Неточные совпадения
К худу это или к добру — решать этот вопрос здесь не место и не время, скажем лишь, что
в то близкое, но кажущееся таким далеким от нас время
жить было легче и веселее, хотя нельзя отрицать, что жизнь эта не могла назваться серьезной, а тем более полезной.
В то время юнкера служили на старых правах, были приняты
в обществе офицеров и
жили с ними на товарищеской ноге.
Большинство из них
жило на частных квартирах, а потому Савину пришлось исколесить из конца
в конец весь город.
Герасим Сергеевич, пожурив сына, заплатил его долги, но
в Петербург назад не пустил, а заставил подать прошение о переводе
в гродненские гусары как полк, где
живут скромнее, да и расположенный не
в Петербург, а
в Варшаве.
Это расположение полка, а также и его традиции налагали на полковую жизнь особый отпечаток тесного товарищества. Офицеры были всегда вместе,
жили одной семьей, клуб же связывал их еще больше. Натянутых товарищеских отношений, часто встречавшихся
в петербургских гвардейских полках, не существовало, и даже разгульно-гусарские кутежи носили чисто семейный характер.
— Не оставляют они
в покое и гимназисток старших классов при выходе из гимназии, и из них некоторые тоже, как слышно, не миновали «штаб-квартиры»… а одна так туда совсем переселилась на житье и завела амуры с князем… И теперь
живет у Хватова… После езды дилетанты-извозчики собираются
в «штаб-квартиру» и рассказывают свои похождения… Кто что чудней придумал.
Когда мадемуазель Эрнестина,
прожив три года, уехала за границу, он был неутешен, не хотел слушаться новой гувернантки, старушки Пикар, и с того времени начались проявления его несдержанности, прямо необузданности — черты, которые — он сам сознавал это — остались до сих пор
в его характере.
Она
жила со старушкой матерью на Торговой улице,
в небольшой уютненькой квартирке и, конечно,
в добавление к своему скудному балетному жалованью, пользовалась помощью Михаила Дмитриевича.
Бабушка Бекетова
жила в маленьком собственном домике на Петербургской стороне.
— Здесь
живет господин Савин? — с более чем нужной почтительностью обратился он к вышедшим
в первую комнату Савину и Маслову.
Село и усадьба, несмотря на то, что господа пребывали
в ней только половину года,
жили одною жизнью, радовались одною радостью и печалились одною печалью.
Он отказывал себе во всем,
жил в одной комнате подвального этажа
в конце Николаевской улицы и для своих деловых свиданий облюбовал грязный низок трактира, где ему отвели отдельный кабинет, который занимался гостями лишь по вечерам, а днем все равно пустовал.
Аркадий Александрович
жил в правой половине нижнего этажа, где у него были так называемые
жилые комнаты, маленький зал, приемная, гостиная, кабинет и спальня.
Он не вошел
в парадный подъезд, а повернул к левому флигелю, где
жил с семьей камердинер Колесина, Евграф Евграфович, и, кроме того, помещалась и другая прислуга дома.
— За вычетом огромной истраченной тобою суммы, ты, как видишь, имеешь
в твоем распоряжении еще хорошее состояние, которое может быть названо богатством. Кроме имений, у тебя изрядный капитал и при умении и, главное, при желании работать, — ты можешь всю жизнь
прожить богатым человеком, не отказывая ни
в чем себе и принося пользу другим… Дай Бог, чтобы уроки молодости, за которые ты заплатил чуть ли не половиной своего состояния, пошли тебе впрок. Тогда это с полгоря… Деньги вернутся, они любят хорошие руки…
Ты уже взрослый, даже
в отставке, — иронически улыбнулся Герасим Сергеевич, — потому сам можешь рассудить, должен ли ты заняться каким-либо делом, чтобы
прожить безбедно, всеми уважаемый, до старости, или же можешь истратить свое последнее состояние на содержание танцорок…
— Вы умница, Зина! Я последую вашему совету… Как только он возвратится, я поеду
в Петербург и женюсь. Я не могу
жить без Марго… Вы не понимаете, Зина, как я страдаю…
— Да, я… Меня отвезет туда тетя Фанни, и я буду
жить в доме дочери ее гувернантки.
Когда Николай Герасимович прибыл к месту своего назначения
в Пинегу, то местная администрация была уже уведомлена об отмене первоначального распоряжения и о дозволении отставному корнету Савину
проживать, где ему угодно.
Представившись августейшему главнокомандующему и зачисленный по роду оружия
в названный нами казачий полк, Николай Герасимович принужден был
жить в Кишиневе, ожидая прибытия этого полка, стоявшего
в Подольской губернии.
Это было
в двадцатых числах августа, и ему не долго пришлось
прожить без дела.
Настя, с ее вызывающей желания красотой, не могла восполнить ту потребность настоящей всепоглощающей любви, быть может эфемерной, но казавшейся достижимой, потребность которой
жила в разбитом сердце Николая Герасимовича.
Виновник же этой тревоги мчался
в курьерском поезде, туда,
в Западную Европу, где он делался, по его мнению, вольной птицей, где он будет
жить как хочет, как ему нравится, не подвергаясь пересудам разных чопорных старушек, провинциальных кумушек, которым все надо знать, во все сунуть свой нос.
Они оказались очень милые, воспитанные и развитые женщины.
