Неточные совпадения
Вставал
государь не позже пяти часов и обтершись, по обыкновению, куском льда и поспешно одевшись, до шести часов, помолившись Богу, слушал донесения о благосостоянии города, отдавал приказания по
делам дворцового управления.
С такими порядками жизни своего
государя, конечно, должны были сообразоваться все сановники и служащие, а потому в течении нескольких
дней в Петербурге переменился совершенно род жизни.
День сделался опять
днем, а ночь — ночью.
Восторг этот дошел до своего апогея, когда сделалось известно, что
государь в назначенные им
дни и часы сам принимает просьбы от своих подданных.
— Сохрани, Господи, — отвечал ямщик. — Статочное ли
дело,
государь! У меня, по милости Божией, деньги на нужду есть. А разве вам,
государь, когда понадобиться, так готов до полушки все отдать вам.
Присутственный
день со времени воцарения Павла Петровича начинался с шести часов утра. К этому надо было привыкнуть, но
государь сумел заставить и штатских служащих исполнять неуклонно свои обязанности.
— Было, Виктор Павлович… было-с… только теперь все прошло и быльем поросло… Сам
государь с пяти часов вставать изволит, ну, за ним, знамо
дело, и все господа.
Москва радостно приняла вторую половину известия и целые три
дня, после принесения присяги новому
государю, были торжественные празднества.
Петербург понимал деятельность своего нового
государя и благословлял его, но разъехавшиеся по России удаленные от
дел вельможи, выгнанные со службы казнокрады громко жаловались и находили доверчивых слушателей.
Дело в том, что
государю было хорошо известно, что много дворян ежегодно приезжает в Петербург по разного рода
делам, и многие из них имеют тяжбы в судебных местах столицы, вследствие медленности производства задерживаются тут на неопределенное время, что, при дороговизне петербургской жизни, отражается на их благосостоянии, а потому приказал, чтобы всякий дворянин, при въезде в заставу, объявлял, кто он такой и где будет стоять.
Днем, впрочем, при возвращении из дворца, Иван Сергеевич только вкратце рассказал Оленину о его свидании с
государем, аресте и освобождении, то есть обо всем том, что уже известно нашим читателям.
— Впрочем, — продолжал Дмитревский, не заметив этой улыбки, — это не первый случай такого быстрого повышения при нынешнем
государе. Граф Растопчин и сам получил почти также все свои чины, хотя и не с такою скоростью. Павел Петрович в первые
дни своего царствования сказал ему...
—
Государь… — повторил Дмитревский. — Ну, это значит, конечно, никто, потому что
государь у нас не потворщик любовным шашням… В этом отношении он более чем строг, и едва ли найдется человек даже из очень близких к нему, который решился бы доложить ему о подобном
деле…
— Это письмо от Архарова; он пишет, что завтра выйдет высочайший приказ о назначении меня товарищем министра уделов, а относительно тебя пишет, что он говорил
государю и его величество благосклонно отнесся к причине, задержавшей тебя в Москве. На
днях он уведомит тебя, когда можно представить тебя
государю… Ты будешь — он, по крайней мере, надеется — принят снова на службу в гвардию, тем же чином…
— Оленин… — повторил
государь. — За тебя просил Архаров… Ты опоздал, задержавшись с опекунскими
делами…
Такая неожиданная встреча с
государем, в сравнительно позднее для последнего время
дня, сразу изменившая его судьбу, произвела на него ошеломляющее впечатление.
Государь слушал внимательно, а аббат Грубер, со свойственным ему умением и красноречием стал далее развивать ту мысль, что общество Иисуса должно служить главною основою для охранения спокойствия и поддержания государственных порядков. Аббат коснулся вскользь настоящего положения
дел в Европе и обнаружил необычайно глубокое звание всех тайников европейской политики.
Да и на самом
деле гвардейские офицеры должны были позабыть свой прежний изнеженный образ жизни, приучить себя вставать рано, быть до света в мундирах, перестать кутаться в шубы и муфты, разъезжать, по примеру вельмож, в каретах с егерями и гайдуками, но наравне с солдатами должны были быть ежедневно в строю, ходить в одних мундирах пешком или ездить на извозчиках и на своих лошадях в одиночку, и несмотря на зимнюю стужу и сильные морозы, учиться ружейным приемам и упражняться в них в присутствии самого
государя.
Через
день после этого бала был назначен отъезд
государя из Москвы. Накануне отъезда
государь был печален. Ему, видимо, жаль было расставаться с первопрестольной столицей.
Сделавшись
государем, он, конечно, не верил в искренность расточаемых перед ним уверений в любви и преданности. Большинство этих уверений и на самом
деле не стоило доверия.
В печальных думах о предстоящем отъезде провел
государь последний
день в Москве.
—
Государь,
дело в том, что здесь вас видят таковым, какой вы есть действительно — благим, великодушным, чувствительным, между тем, как в Петербурге, если вы оказываете какую-либо милость, то говорят, что это государыня, или госпожа Нелидова, или Куракин выпросили ее у вас. Так что когда вы делаете добро — то это они; если же кого накажете, так это вы караете.
На третий
день после этого церемониального въезда в Петербург, посольство имело торжественную аудиенцию у
государя в Зимнем дворце.
24 июля
государь был в особенно мрачном настроении духа. Это продолжалось уже несколько
дней.
Пален прислал подорожную, но просил воспользоваться ею лишь на другой
день. В тоже время он отправил гонца в Гатчину к
государю.
— Слишком возможно, и вот как было
дело: у государыни в течении нескольких
дней была небольшая лихорадка; сырость ей вредна. Между тем,
дня три тому назад,
государь предложил ей сделать прогулку. Взглянув в окно, государыня заметила...
