь есть лишь продолжительная и мучительная агония перед неизбежною смертью; только
дома безусловно и заранее осужденных бояр отдавались на разграбление опричников ранее, чем совершится казнь несчастных владельцев.
Князь Никита встретил царское посольство, по обычаю, у ворот своего
дома.
Малюта вошел вместе с прибывшими с ним опричниками. Все уселись на лавках в передней избе. Слуги стали обносить гостей заморским вином в драгоценных кубках. Хитрый
князь Никита, зная происшедшее в
доме его брата, ни слова не спросил об участи последнего и своей племянницы. Григорий Лукьянович заговорил об этом первый...
Сам великий государь показал нам пример ее; с сокрушенным сердцем, со слезами отчаяния на глазах, предал он смерти своего ближайшего родственника —
князя Владимира Андреевича, уличенного в том, что, подкупив царского повара, он замышлял отравить царя, а твой брат должен был дать для того нужное зелье, которое и найдено в одном из подвалов его
дома…
Прошло уже достаточно времени, чтобы они могли обернуть назад в слободу; между тем день проходил за днем, а они не возвращались. Григорий Лукьянович находился в сильнейшем страхе и беспокойстве. Наконец, дня через три после смерти
князя Василия Прозоровского, во двор
дома Малюты в александровской слободе вкатила повозка и из нее вышли оба его наперсника. Григорий Лукьянович находился в известной уже читателям своей отдельной горнице и, увидав в окно приезжих, сам бросился отворять им дверь.
Неточные совпадения
— Ладно. Володеть вами я желаю, — сказал
князь, — а чтоб идти к вам жить — не пойду! Потому вы живете звериным обычаем: с беспробного золота пенки снимаете, снох портите! А вот посылаю к вам заместо себя самого этого новотора-вора: пущай он вами
дома правит, а я отсель и им и вами помыкать буду!
— А я стеснен и подавлен тем, что меня не примут в кормилицы, в Воспитательный
Дом, — опять сказал старый
князь, к великой радости Туровцына, со смеху уронившего спаржу толстым концом в соус.
В Ергушове большой старый
дом был давно сломан, и еще
князем был отделан и увеличен флигель.
Это был один из тех характеров, которые могли возникнуть только в тяжелый XV век на полукочующем углу Европы, когда вся южная первобытная Россия, оставленная своими
князьями, была опустошена, выжжена дотла неукротимыми набегами монгольских хищников; когда, лишившись
дома и кровли, стал здесь отважен человек; когда на пожарищах, в виду грозных соседей и вечной опасности, селился он и привыкал глядеть им прямо в очи, разучившись знать, существует ли какая боязнь на свете; когда бранным пламенем объялся древле мирный славянский дух и завелось козачество — широкая, разгульная замашка русской природы, — и когда все поречья, перевозы, прибрежные пологие и удобные места усеялись козаками, которым и счету никто не ведал, и смелые товарищи их были вправе отвечать султану, пожелавшему знать о числе их: «Кто их знает! у нас их раскидано по всему степу: что байрак, то козак» (что маленький пригорок, там уж и козак).
— Случайно-с… Мне все кажется, что в вас есть что-то к моему подходящее… Да не беспокойтесь, я не надоедлив; и с шулерами уживался, и
князю Свирбею, моему дальнему родственнику и вельможе, не надоел, и об Рафаэлевой Мадонне госпоже Прилуковой в альбом сумел написать, и с Марфой Петровной семь лет безвыездно проживал, и в
доме Вяземского на Сенной в старину ночевывал, и на шаре с Бергом, может быть, полечу.