Жили они все вместе на Шоттен-Ринге,
в прелестной квартирке.
В этом итальянском городе
живет много русских, а ко времени прибытия туда Савина, там находилось несколько его петербургских знакомых, которых он хотя и давно не видал, но связи с которыми не были нарушены.
— Как же, он
живет в нескольких шагах от нас, — отвечал барон Рангель, отрезая сыр себе и Савину.
Иностранцы пользуются только свободными ложами или нанимают их у тех семейств, которые
в трауре, или не
живут в городе. Нанявшему такую ложу, вместо билета, дают ключ от нее.
Общество это, хотя и разделялось по национальностям, но слилось
в одно целое и
жило довольно дружно.
Хорошо, однако, идти спать тому, кто
живет в Риме, кто наконец нашел себе помещение, приют, но есть много простого деревенского народа, которому возвращаться домой слишком далеко, а нанять себе ночлег слишком дорого.
Во время этой сумасшедшей недели все идет вверх дном, тихий и благочестивый Рим совершенно перерождается, все, кажется, на время забывают, что весь этот шум происходит
в городе, называемом «святым», и что
в нем
проживает глава католической церкви — папа.
Прожив в Неаполе около двух недель, Николай Герасимович решил проехаться по северной Италии.
Оказалось, что Николеско женился на итальянке, оперной примадонне, которая пела
в театре «Scala», имеет двух детей, виллу вокрестности города и
живет припеваючи с певицей-женой.
Мать и дочь
жили бедно,
в двух меблированных комнатах, но присутствие очаровательной Анжелики делало волшебной,
в глазах Николая Герасимовича, всякую обстановку.
— Все это я хорошо знаю, графиня, но я
в принципе против брака, не дающего, как вы сами знаете, никаких гарантий на счастье… Мое предложение любимой девушке я мог бы сделать на более прочных основаниях любви и логики… Я человек свободный, с независимым и даже, если хотите, хорошим состоянием, имею около сорока тысяч франков дохода… что позволит мне
жить безбедно вместе с той, которая меня полюбит и согласится сделаться подругой моей жизни.
В тот же вечер они условились, что поедут
в Геную и Сан-Ремо, где пробудут около месяца, после чего приедут
в Венецию, где будет их ожидать графиня, а
пожив в Венеции, все вместе поедут на лето
в Россию.
Они
жили в «Hotel Continental».
— Ну, так поздравляю, ты обыгран шулерами… Это
в отеле «Континенталь»… Там
живут двое русских…
— Уже теперь месяц, и
в этот месяц мы должны
жить, как нищие…
Оказалось, что дамы эти
живут под одним с ним кровом и занимают апартаменты
в первом этаже. Собрать о них сведения было таким образом совсем легко.
Николай Герасимович видел ее и раньше мельком
в Булонском лесу и на скачках, но
в то время она еще не была пущена
в ход, «lancée», как выражаются французы,
в высшем полусвете,
живя с каким-то шоколадным фабрикантом.
С последней Савин был знаком раньше, но младшую, Елиз, которую все звали Лили, он не знал, так как она
в Париже
в последнее время не
жила, будучи на содержании у берлинского банкира-миллионера барона Шварцредера.
— Что касается миллионов барона, то я к ним отношусь очень хладнокровно. Я не из тех женщин, которые смотрят на деньги, как на главный двигатель их жизни. Да и барон, хотя и миллионер, но не из тех людей, которые тратят свои миллионы на женщину, с которой
живут. Многого я ему не стою, и я не стараюсь его обирать, так как это не
в моем характере. С годами, с опытностью, может быть, это разовьется и во мне, как у других женщин, но пока эти алчные чувства, вероятно, спят во мне… Они чужды мне…
Николай Герасимович и Лили объехали почти всю Италию, побывали
в Венеции, Флоренции, Риме и Палермо и поселились наконец
в Неаполе, куда приехали
в начале декабря, предполагая
прожить в нем до конца весны и возвратиться
в Париж к открытию сезона.
Жили они
в небольшой, но очень хорошенькой вилле, расположенной на берегу моря,
в конце Киаи, по дороге
в Базилит.
Первое время по приезде
в Неаполь, они
жили жизнью иностранцев-туристов, жаждущих все видеть, везде побывать.
«Я вас разлюбила и
жить больше с вами не могу, не ищите и не преследуйте меня, так как это ни к чему не поведет. Я взяла у вас тридцать тысяч франков, которые мне нужны
в настоящую минуту, но отдам их вам скоро, не беспокойтесь о них. Будьте счастливы без меня. Лили».
В этой второй квартире и было собственно
жилое помещение хозяйки магазина, жившей там с мужем, сыном и дочерью.
Среди скромных заказчиц Софьи Александровны
в то время, когда она
жила в описанной нами убогой квартирке на Песках, была одна экономка одинокого чиновника, жившего на Большом проспекте Васильевского острова, рядом с вычурным домом Колесина.
Он
жил безвыездно
в Москве,
в Пименовском переулке, близ Малой Дмитровки,
в собственном доме, над крышей которого высилась целая система громоотводов, но они, впрочем, не рассеивали его опасения, и старик во время грозы скрывался на погребице.
— Они, кажется, очень счастливы… Оба работают и
живут душа
в душу… У нее ведь очень большая практика.