— Я низко поклонился, — продолжал Строганов, — ушел и стал приготовляться к тому, чтобы выехать на следующий же
день; но мне намекнули, что я не дурно сделал бы, уехав немедленно, потому что
государь, по уходе моем, изволил сказать...
Это посольство развлекло
государя и
дела вошли почти в свою обычную колею.
— Этим окончилась продолжительная беседа графа с его величеством, — отвечал Родзевич, состоявший секретарем при графе Джулио Литта и знавший все, касающееся
дел чрезвычайного посольства мальтийских рыцарей. — И, кроме того, его величество выразил графу свои намерения поговорить с его братом, папским нунцием в Петербурге, о некоторых частностях по щекотливому, как изволил выразиться
государь, вопросу о возможности иностранному
государю стать во главе католического ордена.
—
Государь изволил заметить, что он не хочет вызывать даже малейшим подозрением сомнения в своем прямодушии, качестве, которое признано за ним всеми европейскими державами… Что как во внутренней, так и во внешней политике он ведет свое
дело начистоту, что ему противно учение Маккиавели, что он, как русский царь, враг всякого лицемерия и двоедушия как у себя дома, так и при внешних сношениях. Объявив себя правителем ордена, он сделал уже этим решительный шаг и не находит нужным делать второй…
Не скрою от вас, откровенность за откровенность, что кроме личных
дел мальтийского ордена, былая слава которого, положенная к стопам такого могущественного монарха, как русский император, воскресла бы и зажглась бы снова, католический мир заинтересован в принятии русским
государем звания великого магистра католического ордена, как в важном шаге в
деле соединения церквей.
Его святейшество Пий VI, при благополучном обороте
дела, выразил намерение отправиться в Петербург, чтобы вести лично с
государем переговоры по этому вопросу.
Одни из них, для того, чтобы, представившись новому
государю, обратить на себя его милостивое внимание; другие являлись сюда с политическими целями, домогаясь удержать в присоединенном крае прежние порядки; третьи приезжали хлопотать по своим частным
делам и тяжбам и, наконец, четвертые навещали Петербург с целью приискать для себя в России богатых и знатных невест.
Этот-то Сестренцевич, имевший тоже при дворе свою, хотя небольшую, партию, старался внушить
государю поставить в
делах католической церкви светскую власть выше духовной, и иезуиты очень опасались, чтобы под этим влиянием
государь не отказался от той защиты, которую он был, видимо, готов оказать его святейшеству папе, ордену мальтийских рыцарей и вообще христианству на Западе.
— Это хорошо, я на
днях уведомлю вас о
дне, когда вы можете представиться
государю…
Дела эти поглощали теперь, все внимание
государя, и ход их должен был, по-видимому, руководить всею внешнею политикою России.
— Я назначу ему
день, когда он может быть мне представлен… — сказал
государь, — скажите ему это…
Иезуитская партия воспользовались такою резолюциею
государя и начала осыпать митрополита укорами за то, что он своею податливостью допустил такое небывалое вмешательство светской власти в
дела, подлежащие исключительно ведению церкви.
Тшетно митрополит убеждал нунция не вмешиваться в это
дело, ссылаясь на то, что на удаление епископа последовало согласие самого
государя.
Исполнение просьбы Ирены Станиславовны, желавшей получить отдельную аудиенцию у
государя, было
делом трудным, почти невозможным.
При императоре Павле лица, не имевшие к нему постоянного доступа и желавшие просить его о чем-нибудь или объясниться с ним по какому-нибудь
делу, должны были, по утрам в воскресенье, являться во дворец и ожидать в приемной зале, смежной с Церковью, выхода оттуда
государя по окончанию обедни.
Просить
государя обратить внимание в воскресенье на красивую женщин, представлялось
делом сравнительно легким.
— Но в чем же заключается то
дело, о котором вы хотите говорить с
государем? Я снова прошу вас сказать мне… Может быть, смотря о его важности, я и найду возможность тотчас же доложить о вас и о вашем желании, хотя опять же не ручаюсь за успех. В какой час скажется, как выслушается.
Остальной вечер и следующий
день Ирена Станиславовна провела в обдумывании предстоящего свидания с
государем вообще, и в частности подробностей своего туалета.
— Этому не бывать! — гневно крикнул
государь. — Я разберу это
дело, и если то, что вы говорили, правда… вы останетесь его единственною законною женою… Встаньте…
Она продолжала плакать. Когда она несколько успокоилась,
государь повторил ей, что в тот же
день расследует ее
дело, и решение, если все то, что она рассказала подтвердится, будет в ее пользу.
Это было в понедельник вечером, на другой
день после приема Ирены Станиславовны
государем.
— Уж не поздоровилось… Родзевич была у его величества в воскресенье, а вчера, в понедельник, к вечеру сам
государь дело это всеразобрал, вызвал Оленина и Эберса и указанных обманутой свидетелей…
Нельзя сказать, чтобы сам по себе Оленин считался супругами Похвисневыми за самую блестящую и самую желательную партию для их дочери, но главным образом они имели виды на его состояние, которым они рассчитывали поправить свои, несмотря на высокие милости
государя, очень запутанные
дела.
Эта причина крылась в раздражении Павла Петровича против мальтийского ордена вообще, и граф, как первый втянувший
государя в
дело покровительства ордену и принятия тяготившего теперь императора титула великого магистра, стал неприятен
государю.
— Не одного горбуна это
дело. Пусть государь-батюшка велит разыскать и других злодеев.